«…в Большевистской революции больше идеологии, чем событий. (И, следовательно, нам, “внизу”, в действительности не нужно знать больше того, что мы знаем.) Это революция против “Капитала” Карла Маркса. В России “Капитал”Маркса был больше книгой буржуазии, нежели пролетариата. Он служил критической демонстрацией того, как события должны развиваться по заранее предопределенному сценарию, предусматривающему развитие буржуазии, наступление в России капиталистической эры с установлением западного типа цивилизации, еще до того, как пролетариат мог хотя бы подумать о своем восстании, о своих собственных классовых требованиях, о своей революции. Но события вышли за рамки идеологий. События взорвали критические схемы, определяющие, как российская история должна развертываться в соответствии с канонами исторического материализма. Большевики отвергли Карла Маркса, и их четкие действия и победы являются свидетельством того, что каноны исторического материализма не настолько незыблемы, как кому-то казалось и как кто-то думал» [82].
Итак, получается, что, по Антонио Грамши, социально-экономические противоречия не приводят к социальной революции, если массы не осознают своего положения и природу системы, в которой они находятся. Но они не смогут этого сделать самостоятельно, если их не подтолкнут к этому коллективной идеей, созданной интеллектуалами (социальной элитой). Грамши в своем анализе капитализма использовал такие понятия, как «гегемония» и «культурное лидерство». Именно благодаря «гегемонии» и «культурному лидерству» правящий класс контролирует общество и ведет его в нужном для себя направлении. Существующие в обществе социально-экономические отношения не являются незыблемой данностью, на деле это всего лишь искусственный социальный конструкт, который следует подробно изучить, дабы понять, на чем он держится. Задачей левых интеллектуалов, таким образом, является раскрытие «истинной» природы существующих отношений, демонстрация их как конструктов с последующей деконструкцией и достижение культурного лидерства (иными словами, победа в борьбе за умы).
После Второй мировой войны этот процесс в социологии – науке, влияние которой значительно выросло (особенно в США), – получил развитие в рамках «критической теории». Впервые эта теория появилась в статье «Традиционная и критическая теория», написанной в 1937 г. одним из основателей Франкфуртской школы Максом Хоркхаймером. Я постарался выделить главное:
«Ни структуры промышленного или сельскохозяйственного производства, ни разделение так называемых руководящих и исполнительных функций, услуг или работ, умственного и физического труда не представляют собой непреходящее или естественное положение вещей. Все это, скорее, является результатом способа производства в определенном типе общества. Иллюзорность самодостаточности рабочего процесса, ход которого будто бы определяется самой природой его объекта, соответствует иллюзорной свободе экономических субъектов в буржуазном обществе. Такой субъект считает, что его действия продиктованы его собственными решениями, в то время как в действительности, совершая самые сложные подсчеты, он лишь демонстрирует работу не подвластного никаким подсчетам социального механизма… В действительности знание современного человека о самом себе не является математическим знанием о природе, претендующим на звание вечного Логоса, но скорее представляет собой критическую теорию общества таким, каким оно является; теорию, которая на каждом этапе своего развития подчинена заботе о создании разумных жизненных условий… Весь мир, воспринимаемый буржуазным обществом в рамках традиционного мировоззрения, предстает перед ним как подтверждение собственной достоверности: мир таков, и таким его нужно принять. Основанное на классификации мышление индивида – это одна из тех социальных реакций, при помощи которых люди пытаются приспособиться к реальности, делая это таким образом, в наибольшей степени соответствующим их потребностям. Именно здесь обнаруживается существенное различие между человеком и обществом. Мир, который человек должен принять как данность и с которым он должен считаться, мир в том виде, в каком он существует сегодня и будет существовать завтра, – это продукт деятельности всего общества. Все объекты, которые нас окружают: города, деревни, поля, леса – несут на себе отпечаток человеческой деятельности. Человек является продуктом истории не только в том, как он одевается, выглядит и чувствует. Даже слух и зрение человека нельзя отделить от жизни общества, складывавшегося на протяжении тысячелетий. Воспринимаемые органами чувств факты предопределены обществом в двух отношениях: историческим характером объекта восприятия и историческим характером органов восприятия. Ни то ни другое не является естественным в чистом виде; и объект, и воспринимающие его органы сформировались под влиянием человеческой деятельности. И все-таки индивиду представляется, что в акте восприятия он играет пассивную роль… Чувственный мир, который члены индустриального общества видят каждый день, несет на себе отпечаток целенаправленной работы: многоквартирные жилые дома, заводы и фабрики, хлопковые поля, убойный скот, люди и, более того, их тела; включая не только такие объекты, как поезда метро, грузовые автомобили, самолеты, но и их передвижение в пространстве. В этой сложной тотальности практически невозможно провести четкое различие между тем, что принадлежит к не обладающей сознанием природе, а что к деятельности человека в обществе. Даже когда речь идет о восприятии объектов природы как таковых, сама их “естественность” продиктована контрастом с миром общества и тем самым зависит от него… Предлагаемая нами критическая позиция, напротив, не испытывает ни малейшего доверия к правилам поведения, которые современное общество предписывает своим членам. Разделение на частную и общественную сферы, в силу которого индивид принимает сами границы своей деятельности как естественные, в критической теории ставятся под вопрос. Условия, возникающие из слепого взаимодействия между различными видами человеческой деятельности (а именно – из существующего разделения труда и классового расслоения), рассматриваются как функция, берущая свое начало в действиях людей, а значит, они могут быть объектом сознательного решения и рационального целеполагания» [388].
