[181, с. 99].
В июле 1918 г. Ленин уверенно констатирует: «Мы берем на учет, национализируем решительно все» [179, с. 509]. Однако в действительности такая политика привела к катастрофе. К 1921 г. выплавка чугуна падает до мизерных 4 % от уровня 1913 г. Закрывается свыше 700 предприятий. Трудовая дисциплина падает до 30–40 % от довоенной, а производительность труда – до 10–15 %. Доля брака достигает фантастических 95 %. Промышленное производство в целом к 1920 г. упало до 14 % от уровня 1913 г. [303, с. 26, 30, 117, 345]. Объяснить это только Гражданской войной невозможно – промышленно развитые территории России, которые большевики уверенно удерживали, почти не были затронуты военными действиями. Собственно, как и эхом Первой мировой, ибо немецкие и австрийские войска никогда не занимали ключевые промышленные центры России.
Последствия Ленин прекрасно осознавал. В 1921 г. он писал: «…тогда, в марте илы апреле 1918 г., говоря о наших задачах, мы уже противополагали методам постепенного перехода такие приемы действия, как способ борьбы, преимущественно направленный на экспроприацию экспроприаторов, на то, что характеризовало собою главным образом первые месяцы революции, т. е. конец 1917 и начало 1918 года. И тогда уже приходилось говорить, что наша работа в области организации учета и контроля сильно отстала от работы и деятельности по части экспроприации экспроприаторов. Это значило, что мы наэкспроприировали много больше, чем сумели учесть, контролировать, управлять и т. д… в марте и апреле 1918 г. стал такой вопрос, как вознаграждение специалистов по ставкам, соответствующим не социалистическим, а буржуазным отношениям, т. е. ставкам, не стоящим в соотношении к трудности или к особо тяжелым условиям труда, а стоящим в соотношении к буржуазным привычкам и к условиям буржуазного общества. Подобного рода исключительно высокое, по-буржуазному высокое, вознаграждение специалистов не входило первоначально в план Советской власти и не соответствовало даже целому ряду декретов конца 1917 года. Но в начале 1918 г. были прямые указания нашей партии на то, что в этом отношении мы должны сделать шаг назад и признать известный “компромисс”» [186, с. 198–199]. В том же 1921 г. Ленин сокрушается: «…мы в этом отношении очень много погрешили, идя слишком далеко: мы слишком далеко зашли по пути национализации торговли и промышленности, по пути закрытия местного оборота. Было ли это ошибкой? Несомненно. В этом отношении нами было сделано много просто ошибочного, и было бы величайшим преступлением здесь не видеть и не понимать того, что мы меры не соблюли, не знали, как ее соблюсти» [185, с. 63].
Декреты о национализации были направлены на строительство социализма – здесь и сейчас, а вовсе не для преодоления типичных для любого военного времени затруднений. У нас есть показания на этот счет главного свидетеля тех событий, опять же – Владимира Ильича Ленина. В 1921 г. он говорит, что «наша предыдущая экономическая политика, если нельзя сказать: рассчитывала (мы в той обстановке вообще рассчитывала мало), то до известной степени предполагала, – можно сказать, безрасчетно предполагала, – что произойдет непосредственный переход старой русской экономики к государственному производству и распределению на коммунистических началах» [186, с. 156]. На VII Московской губпартконференции он же говорил, что «то, что было раньше, надо решительно, точно и ясно признать ошибкой, чтобы не получить помехи в развитии новой стратегии и тактики… Я думаю, что этот пример годится для пояснения того, в каком положении оказалась наша революция при решении своих социалистических задач в области хозяйственного строительства. Два периода в этом отношении выделяются совершенно явственно. С одной стороны, период приблизительно с начала 1918 г. до весны 1921 г. и с другой – тот период, в котором мы находимся с весны 1921 года. Если вы припомните те заявления, официальные и неофициальные, которые делала наша партия с конца 1917 г. и до начала 1918 г., то увидите, что у нас было и тогда представление о том, что развитие революции, развитие борьбы может пойти как путем сравнительно кратким, так и очень долгим и тяжелым. Но при оценке возможного развития мы исходили большей частью, я даже не припомню исключений, из предположений, не всегда, может быть, открыто выраженных, но всегда молчаливо подразумеваемых, – из предположений о непосредственном переходе к социалистическому строительству» [186, с. 197].
Однако сокрушения Ильича и последующее принятие нэпа на X съезде РКП(б) не смогли компенсировать совершенные социалистами «ошибки» пострадавшим от волны социалистического безумия людям. За этот ранний период «строительства социализма», с конца 1917 по 1923 г., многие люди лишились не только своих лавок, сбережений, квартир и акций, но и самой жизни[10].
