Социализм. История благих намерений — страница 114 из 125

твие частной собственности и предпринимательства. Так, итальянские левые Франческо Джавацци и Альберто Алесина в своей работе «Либерализм – это левая идея» пишут, что «конкуренция, реформы, “каждому по заслугам” – все это должно было бы быть написано на знамени левых. Итальянские же левые (и зачастую далеко не только их радикальная часть), выступая против либеральных реформ, в результате отстаивают социальное неравенство. Общество, где не существует конкуренции, где в государственном секторе экономики, включающем в себя больше 10 % всех рабочих мест, карьерные преимущества имеют служащие с большим стажем, а не те, кто лучше работает, – это общество, где будущее каждого определяется его нынешним имущественным положением: как раз такое, против которого должны были бы бороться левые, если, конечно, это настоящие левые. Итак, озаглавив нашу книгу столь парадоксальным образом (“Либерализм – это левая идея”), мы хотим сказать: сегодня в Италии тот, кто принимает близко к сердцу исторические ценности левых, то есть социальную справедливость, равные возможности, воздаяние по заслугам, а не по классовому положению, должен быть в первых рядах борцов за свободный рынок, где соблюдаются прозрачные правила игры, где политика налогообложения и перераспределения доходов эффективна, а не удовлетворяет интересы немногих привилегированных групп» [8, с. 25–26].

Но все-таки в каких направлениях социализм будет развиваться дальше? На мой взгляд, наиболее последовательными и современными направлениями социалистической мысли являются те, что следуют дальнейшему пути борьбы с природой и ограничениями, мешающими достигнуть состояния, о котором мечтали утописты. Повторю одну из ключевых идей этой книги: социализм, в сущности, стоит на идее-фикс преодоления природного начала через отрицание его данности. Герберт Маркузе в своей работе «Одномерный человек» замечательно выразил эту глубинную социалистическую одержимость: «История есть отрицание Природы. То, что является только природным, преодолевается и восстанавливается силой Разума. Метафизическое представление о том, что Природа в ходе истории приближается к себе самой, указывает на неосвоенные пределы Разума. Они утверждаются как исторические пределы – как задача, которая еще должна быть выполнена, или, точнее, должна быть поставлена. Если Природа в себе является рациональным, легитимным объектом науки, то она также является легитимным объектом не только Разума как силы, но и Разума как свободы; не только господства, но и освобождения. С появлением человека как animal rationale, способного преобразовывать Природу в соответствии со способностями сознания и свойствами материи, просто природное, как субрациональное, приобретает негативный статус. Оно превращается в сферу, подлежащую познанию и организации Разумом. И в той степени, в какой Разум преуспевает в подчинении материи рациональным нормам и целям, всякое субрациональное существование выглядит лишением и нуждой, и их устранение становится исторической задачей. Страдание, насилие и разрушение суть категории как природной, так и человеческой действительности, беспомощного и бессердечного мира. И та пугающая мысль, что субрациональная жизнь природы навсегда останется судьбой такого мира, исходит не от философии и не от науки; она была провозглашена другим авторитетом: когда Общество по предотвращению жестокости по отношению к животным обратилось за поддержкой к Папе, он отказал в ней на том основании, что человеческие существа не несут никакого долга перед низшими животными и что плохое обращение с животными не является грехом, потому что животные не обладают душой. Материализм, который не испорчен таким идеологическим злоупотреблением душой, располагает более универсальной и реалистической концепцией спасения. Он допускает реальность Ада только в одном определенном месте: здесь, на земле, и утверждает, что этот Ад был создан Человеком (и Природой). Что же касается жестокого обращения с животными, это лишь часть этого Ада, дело рук человеческого общества, чья рациональность все еще остается иррациональной. Всякая радость и всякое счастье берут начало в способности преодоления Природы – преодоления, в котором овладение природой само подчинено освобождению и умиротворению существования. Всякое спокойствие, всякое наслаждение – результат сознательного опосредования, автономии и противоречия. Прославление естественного является частью идеологии, защищающей противоестественное общество в его борьбе против освобождения. Яркий пример тому – дискредитация контроля рождаемости. В некоторых отсталых уголках мира “естественным” также считается то, что черная раса ниже белой, что собакам достаются объедки и что бизнес должен продолжаться во что бы то ни стало. Когда большая рыба съедает маленькую – это естественно, хотя и может казаться неестественным маленькой рыбке. Цивилизация производит средства для освобождения Природы от ее собственной жестокости, ее собственной недостаточности, ее собственной слепоты благодаря познающей и преобразующей силе Разума. Но Разум может выполнить эту функцию только как посттехнологическая рациональность, в которой техника сама становится инструментом умиротворения, органоном “искусства жизни”. Только тогда функция Разума сливается с функцией Искусства» [211, с. 310–312].

