[18, с. 234–235]. Годом позже Энгельс уже обеспокоен «по поводу расходов Маркса: наследства, конечно, позволили уплатить накопившиеся долги и обустроить дом (на это ушло 500 фунтов), но его теперешний образ жизни сильно выбивается за рамки 200 фунтов, ежегодно предоставляемых ему Фридрихом. Состояние его финансов просто бедственно, и летом 1865 года Карл пишет, что прожил последние два месяца благодаря тому, что опять заложил главное свое имущество – столовое серебро Женни. Та разделяет тревогу Фридриха: дом – “настоящий дворец, чересчур большой и слишком дорогой”. Тогда Карл пишет своему другу: “Действительно, я живу в доме, который мне не по средствам”, но “это лучший способ не только возместить детям все, что им пришлось вынести, но и позволить им наладить связи и знакомства, которые обеспечат их будущее”» [18, с. 251–252].
О тяге к роскоши Владимира Ленина, большую часть жизни прожившего за счет денег, присылаемых мамой [54], периодических заработков от издательства журнала, а затем и казны партии, ставшей весьма обильной благодаря «экспроприациям» и поддержке со стороны обеспеченных сторонников, свидетельствует место, которое он выбрал своей резиденцией после переворота 1917 г. Ильич занял дворянскую усадьбу Горки и жил там, не меняя ничего в интерьере (т. е. интерьер оставался вполне себе «капиталистическим»). А после его смерти шикарный дворец был занят его младшим братом Дмитрием, который никуда не собирался съезжать. «Выдворить его оказалось решительно невозможно: упрямый Дмитрий не хотел покидать Горки, хотя имел прекрасную квартиру в Москве. Он только пил красное вино и катался по парку на автоматической инвалидной коляске, которую купил в Англии для Ленина нарком внешней торговли СССР Красин. В 1943 году Дмитрий Ульянов умер, и его семья наконец покинула усадьбу. Шубина сказала, что в архиве сохранился список вещей, которые намеревалась перевезти в Москву вдова покойного. Перечень гарнитуров, фарфоровой и серебряной посуды занимает два листа и пестрит отчаянными пометками первого директора музея: “Нельзя!”, “Имеет отношение к Ленину!” и т. д.». [410]. Впрочем, неплохо Ленин жил и в эмиграции, выбирая самые цивилизованные места: Швейцарию и Лондон. Ему не было чуждо восхищение благами «капиталистической» цивилизации, что, впрочем, совершенно не противоречит научному социализму, но, с другой стороны, может служить постоянным источником «соблазна» и в конечном итоге образу жизни, который совершенно не отличается от образа жизни и даже мышления «буржуа». А это порождает вопрос: насколько честна ваша борьба за лучший мир? Почему именно социализм, а не путь реформ в рамках этой же системы, в которой и вы прекрасно себя чувствуете? Стоит ли того разрушение этого мира для построения той утопии, в которую вы, возможно, и сами не верите? На мой взгляд, социализм – это благие намерения, которыми вымощена дорога в ад. И люди, которые ведут массы на пути в это ужасное место, на деле представляют собой скорее «продавцов социализма», а не искренних благодетелей человечества.
Закончим эту главу отрывком из воспоминаний Троцкого, как нельзя лучше для нашего анализа подходящим: «В то же ли утро или на другой день я совершил с Владимиром Ильичам большую прогулку по Лондону. Он показывал мне с моста Вестминстер и еще какие-то примечательные здания. Не помню, как он сказал, но оттенок был такой: “Это у них знаменитый Вестминстер”. “У них” означало, конечно, не у англичан, а у правящих классов. Этот оттенок, нисколько не подчеркнутый, глубоко органический, выражающийся больше в тембре голоса, был у Ленина всегда, когда он говорил о каких-либо ценностях культуры или новых достижениях, книжных богатствах Британского музея, об информации большой европейской прессы или много лет позже – о немецкой артиллерии или французской авиации: умеют или имеют, сделали или достигли – но какие враги! Незримая тень господствующего класса как бы ложилась в его глазах на всю человеческую культуру, и эту тень он ощущал всегда с такой же несомненностью, как дневной свет» [365, с. 91].
