Реформа была вызвана в Китае стремлением элиты потреблять – стандартное, кстати говоря, начало конца для государства. Но в данном случае есть компенсация национальными особенностями.
Поскольку инвестиционная перегрузка экономики сохранилась, увеличение потребления элитой было достигнуто за счет уменьшения доли массы рядовых членов общества и, в конечном счете, за счет возникновение феномена (как выражаются некоторые специалисты в Китае) "расколотого общества". Развернулся процесс вторичного классообразования. Общество оказалось расщепленным по вертикали.
Ничего нового – то же самое характерно и для РФ. Но, в отличие от "россиянской" ситуации есть и различие.
Экономика Китая имеет ярко выраженный многоукладный характер, причем имеется тенденция привязки конкретных укладных систем к определенному территориальному базису.
Сначала, в момент выдвижения принципа "одна страна – две системы" предполагалось, что он будет реализован после воссоединения Тайваня: таковой в основном сохранит свою социально-экономическую систему, континентальный же Китай – свою.
На практике же принцип системного социального полиморфизма реализовался в Китае до воссоединения с Тайванем. Фактически еще 6 лет назад, по состоянию на конец минувшего столетия, в пределах государственной территории КНР сформировалось не две, а несколько укладных систем с выраженным социально-экономическим своеобразием. А именно:
1) Гонконг;
2) система в виде 14 "открытых" приморских городов и свободных экономических зон;
3) система приморских провинций с значительной степенью экономической либерализованности и повышенным удельным весом в экономике иностранного капитала;
4) система внутренних провинций с пониженной степенью либерализованности экономики.
Китай раскололся на "капиталистические", "полукапиталистические", "полусоциалистические" провинции и им эквивалентные административно-территориальные образования.
Впрочем, это не значит, что у Китая есть тенденции к распаду, что в аналогичном случае было бы верно для европейского государства.
А.Н. Анисимов отмечает: "Первичной социально-экономической единицей в Китае является не провинция и не более крупное экономическое образование типа районов экономического кооперирования, как-то Северо-Восточный или Восточный Китай, а округ с центром в виде крупного или среднего города. В 2005 г. такого рода парцелл имелось 283 ед. из общего числа округов в 333 ед. Именно такова традиционная китайская форма организации социально-экономического и политического пространства.
В Сунском Китае, в период, предшествовавший его завоеванию монголами, имелось, согласно запискам Марко Поло, 1200 таких парцелл, включающих город и прилегающие к нему сельские районы.
В известном смысле Китай сегодня представляет собой федерацию 283 территориально-экономических парцелл с центрами в виде крупных и средних городов. Численность населения в каждой такой парцелле в среднем в 2–3 раза больше, чем в российском регионе и примерно такова, какой она была в американских штатах в 30-е годы.
Китай не распадается и не распадётся при более или менее искусном руководстве именно потому, что экономическая и политическая власть распределена сразу между провинциями и округами, а в округах – также между уездами и волостями. На каждом уровне имеется свой ресурс власти. Отделенческие тенденции на уровне провинций при такого рода системе могут представлять реальную опасность только тогда, когда провинциальное руководство пользуется полной поддержкой окружных руководителей. А это практически исключено, так как каждая территориальная парцелла окружного уровня в китайских условиях располагает характеризующимся существенной независимостью от внешних связей аграрно-промышленным комплексом и значительными ресурсами экономического суверенитета.
Общий принцип функционирования такого рода системы – устойчивость в условиях нестабильности или благодаря нестабильности".
Дополнительно к аргументам Анисимова добавлю: многовековой государственный национализм китайцев – стремление к единению нации в одно государство имелось всегда.
Конечно, мощные социальные движения в состоянии взорвать устойчивость этой конструкции. Поскольку "либерализация без берегов" в условиях ограниченных затрат на социальные нужды (здравоохранение, образование, пенсионное обеспечение) и напряженной ситуации на рынке труда в состоянии создать такие движения, но она, в условиях современной КНР, имеет свои естественные пределы. Чем меньше социальные затраты, тем меньше оптимальный уровень либерализованности и, соответственно, приватизированности экономики.
Еще один аспект ситуации – население Китая характеризуется очень высокой способностью к самоорганизации и потенциальная его способность реагировать на неблагоприятные жизненные условия и даже просто на феномен расщепления общества по горизонтали очень велика.
С другой стороны, азиаты без гуманистической трепетности относятся к силовым методам подавления недовольных, даже в оптовых масштабах.