Таким образом, теоретические основы для послевоенного «нового социализма» были заложены еще до Второй мировой войны. Ортодоксальный марксизм сохранял тогда свой авторитет в СССР, но на Западе уже был подвергнут ревизии. Ирония заключается в том, что несоответствие строгих прогнозов марксизма реальности было продемонстрировано на примере революции в России, которую большевики творили, считая себя последовательными ортодоксальными марксистами. Но Грамши, как сторонний наблюдатель, увидел другое. Источником вдохновения для западной социалистической теории XX столетия служила развертывающаяся перед левыми мыслителями история. Она явно расходилась с авторитетом Маркса, с «научным социализмом». Никакого крушения капитализма не произошло, противоречия в нем не привели к социальной революции, а СССР все более доказывал свою несостоятельность. Значит, экономически «капитализм» очень силен и гибок, а вот в культурном отношении был малоизучен.
В этом контексте любопытна судьба одного из самых авторитетных философов второй половины XX в. Юргена Хабермаса. Его отец был членом НСДАП, а сам Юрген – вполне идейным членом молодежной организации «Гитлерюгенд». Сокрушительное поражение Третьего рейха, понесенное в том числе от США, страны, олицетворявшей капитализм в его наиболее развитом и совершенном виде, при этом страны, где было невероятное расовое многообразие, оказало очень глубокое влияние на мировоззрение Юргена. Воспитываемый, в рамках национал-социалистической доктрины, в презрении к капитализму и нечистоте крови, Хабермас пытался понять, как же так вышло. В итоге он увидел в американцах ту самую «высшую расу», о которой постоянно слышал при нацистах, и горячо поддержал программу «денацификации» немцев. Можно сказать, что из национал-социалиста он перешел в интернационал-социализм.
В то же время Хабермас оказался одним из наиболее влиятельных ревизионистов Маркса, совершенно корректно указавшим на неактуальность ортодоксального марксизма для современного общества. Хабермас называл несколько причин, которые бросают вызов старому марксизму:
1. «Типологически понятое» отделение государства от общества в эпоху индустриального капитализма сменяется взаимоотрицанием и взаимопроникновением обеих сфер. «Это означает, что лишается своего значения способ рассмотрения, при котором преимущественное внимание отдается экономике». Взаимосвязь между базисом и надстройкой в версиях ортодоксального марксизма более неприемлемо.
2. Рост материального благосостояния широких масс возрос до такой степени, что «интерес общества к освобождению уже нельзя формулировать лишь в экономической терминологии… Феномен отчуждения ни в коей мере не устранен, но уже никак не может быть понят только в качестве экономической нищеты. Согласно новой теории, на смену “телесной” эксплуатации пришло психосоциальное обнищание, а открытое насилие переросло в господство на основе манипуляций, предполагающих вмешательство в сознание индивидов».
3. Больше нет носителя революционных устремлений – пролетариата. Ортодоксальный марксизм потерял свою потенциальную аудиторию.
4. Утверждение советской системы после революции 1917 г. сделало невозможной дискуссию о марксизме. «Что касается позиции Хабермаса, то он, вслед за основателями франкфуртской школы, упрекал Маркса в невнимании к возможностям “политической модификации рыночного экономического механизма” и к заключенным внутри общества возможностям противостоять собственно капиталистическим тенденциям развития экономики» [404].
«Новые левые» подали на «развод» с пролетариатом. Само собой, их отношение к пролетариям было критическим, ибо какую революционность можно ожидать от людей, лишившихся «революционного сознания», ставших частью постиндустриальной системы. Впрочем, еще в 1927 г., то есть за несколько десятилетий до появления «новых левых», Хоркхаймер напишет небольшую работу под названием «Бессилие немецкого рабочего класса», в котором укажет на интеграцию рабочих в капиталистический процесс производства.