[102]. С другой стороны, не обходил красный террор стороной и крестьян – не обязательно зажиточных, а вообще всех, кто посмел восстать против большевиков. Более того, крестьянство в принципе не считалось благонадежным классом, ибо поддержало эсеров, а не большевиков.
Террор 1917–1923 гг. унес жизней ничуть не меньше, чем Большой террор. Оценки жертв различны – в силу того, что террор в первые годы своего существования характеризовался стихийностью, убийства не всегда документировались. Можно предполагать, что в результате красного террора, включавшего в себя как деятельность ВЧК, так и насилие большевистских командиров на подконтрольной территории, погибло до 2 млн человек. Я лично не сомневаюсь, что такая цифра вполне реалистична, однако допускаю, что она может отличаться и в меньшую сторону на несколько сотен тысяч. Продолжительность временного отрезка в шесть лет, в течение которого шла борьба за абсолютную власть, достаточна для того, чтобы успеть уничтожить миллионы «классовых врагов». Тем более что в годы красного террора никто не церемонился с судебными процедурами и людей расстреливали без лишних проволочек. Как говорил Дзержинский, на весь процесс уходили сутки. Или вот, например, в ходе подавления Тамбовского восстания ВЦИК предписывал «граждан, отказывающихся называть свое имя, расстреливать на месте без суда» [70]. То есть внесудебные расстрелы были очень широко распространены. А это значит, что ориентироваться только на официальные документы большевиков было бы опрометчиво. Осознать масштаб репрессий тех лет можно только на примере конкретных эпизодов, коих было великое множество, и к концу данной главы, уже познакомившись с некоторыми эпизодами, мы еще раз вернемся к вопросу чисел.
Задача, которая стоит перед нами, заключается не в детальном подсчете жертв, а прежде всего в том, чтобы на примере красного террора еще глубже раскрыть природу социализма, в которой политическое насилие является необходимой и неизбежной частью его реализации, его неотъемлемой чертой.
В нашем распоряжении для этой цели есть замечательный источник – шесть номеров еженедельника ВЧК, выходившего с 22 сентября по 27 октября 1918 г. Казалось бы, совсем немного, однако в нем мы найдем целый кладезь информации, проливающей свет на природу социалистического красного террора, благо там есть как высокопарная идеологическая часть, так и скрупулезные отчеты о расстрелянных и взятых в заложники людях.
В самом первом номере, в начале выпуска, мы находим наполненный эмоциями и верой в социалистическое будущее текст. «И в буре, и пламени мировых событий, в сознании трудящихся масс крепко внедрился новый социалистический лозунг: единение между всеми трудящимися во имя пролетарской революции, во имя переустройства всего мира, раскрепощения от всякой эксплуатации, всякого угнетения. Вот величайшая сила революции… и мы верим, что эта энергия так или иначе собирается и воплотится в одну мощную железную организацию. За это говорит то обстоятельство, что трудящиеся массы ныне с величайшим мужеством, перенося все выпавшие на их долю лишения, не поддаются ни на какие провокации наемных предателей и в молчаливо-скорбном спокойствии накапливают свой пламенный гнев величайшей грозы, которая неминуемо разразится над головами эксплуататоров и угнетателей всего мира. Это – гроза – историческая стихия, но она во что бы то ни стало должна быть превращена в стройное организационное целое, в величайшее движение, объединенное классовым сознанием и классовой дисциплиной… отбросим все те длинные, бесплодные и праздные речи о красном терроре, необходимость которого давно смутно чувствуется, угадывается рабочей массой. Пора, пока не поздно, не на словах, а на деле провести самый беспощадный, стройно организованный массовый террор. Принеся смерть тысячами праздных белоручек, непримиримых врагов социалистической России, мы спасем миллионы трудящихся, мы спасем социалистическую революцию… Мы подняли меч и не опустим его до тех пор, пока “над нами солнце станет сиять огнем своих лучей”. Мы завоюем солнце всему многомиллионному трудовому народу. И пусть гремят пушки, пусть несут смерть, смывают с лица земли всю ту черную саранчу, которая закрывает источник жизни и счастья, светлое солнце будущего – социализма! Дрожите, палачи рабоче-крестьянской Руси! Не дрогнет рука. Ждите. За вами очередь!» [96].
На что здесь я хотел бы обратить внимание. Текст – типичный представитель социалистического воззвания к массам. Почти то же самое легко представить в выступлениях Томаса Мюнцера, деятелей Мюнстерской коммуны или даже Жана Мелье. Предельная степень агрессии и ненависти, направленная на абстрактного («буржуазия», «эксплуататоры», «наемники-предатели»), но в то же время конкретного (все не рабочие и не крестьяне) врага. Абсолютная уверенность в собственной правоте, потому что она подкреплена объективным ходом истории. Раскрепощение от «всякого угнетения» – здесь ведь понимается не столько угнетение капиталом труда, сколько именно всякое, с социалистической точки зрения, угнетение – церковь, семья, частная собственность и т. д. Террор необходим (необходимость в нем давно чувствуется, осталось лишь начать). В сущности, это и есть настоящий социализм, избавленный от лицемерия социал-демократов и попыток усидеть на двух стульях каких-нибудь левых «консервативных революционеров». Каждое утверждение здесь имеет многосотлетнюю историю, которую мы даже ранее смогли немного проследить.
