— Да-а… Надо ждать…
Снова раскричался Илларионов, обвиняя Алексея. За Алексея вступилась Маруся, Храмзов поддакивал ей. Воронько что-то неясно гудел в усы.
Величко отсутствующим взглядом скользил по их разгоряченным лицам, тискал пальцами нижнюю губу. Наконец, шлепнув ладонью по столу, водворил тишину.
— Раскудахтались, стыдно! У тебя, Илларионов, одна забота: свой фасон соблюсти, а в деле фасон забывать надо, не на пользу это. Сообщал тебе Михалев, что сделано? Сообщал. Знал ты, в какую он кашу залез? Знал. Чего тебе еще? Ему помогать надо было, а не контролировать. Чтобы человек уверенность чувствовал. Не перебивай! Мне копаться в вашей сваре некогда. В Херсоне будет время — разберемся… До конца операции остались считанные дни. На это время всю группу беру на себя. Завтра посмотрим, кого ты нахватал, Илларионов, половину, должно, выпустить придется, знаем твои манеры! Слежку за Федосовой уберем. Храмзов как ходил за Михалевым, так пусть и ходит. Он при случае и за Федосовой присмотрит. Теперь главное — спокойствие, словно мы и не подозреваем ничего…
Величко отдал еще несколько распоряжений и велел расходиться. Проводить Алексея до калитки вышли Маруся и Воронько. Во дворе Воронько сказал:
— Соскучал я по тебе, парень! Поговорить даже толком не пришлось. Ты как, здоров?
— Как видите, Иван Петрович.
— Вижу, молодцом! Смотри, не сорвись!
— Нет, он не сорвется! — сказала вдруг Маруся с такой горячей уверенностью, что Воронько удивленно хмыкнул.
Белая тряпка на окне почты появилась через день, утром.
— Ну, Алеша, начинается! — объявила Дина, когда они остались одни в служебной комнате за почтовым залом. — Все произойдет сегодня! Как вы себя чувствуете?
— Нормально.
— Через некоторое время сюда доставят ту вещь, о которой вам говорил Марков. Она будет иметь вид почтовой посылки. Вы придете к концу дня и получите ее в общем зале. Это никому не покажется странным. Затем отнесете в штаб. Механизм поставлен будет на десять часов вечера, запоминайте. В девять Марков велел вам обойти людей по следующим адресам… Нет, не записывайте, это опасно… — Она сказала три адреса, которые Алексей несколько раз повторил. При этом он заметил, что адрес постоялого двора, где он был с Севой, Дина не назвала.
— Пароль всюду один и тот же. Вас спросят: «Что надо?» Отвечайте: «Ищу, где переспать до десяти часов». Вам скажут: «Принимаем только на сутки». И все. Когда сделаете это, приходите ко мне домой.
— А потом, Дина?
— Остальное я вам скажу вечером.
— Почему не сейчас? Вы мне не доверяете?
— Не в том дело, у Маркова свои планы, я и сама не все знаю. — Она с досадой насупилась. — Вы, кажется, очень сильно опасаетесь за свою персону? Не бойтесь! Я рискую больше: у меня мать, отец, дом… Я, я сама отвечаю и за вас и за себя! В самом худшем случае у нас есть куда скрыться. Короче говоря, как только побываете по всем адресам, сразу ко мне. А там — мое дело.
— Но где будет Марков?
— Повторяю вам, Алеша: вас это сейчас не касается! Будет там, где нужно! Да не тревожьтесь вы! — Дина улыбнулась и, точно успокаивая капризного ребенка, провела ладонью по его щеке. — Ну ладно, ладно, скажу: он будет у меня. Вы удовлетворены? Только не волнуйтесь. От вас зависит успех всего нашего дела. Вы вдумайтесь, Алеша, какая необыкновенная миссия вам предстоит! — Она перешла на возвышенный тон. — Выполните ее, и тогда… — Дина не договорила, считая, что остальное должны сказать ее глаза.
И они действительно говорили многое. Они выражали как раз то, что, по всей вероятности, погубило когда-то душу местного телеграфиста, и Алексей еще раз вынужден был признать, что у Соловых есть если не смягчающие, то, во всяком случае, объясняющие его вину обстоятельства.
Он пробормотал:
— Я готов…
Раздался голос папаши Федосова:
— Ди-на!
— Иду! — отозвалась она. — Ступайте, Алеша, ничего не забудьте! В половине шестого — за «посылкой». Если мало народу, я выпущу вас через почту.
Она подошла к двери, выглянула в зал и повернулась к Алексею:
— Идите через двор. Он уже тут.
— Кто?
— Человек, который должен был привезти эту самую «посылку». Вам незачем встречаться.
Слегка отстранив ее, Алексей заглянул в приотворенную дверь и быстро убрал голову.
— Что такое? — встревожено спросила Дина.
— Ничего… Так я пойду.
— Постойте. Почему вы так побледнели?
— Я?.. Разве?
— На вас лица нет! Что случилось? Вы знаете этого человека?
— Впервые вижу. Просто… — Алексей криво усмехнулся и развел руками, как бы говоря: «Сами понимаете, момент ответственный, можно слегка и поволноваться».
— Ну, идите. Я вас провожать не буду. Итак, в половине шестого…
У крыльца почты стояла линейка с запряженной в нее сытой каурой кобылой, привязанной вожжами к стойке крыльца. Ветер гнал по улице песок и опавшие листья. Прохожие оплевывали набивавшуюся в рот песчаную пыль. Лошадь до земли опускала морду, перебирала тонкими ногами.