Кроме того, речь идёт лишь о том, что в такой ситуации углубление степени экономической либерализации без крупного увеличения затрат социального характера (что само по себе являлось бы фактом компенсационной делиберализации) невозможно, и либерализация экономики и общества в Китае имеет свои пределы. Пожалуй, уже достигнутые, что означает именно сохранение социализма!
Конечно, вступление Китая в ВТО было рискованным шагом. Этот шаг отвечает интересам элиты Шанхая и второго центра экономического либерализма в КНР – Гуандуна (столица Гуанчжоу), но не интересам большей части китайских экономических и политических элит и, тем более, рядового населения.
Условием членства в ВТО, естественно, является открытый рынок: никаких препятствий для перемещения товаров и услуг.
Но для Китая характерно наличие местного протекционизма на любом уровне. Составляющие экономическую конструкцию Китая парцеллы провинциального, окружного и даже уездного масштаба проявляют тенденцию защищать свои рынки и своих производителей от конкурентов из других провинций и округов Китая. Что уж тут говорить о конкурентах из других стран?
Китайцы – не законопослушные до идиотизма европейцы и не антирусская администрация РФ. Извлекая пользу от ВТО, они будут улыбчиво кивать, как китайские болванчики, на требования привести законодательство в соответствие с ВТО – и по "объективным", так сказать, причинам процесс затянется настолько, насколько правительство КНР сочтёт нужным.
Китайская "открытость рынка"
Некогда, по другому поводу, я уже цитировал Андрея Девятова ("финансовый ключ к успеху Китая"), – теперь же разберём вопрос подробнее. (Цитаты Девятова не проставляю явно, т. к. привожу их вперемешку со своими комментариями).
Специфика китайской "открытости" удивительно проста. Она лучше всего видна на примере финансовой политики реформ. Суть её в том, что в китайской экономической модели доминирует исключительно национальный интерес. Уступки требованиям извне – вынужденные, а отнюдь не вызванные стремлением к рыночному хозяйству западного образца. Китайская открытость – дверь, ведущая только вовнутрь. По сути – это закрытость китайского рынка от западного "рынка без границ".
Обратите внимание: социализм как таковой не отрицает рынок, – это относится лишь к марксизму. Я уже рассматривал вопрос "Рынок и национализм" в одноимённой статье. Как вы помните, истинный национализм не может существовать без социализма.
В Китае поощряется конвертация доллара в юань, конвертировать юань в доллар куда сложнее. Полной конвертируемости юаня нет (это важно), – государством обеспечивается лишь обратимость юаня по текущим счетам.
Сравните с ситуацией начала "реформ" в России. В общем виде: национальное государство не должно иметь в качестве второй (а то и основной) валюты иностранную. И сейчас радует то, что в РФ поднимается вопрос о ведении торговли нефтью за рубли.
Ввоз валюты и капитала (налоговые льготы) в Китай не ограничен, а вывоз валюты за границу частными физическими и юридическими лицами затруднён многоступенчатой процедурой разрешений и строго контролируется банками и таможней.
Во внешней торговле поддерживается полный контроль за коммерческой и банковской тайной, что осуществляется через структуру квотирования и лицензирования Министерством внешнеэкономических связей и управлением валютного регулирования. Разрешается оплата валютой только планового импорта.
Опять же – приснопамятный социалистический контроль в действии.
Китайские внешнеторговые компании должны перекрывать разрешённый им валютный импорт экспортом китайских товаров. Где только удается – в оплату импорта иностранцам зачисляется не валюта, а неконвертируемые юани, на которые те по своему выбору закупают и вывозят китайский товар.
Национализм подразумевает протекционизм для своих, в том числе и на рынке. Так, в Китае фондовый рынок разграничен на две части, на главную из которых иностранные инвесторы не допускаются. По объёму капитализации соотношение между двумя рынками акций – только для китайских инвесторов и только для иностранных инвесторов – составляет 9:1.
Для России одной из важнейших проблем является утечка капитала за границу. В Китае подобное исключено. Даже иностранный инвестор, вложивший в производство деньги, машины, оборудование, технологии, возврат капитала и прибыль может иметь только в виде произведенного товара. Причем по закону о предприятиях с участием иностранного капитала 70 % товаров должны обязательно вывозиться из Китая и только 30 % можно продать за юани на внутреннем китайском рынке.
Таким образом, за рубеж отправляется в основном возобновляемый ресурс овеществленного труда нынешнего поколения китайских рабочих, а факторы стоимости производства – производственный капитал, возмещение его убыли от амортизации и накопление – остаются в Китае. Мудро, не так ли?