– Ты уверен, что ничего не путаешь, Аркан? Жаркое солнце не помрачило твой разум? Не затуманены ли твои глаза и уши дымом гашиша? Эти двое действительно рядом с тобой?
– Совершенно верно, командир, – прошелестело в трубке. – Они стоят прямо под моим наблюдательным постом. До них около десяти метров. Я мог бы легко накрыть их гранатой… Ах, шайтан!.. – Аркан выругался шепотом. – Уходят, – с досадой доложил он.
– Куда? – быстро спросил Казаев.
– Они прошли мимо меня в направлении рыбацкого поселка, – приглушенно пробормотал Аркан, прикрывая трубку ладонью. – Листва закрывает их от меня. Но я могу спуститься на дорогу и проследить.
– Сиди там, где сидишь, дурья башка! У тебя пушка с глушителем?
– Конечно, командир. Прикажешь пристрелить их?
Трупы с огнестрельными ранениями среди бела дня? По такому случаю в Албене соберется уйма полицейских, а Казаев вовсе не стремился к паблисити. В его положении огласка была ни к чему.
Осторожный и расчетливый, как змей, он всегда ставил собственную безопасность превыше всего прочего и жалил лишь тогда, когда не рисковал получить ответный удар. При этом Казаев считал величайшей несправедливостью, что иногда с ним норовят поступить точно так же, как он с другими.
– Какое коварство, – пробормотал он, сокрушенно качая головой. – Я так и знал, что русские никогда не оставят меня в покое. Предчувствия меня никогда не обманывают. В отличие от людей.
– Что ты говоришь, командир?
Вопрос прозвучал одновременно из двух глоток. Один голос принадлежал Гулимову, а второй, телефонный, Аркану.
– Помолчите, – поморщился Казаев. – Не мешайте думать.
Ход его мыслей был предельно краток. За ним следят. Следовательно, необходимо срочно избавиться от соглядатаев, но сделать это следует так, чтобы комар носа не подточил.
– Жди, пока я сам выйду на связь, – сказал Казаев в телефонную трубку, после чего поманил Лали и показал ей жестом, что хочет закурить.
Она поднесла к его выпяченным губам сигарету и щелкнула зажигалкой. Над палубой разнесся густой запах афганского гашиша, смешанный с тонким ароматом турецкого табака.
4
Почти докурив сигарету с золотым полумесяцем, Казаев томно окликнул:
– Гулимов!
Глаза его были закрыты. Он не хотел смотреть на бывшего любимчика, позарившегося на хозяйское добро, хотя бы и мысленно.
– Да, командир, – отозвался Гулимов, приближаясь еще на шаг.
– Ответь, Гулимов, – продолжал Казаев, швыряя окурок за борт, – как следует поступать с врагами?
– С какими врагами?
– С любыми. Просто с врагами.
– Уничтожать их, – ответил Гулимов после секундного замешательства.
«Насторожился, – подумал Казаев. – Ничего, сейчас я его успокою, а потом снова заставлю напрячься. Недаром кошка любит поиграть с мышью, прежде чем ее съесть. Это такое счастье – ощущать трепетание жертвы в своих когтях».
– У нас появились враги, – печально поведал Казаев, открывая глаза, слегка увлажнившиеся от гашиша.
– Нас всегда окружали враги, – напомнил Гулимов.
– Я знаю. Но взгляни вокруг. Такая мирная, цветущая страна. Такие добродушные, милые люди. И вдруг оказывается, что некоторые из них замышляют против нас недоброе…
– Ты говоришь о болгарах?
– Прежде всего о русских, которые в тыщу раз опаснее болгар, – вздохнул Казаев, после чего и передал ему разговор с Арканом.
Лицо бригадного командира потемнело.
– Подлые твари! – воскликнул он. – На кого они работают? ФСБ? Федералы? Внешняя разведка?
– Разве это имеет значение, на кого они работают? – удивился Казаев. – Главное, что работают… – Он сделал паузу. – Пока некоторые здесь отдыхают, сытно едят, сладко пьют и грезят о красивых девушках, принадлежащих не им… не им…
Стоящая поодаль Лали побледнела настолько, что даже ее парчовый лифчик утратил жаркий золотой блеск, сделавшись тусклым, как медь.
Гулимов же позволил себе дерзко нахмуриться.
– Это камешек в мой огород? – осведомился он.
Мышка не подозревала, что кошка не вечно будет играть с ней. Мышка по наивности своей решила, что способна уподобиться кошке. Забавно. Казаев захохотал, запрокинув голову.
– Я сказал что-то смешное, командир? – Ноздри Гулимова раздулись.
Казаев перестал смеяться и удивленно поднял брови:
– Ты обиделся, друг мой? На что?
– Прозвучал оскорбительный намек…
– Разве?
– Да, – упрямо подтвердил Гулимов. – Ты сказал, что некоторые из присутствующих бездельничают и заглядываются на чужих женщин.
– Ты принял это на свой счет? – прищурился Казаев.
– Нет, но…
– А раз нет, то давай поговорим о деле. Хочу дать тебе опасное поручение.
– Для мужчин не существует опасных поручений, – произнес Гулимов. – Бывают трудные, бывают легкие. Бывают приятные и неприятные. Но опасности – тьфу! – Он сплюнул за борт. – Я не боюсь смерти.
– Знаю, – покивал Казаев. – Все знаю о тебе, брат. И все же, прежде чем отправить тебя на берег, попрошу об одолжении.