Красный террор 1917–1923
Как же можно совершить революцию без расстрелов? – вопрошал Ленин. Действительно, ту революцию, которую совершали социалисты, совершить без насилия и террора было невозможно, поскольку революция эта совершалась лишь относительно небольшой частью населения, управляемой относительно малочисленной, пассионарной, сплоченной организацией, опирающейся на довольно трудную для понимания идеологию, малознакомую большинству населения. Тем более было понятно, что после свержения Временного правительства в октябре 1917 г., а затем и насильственного роспуска Учредительного собрания в январе 1918 г., в стране найдутся десятки миллионов людей, не согласных с таким положением дел. Поэтому большевики, выходцы из Российской социал-демократической рабочей партии (РСДРП), несут всю ответственность за развязывание гражданской войны в России, унесшей жизни до 10 млн человек. И они с этим были вполне согласны и даже горды сим фактом. Ленин еще в годы гражданской войны говорил, что «на все упреки и обвинения нас в терроре, диктатуре, гражданской войне, хотя мы далеко еще не дошли до настоящего террора, потому что мы сильнее их, – у нас есть Советы, нам достаточно будет национализации банков и конфискации имущества, чтобы привести их к повиновению, – на все обвинения в гражданской войне мы говорим: да, мы открыто провозгласили то, чего ни одно правительство провозгласить не могло. Первое правительство в мире, которое может о гражданской войне говорить открыто, – есть правительство рабочих, крестьянских и солдатских масс. Да, мы начали и ведем войну против эксплуататоров. Чем прямее мы это скажем, тем скорее эта война кончится, тем скорее все трудящиеся и эксплуатируемые массы нас поймут, поймут, что Советская власть совершает настоящее, кровное дело всех трудящихся» [178, с. 268]. Позже И. Сталин в «Кратком курсе истории ВКП(б)» 1938 г. напишет, как «большевистская партия оказалась единственной пролетарской партией, которая осталась верной делу социализма и интернационализма и организовала гражданскую войну против своего империалистического правительства. Все остальные партии II Интернационала, будучи связаны с буржуазией через свои руководящие верхушки, оказались в плену у империализма, перебежали на сторону империалистов» [341, с. 173].
На фоне Гражданской войны, длившейся почти шесть лет, социалисты развернули полномасштабный красный террор. Формально начало ему положило постановление Совнаркома от 5 сентября 1918 г., которое гласило: «Совет Народных Комиссаров, заслушав доклад председателя Чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией о деятельности этой комиссии, находит, что при данной ситуации обеспечение тыла путем террора является прямой необходимостью; что для усиления деятельности Всероссийской чрезвычайной комиссии и внесения в нее большей планомерности необходимо направить туда возможно большее число ответственных партийных товарищей; что необходимо обеспечить Советскую Республику от классовых врагов путем изолирования их в концентрационных лагерях; подлежат расстрелу все лица, прикосновенные к белогвардейским организациям, заговорам и мятежам; что необходимо опубликовывать имена всех расстрелянных, а также основания применения к ним этой меры» [330]. Однако де-факто террор начался как минимум еще 5 января 1918 г., когда по митингам в поддержку Учредительного собрания раздались выстрелы со стороны вооруженных сторонников большевиков.
Террор длился около шести лет, однако про него вспоминают куда реже, чем про сталинский Большой террор 1937–1938 гг. И совершенно зря, ведь если сталинский террор хотя бы отчасти был направлен на большевистскую номенклатуру, затронув многих чекистов, то красный террор проводился против самых обычных людей из самых разных социальных слоев. В то же время красный террор имел отчетливые черты стратоцида – т. е. уничтожения людей по признаку их социальной принадлежности. Это были прежде всего т. н. «буржуи» (или буржуазия), к которым могли относить как офицеров и дворян, так и священников, горожан, белогвардейцев, членов любых политических партий. Как определял создатель ВЧК Феликс Дзержинский, основные признаки террора – это «устрашение, аресты и уничтожение врагов революции по принципу их классовой принадлежности или роли их в прошлые дореволюционные периоды» [88]. Характерно также воззвание видного деятеля ВЧК Мартына Лациса: «Мы уже не боремся против отдельных личностей, мы уничтожаем буржуазию как класс. Это должны учесть все сотрудники Чрезвычайных комиссий и все Советские работники, из которых многие взяли на себя роль плакальщиков и ходатаев. Не ищите в деле обвинительных улик о том, восстал ли он против Совета оружием или словом. Первым долгом вы должны его спросить, к какому классу он принадлежит, какого он происхождения, какое у него образование и какова его профессия.
Вот эти вопросы должны разрешить судьбу обвиняемого. В этом смысл и суть Красного террора. Прифронтовая полоса еще кишит белогвардейщиной. Здесь еще место красному террору. Да здравствует Красный террор»