- Нет, нет! - За Алексея ответил Воронько, правильно оценив обстановку. - Он меня два дня как тянет: зайдем к начхозу и зайдем! Я уж думал: отчего бы такая любовь?
- Ой ли! - с сомнением сказал Фельцер.
- Провалиться мне! - Воронько ясными глазами смотрел на начхоза. - Хочешь перекрещусь?
- Он перекрестится! Подумаешь, большое дело перекреститься этому безбожнику! А ну, покажи сапоги! - Фельцер потащил Алексея к свету. - Ай-яй, вот это товар! Вот это богатство!
И действительно, новые сапоги Алексея были просто загляденье: остроносые, на удлиненном каблуке, с голенищами, сделанными «по-генеральски»: они передавали форму ноги и имели косой срез наверху.
Налюбовавшись сапогами и неоднократно напомнив, что, если бы не он, так век Алексею не носить такой царской обуви, начхоз спросил:
- Ну, теперь говорите честно, что вам от меня надо?
- Штатскую одежонку, - прямо сказал Воронько, решив, что дипломатическая часть переговоров закончена. Он коротко объяснил ситуацию.
Фельцер выслушал его с видом философа, которого уже нельзя удивить человеческим несовершенством, вздохнул и раскрыл свою одежную сокровищницу.
Надо прямо сказать: сокровищ там не было. Два-три изношенных пиджака, несколько латаных-перелатанных брючишек, немного грязного белья да крестьянский армяк, удушливо пахнущий кислиной, - вот и все, что Фельцер мог предложить.
- Не жирно, - заметил Воронько.
- Смотрите, он еще не доволен! - возмутился начхоз. - Берите, что есть, или дайте покой, у меня и без вас хватает дела!
В конце концов Алексей выбрал черный пиджак и желтую, в крапинку, рубаху. Воронько - широченный сюртук с оторванной полой, полосатые брюки, а также черный приказчичий картуз. Расписавшись в получении вещей и поблагодарив Фельцера, они расстались.
Воронько собирался осмотреть дом, где Крученый укрывал Соловых. Телеграфист адреса не знал и даже не мог толком объяснить, где этот дом находится, потому что Крученый приводил его туда только ночью. Воронько решил вывести Соловых в город: пусть ищет дорогу по памяти.
Алексей пошел домой. Там он переоделся. Вместо диагоналевых галифе и новых сапог натянул свои старые солдатские штаны и едва живые опорки. Рубаха была ему маловата, но пиджак пришелся впору. На голову он надел висевшую в сенях линялую, с изломанным козырьком, фуражку, принадлежавшую когда-то покойному Федюшкину отцу, за спину закинул пустой вещевой мешок. Теперь он мог сойти за кого угодно, но только не за чекиста, а это-то как раз и требовалось. Во внутренний карман пиджака он опустил браунинг.
Люська, Федина сестра, увидев его, всплеснула руками:
- Леша, ты что это?! Ой, батюшки, и не узнать совсем!
Он приложил палец к губам и подмигнул девушке, довольный произведенным впечатлением.
ДОМИК В МАРКАСОВСКОМ
Приближался четвертый час пополудни. Было душно, и город, точно добела раскаленный солнцем, сонно притих.
Из пустынных в этот знойный час центральных улиц Алексей попал в еще более тихие улочки городской окраины. Волоча ноги, точно без определенной цели, он шел по Маркасовскому переулку, поглядывая на номера домов. Домишки здесь были маленькие, одноэтажные, окруженные садами и огородами. Козленок щипал траву на дорожной обочине. Черноликие подсолнухи свесили головы за невысокими заборами. Воробьи ковырялись в сухих коровьих лепешках. Знакомая картина. Все здесь было проникнуто безмятежным провинциальным покоем, который, казалось, не способны возмутить никакие революции…
Вот и дом номер пять. Такой же, как и другие, беленький, аккуратный. Окна не заперты, а только прикрыты от солнца голубыми ставнями. Одна ставня приоткрылась, видны чисто промытые стекла и белая кружевная занавеска. За домом большой двор.
Останавливаться и разглядывать было рискованно, Алексей медленно прошел дальше. Никакого определенного плана у него не было. Если бы из дома кто-нибудь вышел, можно было бы попытаться завести разговор, например, спросить, нет ли работы. Но так как этого не случилось, задерживаться здесь не следовало. Он, возможно, так и ушел бы ни с чем, если бы на помощь ему не пришел случай…
Следующий дом был угловым. Его окружал глинобитный забор, усаженный острыми бутылочными осколками. У широких ворог не хватало одной створки, и, проходя мимо, Алексей увидел во дворе молодую женщину в рваной старушечьей кофте. Покраснев от натуги, она старалась поднять вторую створку, лежавшую на земле.
Он заскочил во двор и, прежде чем женщина успела возразить, легко поставил тяжелую створку на попа.
- Фу-ты! - вздохнула женщина, удивленно разглядывая его. - Спасибочко!
- Не на чем. Дальше чего?
- Ничего не надо, я сама!
- Дальше чего, спрашиваю?
- Да вот, навесить хотела…
Он приподнял створку, протащил несколько, шагов и прислонил к стойке ворота.
- Навесить хотела! - насмешливо сказал он. - Тут для мужика потная работенка, не то, что для тебя. А зачем снимала?