Социализм и терроризм
Сегодня терроризм прочно ассоциируется с радикальным исламом. В Европе теракты стали столь частыми, что политики говорят о них как о части повседневной жизни в большом городе. Однако всё гораздо сложнее, чем кажется. Теракты в Европе происходили и раньше, только действующие лица были другими. Социализм – это радикальное учение. В нем много насилия – как в его истории, так и в теории, поскольку общество четко разделено на «плохих» и «хороших», угнетателей и угнетаемых, и первые представляют собой препятствие к раю на Земле. Нельзя построить социализм в условиях конкуренции идей, потому что его должны строить все и сразу. Именно по этой причине социал-демократы, избравшие путь парламентаризма, фактически отказались от социализма как такового – и сегодня социал-демократические партии иногда возглавляют либерализацию экономики в стране (как в Новой Зеландии), борются с более радикальными левыми движениями (лидер испанской соцдемовской партии Педро Санчес оказался даже более радикальным противником независимости Каталонии, поддерживаемой левыми каталонскими движениями, чем можно было себе представить) или входят в коалиции с правыми партиями (как СДПГ и ХДС в Германии). Несомненно, социал-демократы всё еще придерживаются более левых позиций в социально-культурных вопросах (права ЛГБТ, миграция, феминизм и т. д.), но даже здесь есть исключения. Например, немецкий социал-демократ Тило Саррацин чуть ли не первым поднял вопрос об опасности миграции в отношении сохранения немецкого народа, а также активно выступал за ужесточение миграционных законов. В США в составе Демократической партии, преимущественно придерживающейся социально левой ориентации, есть целая фракция консерваторов под названием «Коалиция Синяя Собака». Таким образом, путь эволюции вместо революции оказался для социалистов губительным – они были ассимилированы политической системой, которая требует от партий работы в условиях конкуренции идей. Поэтому по-настоящему социалистическим выбором может быть только революция.
Революция – это не всегда насилие. Но в социалистической парадигме революция имеет социально-экономическую природу, когда прежние отношения сменяются новыми, при этом речь идет о столкновении непримиримых антагонистов. Никакого компромисса здесь быть не может, так как всё старое должно полностью исчезнуть. Однако, прежде чем революция происходит, революционеры ведут борьбу с ненавистным режимом, но не в парламенте (которого может и вовсе не быть), а на улицах. Так рождается террорист, использующий преступление против мирных граждан для достижения политической цели. Террорист должен быть вооружен идеологией, которая не допускает принятия существующего строя, т. е. этот строй в каком-то смысле «дегуманизируется». Террористы конца XIX – начала XX столетия были вполне хорошо «вооружены» в этом отношении. Ишутинцы, нечаевцы, «Земля и воля», «Народная воля», «Свобода или смерть», «Боевая организация партии СР», «Союз социалистов-революционеров-максималистов», «Боевая техническая группа при ЦК РСДРП» – все эти террористические группировки исповедовали социализм, причем далеко не всегда марксистского толка. Кровавый след, который они оставили, впечатляет даже сегодня: с 1870 по 1900 г. ими было совершено 38 терактов, в которых были убиты 100 человек, включая царя Александра II; с 1901 по 1911 г. количество терактов увеличилось в сотни раз, а число убитых и раненых составило 16800 человек – и это всего за десять лет [293]. Целью террористов, как правило, были чиновники, военные, члены правящего дома, министры. Также могли быть жертвы во время «эксов» – нападений на банки, заводы, магазины и т. д. Но взрывы одинаково не щадят всех, кто попадает в их эпицентр. Например, попытка убить премьер-министра Петра Столыпина в его резиденции на Аптекарском острове 12 августа 1906 г. унесла жизни 30 человек, но сам Столыпин отделался ушибами. Взрыв в Зимнем дворце 5 февраля 1880 г. должен был убить Александра II, но погубил не его, all военнослужащих низших чинов, которые несли караул в тот день.
Новая волна левого терроризма в Европе началась в конце 1960-х гг., когда в апреле 1968 г. немецкие студенты подожгли несколько супермаркетов во Франкфурте-на-Майне в знак протеста против «общества потребления» и войны во Вьетнаме. Процесс над этими студентами – Андреасом Баадером, Гудрун Энслинн, Хорстом Зёнляйном и Торвальдом Проллем – стал для леворадикальной молодежи триггером для пробуждения к действиям. После «Красного мая» 1968 г. во Франции этот процесс усилился. В 1970-1980-х гг. на территории всей Западной Европы, в разгар холодной войны, уже вовсю орудовали красные террористы из таких организаций, как «Красные бригады» (КБ, Италия), «Фракция Красной армии» (ФКА, ФРГ), «Прямое действие» (ПД, Франция) и «Сражающиеся коммунистические ячейки» (СКЯ, Бельгия). Радикальный исламский терроризм имеет не только много общего с красными террористами из этих группировок, но и вполне конкретные точки соприкосновения: «Народный фронт освобождения Палестины» – вполне себе леворадикальная организация, с которой сотрудничали члены ФКА, проходившие обучение в Палестине; члены французского «Прямого действия» сознательно привлекали к своей борьбе рабочую молодежь из мигрантской, арабской среды. В период 1970-1980-х гг. члены этих группировок перешли от простых ограблений и поджогов к убийствам, похищениям и взрывам, т. е. к полноценным терактам. За эти годы представители ФКА успели убить не менее 39 человек, КБ – 75 человек (в 14 тыс. эпизодах насилия включая стычки, драки и т. д.), в результате недолгой деятельности СКЯ как минимум двое было убито и десятки ранено, участники ПД с 1979 по 1987 г. совершили более 50 акций с десятками раненых и убитых. Подавляющее большинство членов этих организаций были молодыми, впечатлительными, абсолютно убежденными в своей правоте и, по всей видимости, совершенно бессовестными ненавистниками всей европейской цивилизации.