- Знаю, уже сообщил, - ответила женщина, брезгливо передернув плечами.
Военный усмехнулся. Обращаясь к человеку в брыле, он сказал, что отсутствием летчика нужно воспользоваться, чтобы «собрать и проинструктировать людей».
- Другого такого случая может и не представиться, - говорил он. - Сегодня же необходимо всех оповестить. Завтра ночью я буду ждать их здесь от двенадцати до половины второго. Сами приходите обязательно. Возможно, я найду способ переправить вас туда, к нашим. Накопилось много новостей.
- Имейте в виду, - сипловатым, как от простуды, голосом проговорил человек в брыле, - Чека сегодня шарило в доме, где скрывался наш злополучный телеграфистик, а ведь это всего в квартале отсюда.
«Крученый! - пронеслось в мозгу Алексея. - Это Крученый!»
- Я знаю, - сказал военный, - и все-таки здесь безопасней, чем где бы то ни было. Дом, куда ходит летчик Филиппов, для них вне подозрений. Отправляйтесь и предупредите всех. На всякий случай, пусть идут не через Маркасовский, а через огороды… Пароль… ну, скажем, «Расплата». Вы поняли меня?
- Да.
- Кстати, как насчет лодки? Окончательно пропала?
- О лодке надо забыть. Сегодня возле нее была засада. Я послал к ней какого-то беспризорника для проверки, так его задержали. Ничего, найдем другую.
Алексей закусил губу.
- Ну что же, - военный встал, - это все. Теперь, Надежда, идите: как бы не проснулся наш красный орел. Мы выйдем чуть позже.
Дунаева отдала фонарь человеку в брыле, спрятала под платок планшет и пошла к двери.
Наступил момент, когда Алексею приходилось решать, что делать: брать этих двух шпионов немедленно или выпустить их из мышеловки, в которую они сами залезли, и ждать завтрашнего дня?
Это был нелегкий выбор.
Случай, удивительный, неповторимо счастливый случай отдавал в его руки двух отъявленных врагов, поимка которых была сейчас едва ли не самым ответственным делом ЧК. И это мог сделать он, Алексей Михалев, один, без посторонней помощи…
С другой стороны, теперь было совершенно ясно, что дело не только в этих двух шпионах, что существует организация, шпионский центр, заговор, что завтра главари соберутся здесь. Одним ударом можно раздавить всю шайку!
И решение было принято.
Еще днем Алексей приметил во дворе большую рассохшуюся бочку. За ней он и притаился.
Дунаева вышла, быстро прикрыв за собой дверь, постояла, послушала, потом прошла в огород. Возвращаясь, мимоходом стукнула в стену: все, мол, в порядке.
Алексей еще раз глянул в щель.
Шпионы, выжидая, стояли посреди сарая. Человек в брыле медленно поднял фонарь, дунул, и тотчас потонуло во мраке его на миг осветившееся лицо с твердыми скулами, выпирающим подбородком. При виде этого лица у Алексея сдавило сердце: он узнал Виктора Маркова…
Враги ушли. Когда их шаги замерли в огородах, Алексей перелез через плетень во двор Анны, оттуда на улицу и со всех ног помчался в ЧК.
…Он вернулся часа через два. Залез на чердак. И долго лежал без сна, обдумывая происшедшее…
ОБЛАВА
Следующий день показался Алексею самым длинным днем в его жизни. Ему не давала покоя мысль, что, если какое-нибудь непредвиденное обстоятельство помешает врагам собраться, если изменятся их планы или они заметят что-либо подозрительное - все пропало! Он один будет повинен в том, что два матерых шпиона останутся на свободе. И тогда нет для него оправдания!
Впрочем, в отношении одного из них Алексей тревожился меньше. Федя, конечно, вспомнит, с кем они видели пьяного Филиппова. Он и тогда называл его фамилию, непростительно пропущенную Алексеем мимо ушей. Но Марков… Виктор Марков, эсеровский прихвостень, причастный, к разгрому фронтовиков немцами… Марков уйдет! А ведь всего несколько часов назад он был во власти Алексея. Надо было только протянуть руку и задвинуть засов на дверях сарая. Только протянуть руку! Шпионы попались бы с поличным, потому что совершенно очевидно, что в принесенном ими ящике - оружие. Уж он сумел бы задержать их до утра! К тому же поблизости был Филиппов, свой человек, как-никак!
Алексей успокаивал себя тем, что для опасений нет особых причин. Как и вчера, с утра принаряженная Дунаева несколько раз выходила из дому, вялой, вихляющей походкой прогуливалась по двору, лениво переругивалась со старухой.
К вечеру по некоторым, незаметным для постороннего взгляда приметам Алексей знал, что дом уже окружен, что, кроме него, за женщиной наблюдают еще не меньше пяти пар глаз. Между тем в ее поведении ничто не выдавало тревоги или беспокойства.
И все-таки окончательно Алексей успокоился только ночью, когда по огородам в дунаевский двор проскользнула тень первого из тех, кого он с таким нетерпением ожидал…
К этому времени в кустах у плетня, отделявшего двор Анны от Дунаевского, лежали уже три. человека: Воронько и два парня из оперативного отдела - Володя Храмзов и Матвей Губенко, а сама Анна давно ушла спать, сердито намекнув Алексею, что если он и завтра будет работать с такой же прохладцей, как сегодня, то она, пожалуй, обойдется и без его помощи…
Затем в течение двадцати минут в дунаевский дом пришли еще шестеро. Слышался скрип порожков, вороватый шепоток возле крыльца, где кто-то стоял на страже. И дом вобрал в себя эти тени не тени, а скорее какие-то плотные, бесформенные сгустки темноты. Ночь, к счастью, была темная, хоть глаз выколи…
Облавой руководил Величко. Обстоятельность начальника выводила Алексея из себя. Величко сам расставил людей по местам и, хотя в облаве участвовали опытные чекисты, каждому объяснил его задачу.