- Да разве ж это я! Их еще при Деникине поломали. А мужика нет, починить некому, вот и взялась. Нынче много лихого народу ходит, без ворот никак невозможно. Я и досточек раздобыла по случаю.
Алексей постучал кулаком по прибитым ею доскам - они легко отошли от поперечного бревна.
- Починила, - покачал он головой. - Одно названье, что ворота. Ну-ка, дай топор…
На женщину подействовала его уверенная повадка и грубовато-снисходительный тон. Она протянула ему топор, виновато бормоча:
- Привычки-то нет. Нелегкое все-таки дело…
Алексей выпрямил гвозди, погнутые ее неумелыми руками, и заново приколотил доски. Потом навесил створку. Пришлось положить камень под один конец створки, а затем, приподняв другой край и держа его на весу, попасть ржавой петлей на стерженек. Алексей взмок, пока ему это удалось.
Хозяйка суетилась вокруг, пыталась помогать, и из ее отрывочных восклицаний Алексей узнал, что муж ее вот уже два года воюет и что она живет с трехлетним ребенком и полоумной старухой свекровью. Работая, Алексей осмотрел все вокруг и понял, что лучшего места для наблюдения за живущей по соседству Дунаевой ему не найти. Ее двор, отделенный плетнем, был виден отсюда как на ладони: позади чистенького, свежевыбеленного дома стоял сарай с навесом для сена, а за ним находился такой обширный огород, что кончался он у другого дома, выходящего в соседний переулок. Ни заборчика., ни канавки, разделявших участки, Алексей не видел.
Наконец ворота были навешены, и Алексей отер лоб.
- Вот и вся недолга. Теперь тут как в турецкой крепости. А петли можно смазать, чтоб не скрипели.
- Смажу, спасибо за помощь, это уж я сама!
Алексей огляделся.
- Может, еще какая работа есть, хозяйка?
- Как не быть! Как не быть! Я-то одна, в хозяйстве мужская рука требуется. Да где ее взять? Нанять-то не на что…
- Это ничего! - сказал Алексей. - Сочтемся. Кормить будешь? За харчи я взялся бы.
- Да ты сам-то кто? - спросила женщина.
- Я из Одессы, - ответил Алексей.
Он наскоро сочинил историю о том, как работал матросом на рыбацком сейнере и как товарищи оставили его, заболевшего тифом, здесь в больнице. Скоро, говорят, фронт отодвинется, и тогда рыбаки должны снова прийти в Херсон и забрать его с собой. А пока надо как-нибудь перебиться…
- Покормить, конечно, можно, - сказала женщина. - Что сами будем есть, то и тебе дадим. Не осуди, ежели не густо покажется.
- Что не густо, не беда, - весело произнес Алексей, - главное, побольше! Как у нас говорят: нехай хлиба ломоток, лишь бы каши чугунок!
- Ну, пойдем, - улыбнулась женщина. Алексей явно пришелся ей по душе.
Первым делом он взялся чинить крышу старенького сарая, в котором содержалась тощая однорогая коза и с чердака которого было удобно наблюдать за соседним двором. Он вытащил из сарая штабелей сухих жердей, заготовленных еще хозяином, и принялся крепить покосившиеся стропила. Если говорить честно, то необходимости в том не было: крыша держалась еще достаточно крепко. Но зато эта работа не требовала особенного уменья, что было немаловажно. Женщина принесла Алексею пилу, ржавых гвоздей и ушла в дом готовить еду.
И вот отсюда, с чердака, Алексей увидел странную группу, двигавшуюся по Маркасовскому переулку. Она состояла из трех человек. Один из них, одетый в мешковатый сюртук с оторванной полой, имел большие пушистые усы. То был не кто иной, как сам Воронько. Его спутника, человека богатырского роста и сложения, тоже ни с кем нельзя было спутать: Никита Боденко. А между ними, вобрав голову, плелся Владислав Соловых. Вот этого узнать было нелегко. На него напялили шинель и островерхий красноармейский шлем, один глаз завязали косынкой, из-под которой жалко торчал, тонкий синеватый нос. Соловых вел чекистов в свое убежище…
Все трое быстро приближались.
«Куда они идут, - подумал Алексей. - Неужели к Дунаевой?»
Но группа прошла мимо.
«Странно, - размышлял Алексей. - Соловых привел чекистов именно сюда, в Маркасовский переулок. Значит, скрывался он где-то поблизости. Случайно это или нет?»
Спустя несколько минут, Алексей увидел, наконец, ту, из-за, которой, собственно, и подрядился в плотники.
Он мастерил возле сарая козлы для распиловки жердей, когда на заднее крыльцо соседнего дома вышла женщина в расшитой украинской блузке, синей шелковой юбке и щегольских сапожках на высоких каблуках. Широкая голубая лента скрепляла на ее голове толстую косу, уложенную короной. Статная, крутотелая, с кошачьей ленцой в каждом движении, она не спеша расправила руки, вытягивая их перед собой, отчего под блузкой стесненно напряглась грудь, и сладко продолжительно зевнула. Подрумяненное лицо ее с тонкими полосками бровей выражало скуку и ожидание.
Алексей понял, что это и есть Дунаева.
Скрытый кустами акации, росшими вдоль плетня, он хорошо разглядел ее.
Женщина, медленным взглядом обвела кусты, огород, вечереющее небо, затем спустилась с крыльца и, покачивая бедрами, прошла по двору.