Далее, чуть ниже в первом выпуске, в разделе под названием «Красный террор» авторства некоего Граскина, читаем: «В “Известиях” появилась статья видного советского работника, в которой он указывает, что индивидуальный террор не достигает цели; нужно уничтожить буржуазию как класс, говорит он, лишив ее экономически тех богатств, которыми она еще обладает и до сего времени. Против такого положения никто спорить не будет и здесь дело совершенно не в том. Ведь каждому должно быть ясно, что уничтожение буржуазии как класса, это – работа не мгновенная, не желания, не порыва, которую можно проделать не в неделю, не в месяц и даже не в год, а что это работа колоссального, планомерного и методического процесса по переустройству всего экономически-правового государства в целом… Убийство товарища Урицкого, покушение на товарища Ленина, заговор правых эсеров с союзниками есть наглядный показатель того, что упомянутые выше группы лиц, составляющие олигархию своего класса, бьют прямо в цель, пытаясь расстроить, а в конечном счете и завладеть аппаратом государственной власти. Против этих лиц и даже групп безусловно должен быть направлен беспощадный красный террор, как временная исключительная мера; но только террор не на словах, как это было раньше, а на деле, ибо совершенно очевидно, что закоренелые идеологи враждебного пролетариату класса и их приспешники, как люди, не желающие добровольно подчиняться и примириться с своей приближающейся нормальной смертью, эти люди должны быть уничтожены силой пролетарского оружия и было бы наивно думать, что это произойдет иначе» [96]. К великому сожалению, абстрактной буржуазии не было предъявлено никакого конкретного обвинения, от которого они могли бы защитить себя доказательствами своей непричастности к преступлению. Всем скопом люди, не признавшие большевистский переворот (т. е. контрреволюционеры), а среди них были и другие социалисты, и крестьяне, и офицеры и т. д., были признаны теми, кого следовало беспощадно уничтожать. Никакой презумпции невиновности. Потому что в социализме для «буржуев» ее просто не существует. Люди были обречены заранее, просто потому что родились не в той семье, не были рабочими. Вот одна из причин, которая позволяет говорить нам о стратоциде, устроенном большевиками по отношению не к тысячам, как они утверждали сначала, а к миллионам. Да, пусть мера эта была временной и исключительной – ведь после того, как часть «буржуазии» будет уничтожена физически, а другая часть полностью лишена гражданских и экономических прав, всего имущества и положения, она уже не будет представлять опасности для «трудового народа» (право говорить за который присвоили себе большевики, т. е. наиболее радикальные социалисты). Через двести лет исполнилась мечта Жана Мелье: «Я желал бы, чтобы все великие и благородные мира сего были повешены на поповских кишках или задушены ими».
В первом номере еженедельника можно найти руководство для организованного (т. е. не стихийного, «на местах») красного террора. В постановлении от 5 сентября, под которым стоит имя секретаря Совета Л. Фотиевой, мы узнаем об организации концентрационных лагерей для изоляции «классовых врагов» и необходимости расстрела всех лиц, «прикосновенных к белогвардейским организациям, заговорам и мятежам» [96]. Попробуем примерно определить, сколько же «классовых врагов» находилось на территории России. Если брать широко, всю социальную структуру, то ситуация удручающая. К 1920 г. в России проживало примерно 130 млн человек, из них около 100 млн крестьян. Шейла Фицпатрик в работе «Сталинские крестьяне» пишет, что «в статистических справочниках 20-х гг. крестьяне никогда не обозначаются просто – “крестьяне”, но классифицируются как “бедняки”, “середняки” и “кулаки”. Было выведено следующее процентное соотношение этих групп по стране в конце гражданской войны: 35–40 % бедняков и батраков, 55–60 % середняков и 3 % кулаков» [381, с. 41]. Если это более-менее так, то одних только кулаков было под 3 млн, а середняков – т. е. потенциально опасных «хозяйчиков» с мелкобуржуазными замашками – под 55–60 млн. Еще 110 тыс. человек относились к духовенству Российской православной церкви [162]. По данным переписи 1897 г., на территории Европейской России проживало 240 тыс. купцов, 10 млн мещан, более 300 тыс. потомственных и лично почетных граждан, 1,37 млн дворян [298]. Разумеется, ко времени начала Гражданской войны и красного террора эти группы стали еще многочисленнее. Непосредственно в самих белогвардейских формированиях состояло более 1 млн человек, а у них были сторонники среди гражданских, семьи, друзья. К этому добавляем участников многочисленных крестьянских восстаний, а также вообще всех крестьян, которые своим поведением и достатком рисковали попасть в число «классовых врагов». Таким образом, даже без скрупулезных подсчетов ясно, что в стране, подконтрольной большевикам, проживали десятки миллионов людей, в той или иной степени подпадающих под определение «классового врага». Разумеется, тогда, в годы красного террора, больш