– О каком одолжении, командир?
– Надень бронежилет. Понимаю, что жара досаждает настоящему мужчине сильнее вражеских пуль, и все же не упрямься, хорошо?
Мягкий, увещевающий тон успокоил Гулимова. Сходив за рубку, где хранились боеприпасы и снаряжение, он возвратился в пятнистом бронежилете и, застегнувшись, сказал:
– Приказывай, командир.
Казаев кивнул на соседний шезлонг:
– Присядь, брат. В ногах правды нет.
«А где она есть? – подумал Гулимов, устраиваясь напротив. – Уж не замыслил ли Ахмед какую-нибудь пакость? Такой ласковый, что ухо нужно держать востро».
Нащупав пистолет под тканью белых брюк, он почувствовал себя увереннее. В конце концов, Гулимов – командир, он вооружен, и боевики на палубе уважают его как равного. В случае гибели Казаева его место займет не кто иной, как он, Гулимов. Не настало ли время сменить козырь и перетасовать колоду заново?
5
– Тебе предстоит отправиться туда, – заговорил Казаев, указывая седой бородой в сторону Албены. – Воины не должны сидеть без дела, пялясь на женские юбки.
– Согласен, – кивнул Гулимов, но тут же насторожился. – Погоди, при чем здесь юбки?
– Как при чем? – Казаев поднял черные брови столь высоко, что они едва не соединились с серебристой линией волос на голове. – Все мы мужчины, и всем нам нужны женщины. Это правильно, это хорошо. Плохо, когда мы начинаем мечтать о чужих женщинах…
Казаев тонко улыбнулся. Гулимов побледнел. Глаза боевиков скрестились на потупившейся Лали.
«Она будет моей, но не сейчас, а ночью, – решил Гулимов. – Не стоит торопить события. Пусть этот болван считает, что я не замышляю против него ничего дурного. Пусть мнит, что он по-прежнему хозяин положения».
– Я жду приказа, командир, – напомнил Гулимов, снимая пальцы с пистолета в кармане. – Не слишком приятно выслушивать всякие обидные намеки в свой адрес.
– Намеки? Если я что-то хочу сказать, то всегда делаю это прямо, без недомолвок, – напыщенно произнес Казаев.
Все, кто находился на палубе, недоверчиво покосились на него, а Лали даже округлила глаза, но тут же опомнилась и уподобилась невозмутимой, бесстрастной статуе.
– Каждому известна твоя прямота, командир, как и прочие мужские достоинства, присущие тебе, – склонил голову Гулимов, не удержавшись от мимолетной ухмылки.
Напрасно он сделал это. Это было равнозначно тому, чтобы дернуть тигра за усы. Но Казаев не был тигром, он был котом, играющим с мышью, и на его лице не дрогнул ни один мускул.
– Благодарю на добром слове, брат, – торжественно произнес он. – Я ценю твою преданность и всегда ставлю тебя в пример. Потому и советуюсь с тобой… Как же все-таки нам поступить со шпионами, шастающими по берегу и замышляющими против нас недоброе?
Вместо ответа последовал характерный жест. Проведя по горлу ребром ладони, Гулимов вопросительно уставился на хозяина. Тот улыбнулся, качая головой:
– Нет, брат, этот способ в данном случае не годится.
– Почему? Шума не будет.
– Мы не имеем права оставлять трупы, – возразил Казаев.
– Тогда утопить тварей, и дело с концом, – предложил Гулимов. – Бросить их в воду на корм рыбам.
Он оглянулся на море. С его места можно было рассмотреть песчаное дно сквозь толщу прозрачной воды.
– Дельная мысль. – Казаев огладил свою ухоженную бороду, придающую ему некоторое сходство с кардиналом Ришелье. – О рыбах ведь тоже кто-то должен заботиться.
Смеясь шутке хозяина (уже почти бывшего хозяина), Гулимов откинулся в шезлонге, скрестив руки на груди. В такой небрежной, расслабленной позе просидеть ему долго было не суждено. Не напрасно в материалах следствия Казаев значился как один из самых коварных, свирепых и беспощадных террористов двадцать первого века. Сладко улыбнувшись, он неожиданно вскочил, присел и рывком приподнял шезлонг вместе со скрещенными ногами Гулимова.
Свидетели этой сцены ахнули в один голос, сообразив, что последует дальше. Шезлонг стоял вплотную к борту яхты и был чуточку выше ограждающих перил. Достаточно было резко накренить его, чтобы беспомощный Гулимов соскользнул по нему вниз, как по горке. Кажется, он успел издать протестующий вопль, но это уже не имело значения.
– Азизов, – обратился Казаев к одному из присутствующих на палубе боевиков, – отныне ты назначаешься моим бригадным командиром. Приказ первый: позаботься о том, чтобы этот самовлюбленный павлин не выбрался из моря. В жилете это будет сложновато, но всяко случается.
Боевики притихли, перевесившись через перила. Только теперь они сообразили, зачем хозяин велел Гулимову обрядиться в бронежилет. Тяжелые кевларовые пластины стали неподъемным грузом для горца, который и налегке не умел плавать.
– Не выберется, – невозмутимо произнес бритоголовый Азизов, оставляя в покое рукоять пистолета.
Никто в этом не сомневался. Воздух, набранный Гулимовым в грудь, уже вырвался пузырями на поверхность. По ней еще расходились круги, рябь и пена, но зрители видели, как замедляются судорожные движения че