Через полчаса после того как последняя, седьмая, тень скрылась в доме, чекисты замкнули кольцо на огородах, и Величко послал Никиту Боденко снять сторожевого, поставленного заговорщиками.
- Пароль «Расплата», - напомнил он.
Боденко нырнул в темноту.
Алексею это показалось ошибкой: слишком громоздок и неуклюж на вид был киевский богатырь.
Однако вскоре возле дома послышалась негромкая возня, а затем Боденко принес Дунаеву. Он именно принес ее, обхватив поперек туловища и зажимая ладонью рот, для чего ему пришлось крепко притиснуть голову женщины к своей груди. Когда Дунаеву связали и заткнули рот кляпом, скрученным из ее головного платка, Боденко тихонько попросил Алексея:
- Тряпицы якой-нибудь нема? До кости прокусила руку дурная баба…
Величко, а за ним Алексей, Воронько, Боденко и Храм зов поднялись на крыльцо. В темных сенях, где пахло рогожей, на ощупь нашли дверь. За нею невнятно бормотали голоса. Величко взялся за ручку.
- Ну…
Остальные придвинулись к нему. Помедлив, Величко рывком распахнул дверь.
- Руки вверх!
От резкого движения воздуха качнулась лампа под потолком, оплеснув ярким после мрака светом вытянувшиеся оцепеневшие лица, стол, неначатую четверть самогона, кружки…
Первое, что, холодея, отметил Алексей: Маркова не было!
- Руки вверх! - повторил Величко.
Оцепенение окончилось. Медленно поднялись руки. Шестеро стояли вокруг стола. Один, одутловатый, продолжал сидеть, откинувшись к спинке стула.
Величко повел стволом револьвера.
- Кому сказано! Живо!
Тот тяжело встал, глядя исподлобья, глухо, точно борясь с удушьем, проговорил:
- В чем дело? Почему врываетесь?
- Не ломайте, Крамов, комедию! Не нравится - пожалуетесь в ЧК. Последний раз говорю: поднимите руки!
Вот кто это был: Крамов - начальник артиллерии всего херсонского участка!
Он как бы через силу поднял руки.
- Выходить по одному. Вы!
Чернобородый мужчина в пиджаке поверх военной гимнастерки, растерянно оглянувшись на Крамова, пошел к двери. В сенях его приняли Боденко и Храмзов.
- Следующий…
Алексей не узнавал своего начальника. От его обычного добродушия и медлительности не осталось и следа. Слегка расставив ноги, он стоял перед врагами, рябой, большеголовый, весь собранный, держа револьвер в согнутой руке, и, казалось, видел всех сразу.
В тот момент, когда чернобородый вышел в сени, один из заговорщиков (это был длинный землисто-смуглый детина е закрученными усами) схватил бутыль с самогонам и взмахнул ею, намереваясь, по-видимому, разбить лампу. Не изменив позы, даже не повернув головы, Величко выстрелил, и детина упал лицом на стол. Потом сполз на пол. Стоявшие рядом посторонились.
Загремели разбиваемые ставни, брызнули стекла, в окна просунулись винтовочные стволы.
- Больше нет желающих? - чуть побелевшими губами спросил Величко. - Тогда быстро! - И, мельком взглянув на Крамова, добавил: - Михалев, обыщи сарай. В сене пошарь, авось найдешь чего…
КРАМОВ И КРУЧЕНЫЙ
Соловых, которому устроили очную ставку с арестованными, не признал среди них Крученого. Для Алексея это было лишним доказательством того, что Крученый и Марков - одно лицо. И Марков ушел!… Возможно, он опоздал на явку, возможно, Крамов успел переправить его к «своим», как обещал. Как бы то ни было, хитрое шпионское счастье на этот раз улыбнулось Маркову. Он скрылся, а Алексей потерял покой.
Алексей пришел в революцию зеленым юнцом. Не было в его душе ни большой ненависти, ни большой любви, только слепая мальчишеская вера в правоту отцовского дела. Потребовались время и гибель товарищей, пропахшие потом военные дороги, разговоры с однополчанами у походных костров и долгие раздумья наедине с самим собой, чтобы отцовское дело стало своим, кровным, единственным, делом. И Алексей научился ненавидеть все, что стояло на пути, что цеплялось за ноги людей, деливших с ним тяготы гражданской войны.
Но Марков навсегда остался для него живым воплощением того мрачного мира, который открылся ему однажды апрельской ночью восемнадцатого года. В Алексее всегда жила уверенность, что он обязательно найдет Маркова и заставит его ответить за все!
Надо же было случиться, что он действительно нашел его, держал в руках и сам же отпустил…
При обыске у бывшего начальника артиллерии нашли пачку документов, зашитых в нижнем белье. По документам он был Стецевским Станиславом Владимировичем, штаб-ротмистром гвардии его императорского величества. Но лучше всего о нем рассказал небольшой треугольник, вырезанный из визитной карточки. Для председателя Херсонской ЧК этот кусочек плотной бумаги, на котором стояли только две буквы «О» и «К», действительно был визитной карточкой пойманного шпиона.