Недалеко от почты хромой старик крестьянин скреплял веревкой треснувшее ярмо бычьей упряжки. Рядом, покуривая и подавая советы, стоял Храмзов.
Алексей прошел мимо, коротко бросил:
— Иди за мной.
За тополями, росшими у дороги в конце квартала, он подождал Володю. Храмзов остановился в двух шагах от него и, наклонившись, стал поправлять голенища своих коричневых сапог, сшитых из той же кожи, что и сапоги Алексея.
— Видел, кто на линейке приехал? — опросил Алексей.
— Толстяк в кацавейке, хуторянин…
— Арестуй и доставь к Величко. Только не здесь, подальше… Смотри не упусти! Пусть Величко допросит: он адскую машину привез. Один справишься?
— Угу…
— Скорей, он сейчас выйдет!
Володя еще разок поддернул голенища и пошел назад. Алексей, стоя за тополями, следил за ним. В дверях почты показался приезжий. Глянув по сторонам, он сошел с крыльца, отвязал вожжи и грузно взобрался на облучок. Лошадь тронула, клонясь вперед и подставляя ветру лобастую голову.
Алексей видел, как Храмзов догнал линейку и пошел рядом, что-то говоря приезжему.
«Просит подвезти», — догадался Алексей. Володя договорился и вскочил на линейку. Они скрылись за поворотом.
В половине шестого, перед самым закрытием почты, Алексей получил от Дины обмотанный бечевкой дощатый ящик. Он был невелик, но очень тяжел.
Алексей хотел положить ящик в принесенный им мешок.
— Не надо! — сказала Дина. — Так лучше…
Она была мертвенно-бледна. Лицо заострилось, руки дрожали. Передавая «посылку», она шепнула:
— Счастливо, Алеша, благослови вас бог! Жду… Несите осторожно…
…Ящик водрузили на стол в кабинете начальника штаба. Собралось человек десять: Саковнин, Туляковский, трое из Особого отдела; из чекистов—Алексей, Величко, Илларионов и Воронько.
Ящик вскрывал комендант штаба, сапер старой службы, угрюмый бородач в морской форме. Он перочинным ножом расковырял древесину, поддевая ногтями за шляпки, вытащил несколько гвоздей и осторожно приподнял крайнюю доску. Лоб его заблестел от пота. Присутствующие молчали, и треск отделяемой доски казался пронзительным. Под доской лежала плотная оберточная бумага.
Воронько, желая разрядить напряженную тишину, сказал:
— Упаковка что надо! Образцовая! Никто ему не ответил.
Комендант снял верхние доски, аккуратно отвернул бумагу. Под ней обнаружилась матерчатая прокладка. Комендант наклонился к ящику.
— Стучит, — проговорил он.
Было так тихо, что все услышали постукивание часового маятника,
— Фланелью обернули, чтоб заглушить, — заметил Илларионов.
Комендант вспорол материю, обнажилась серая шершавая поверхность мины. Минут десять он оглядывал и ощупывал ее, едва касаясь пальцами, и наконец отвинтил сбоку небольшой металлический кожушок. Открылся круглый, как блюдце, белый циферблат с тремя стрелками. Все сдвинулись к столу.
Стук маятника был похож на дребезжание плохо натянутой струны. Размеренно и неумолимо он отбивал короткие секунды. Комендант, щурясь, старался разобрать надпись на циферблате. Написано было не по-русски. Воронько, знакомый с латинским шрифтом, по слогам прочитал:
— Бла-се-мер-гохн, енг-ланд…
— Блесмергон, Ингланд, — поправил его Илларионов. — Английского происхождения. Известная фирма.
— Разрядить сумеешь? — спросил Саковнин коменданта.
— Не знаю. Опасная штука, устройство незнакомое.
— Что же делать?
— Может быть, остановить часы? — предложил молодой сотрудник Особого отдела. — Придержать стрелку— и все, остановятся.
— Нельзя, — возразил комендант. — Почем я знаю, какой взрыватель. Задержишь стрелку — тут она и сработает. Вернее всего унести в степь, пусть там и взрывается.
— Погоди. Пусти-ка. — Величко, отстранив коменданта, присел к столу.
Осмотрев мину и циферблат, опросил:
— А это что за стрелка, третья?
— Регулятор, — объяснил комендант. — Вроде дистанционной трубки. Поставили ее на определенное время, как дойдет, так она и сработает.
— Михалев, поди-ка сюда, — позвал Величко. Алексей подошел.
— Смотри, на когда поставлено…
Длинная серебристая стрелка острым концом стояла двумя минутными делениями ниже цифры 8.
Алексей, не веря своим глазам, наклонился к самому циферблату. Сомнений не оставалось: взрывная машина была настроена на восемь часов, даже немного раньше…
— Когда же, по-твоему, она должна рвануть? — негромко спросил коменданта Величко.
Комендант подумал.
— Минут этак без двадцати восемь.
Все одновременно посмотрели на циферблат. Было двадцать две минуты седьмого.
— Что же ты говорил — в десять? — вырвалось у Илларионова.
— Тихо! — осадил его Величко. — А скажи, товарищ комендант, перевести эту стрелочку подальше, часиков этак на двенадцать, нельзя?
— Кто ж его ведает, — сказал комендант, придвигаясь к столу. — Попробую…