Влиятельная в свое время французская феминистка и экзистенциалистка Симона де Бовуар в книге «Второй пол» объявила, что «теория исторического материализма открыла очень важные истины. Человечество – это не животный вид, а историческая реальность. Человеческое общество – это антифизис: оно не пассивно терпит присутствие природы, а берет на себя ответственность за нее. Это восприятие природы осуществляется не как субъективная операция, а объективно – в практике (praxis)» [30]. Здесь важно отметить, что, разумеется, никто не будет отрицать, что на протяжении истории человек все более овладевал окружающим его миром. Однако контроль над природными законами не означает отмену этих природных законов. Это принципиальный момент отношения к прогрессу, который отличает социалистическую мысль, скажем, от идей эпохи Просвещения и восторга вокруг технологического прогресса в духе второй половины XIX в. Взять ответственность за природу – это значит самому изменять ее. В каком направлении?

В XXI в. «новый социализм» уже не устраивает радикалов. Кажется, что все самое интересное ждет нас впереди и технологические высоты, которые человечество покоряет невиданными прежде темпами, придают уверенности самым смелым и радикальным социалистам. Таковыми можно назвать постгендеризм, трансгуманизм и идею постчеловека.

Постгендеризм развивается в рамках наиболее радикального направления в феминизме. Основной идеей постгендеризма является устранение гендера с помощью био- и репродуктивных технологий. Предполагается, что с устранением гендера уйдут в прошлое гендерные роли и социальное расслоение, различия в интеллекте и все проблемы, связанные с размножением, так как половое размножение также исчезнет, а вместо него новые люди будут выращиваться искусственным путем. Это, помимо прочего, поможет достигнуть большего равенства как стартового, так и последующего, ибо люди будут по своим характеристикам похожи друг на друга. Как писала Суламифь Файрстоун в книге «Диалектика пола», «конечной целью феминистской революции, в отличие от первой волны феминистского движения, должно стать устранение не только мужских привилегий, но и самого разделения на полы: генитальные различия между людьми больше не будут иметь культурного значения. (Возврат к свободной пансексуальности – “полиморфной перверсии” Фрейда, – вероятно, придет на смену гетеро-, гомо- и бисексуальности.) Продолжение рода, осуществляемое одним полом ради блага обеих, будет заменено искусственным размножением (по крайней мере, в качестве альтернативного варианта): оба пола будут иметь равные возможности для рождения детей, или, иными словами, ни один из них не будет зависеть от другого; зависимость ребенка от матери (и наоборот) уступит место значительно менее продолжительной зависимости от небольшой группы людей вообще, и в остальном любая разница в физической силе по сравнению со взрослыми будет компенсироваться культурой. Разделение труда было бы прекращено путем полного исключения труда (посредством кибернетики). Будет сломлена тирания биологической семьи» [435]. Все это есть не что иное, как преодоление: «“естественное” не обязательно является “человеческой” ценностью. Человечество начало преодолевать природу: мы больше не можем оправдывать сохранение системы половой дискриминации на основании ее происхождения в природе» [435].

Идеи Файрстоун были развиты другой феминисткой, Элисон Джаггер, в книге «Феминистская политика и человеческая природа», где она пишет: «Следует помнить, что окончательная трансформация человеческой природы, к которой стремятся социалистки-феминистки, выходит за рамки либеральной концепции психологической андрогинности и подразумевает возможность трансформации “физических” возможностей человека, некоторые из которых до сих пор считались биологически присущими только одному полу. Эта трансформация может даже включать в себя способности к оплодотворению, кормлению грудью и беременности, и таким образом, например, одна женщина сможет оплодотворить другую, мужчины и не рожавшие женщины смогут вырабатывать молоко и оплодотворенную яйцеклетку можно будет пересадить в тело женщины или даже мужчины» [446, р. 408].

Трансгуманизм, в сущности, очень близок постгендеризму, хотя его желание преодоления несколько шире и включает в себя использование достижения науки и технологий для улучшения интеллектуальных и физических способностей человека, устранение старения и в итоге даже смерти. Хотя трансгуманизм сам по себе не обязательно имеет социалистический характер, его очень легко интегрировать в социалистический контекст, ибо, во-первых, с его помощью можно преодолеть саму природу человека со всеми ее недостатками; во-вторых, можно создать эгалитарное общество, сделав всем одинаковые физические и интеллектуальные способности и тем самым решив наконец проблему стартового неравенства. С другой стороны, надежда социалистов может обернуться серьезным провалом и разочарованием, поскольку едва ли технологии по улучшению человека будут распределяться равномерно (даже при социалистическом режиме). Более богатые или имеющие связи получат больше возможностей для улучшения, чем все остальные, или доступ к лучшим улучшениям. Таким образом, неравенство не только сохранится, но даже усугубится.