лось несколько вооруженных в форме матросов и приказали моему мужу Анатолию Григорьевичу Ризенкампфу, вместе с моим зятем Григорием Афанасьевичем Марковым (мичман с Подводной бригады) и племянником Анатолием Александровичем Ризенкампфом (армейский прапорщик) идти с ними в Совет Военных и Рабочих депутатов. На следующий день я узнала, что мой муж, зять и племянник в Совет не приводились, а были расстреляны у ворот Исторического бульвара, причем муж и зять были убиты насмерть, а племянник тяжело ранен и на его выздоровление надежд очень мало. После этой ужасной ночи я осталась вдовой с тремя детьми, из них две дочери еще в гимназии, а третья осталась вдовой, пробыв замужем за Георгием Ефимовичем Марковым только пять дней» [155]. Раненый племянник в скором времени умер.
В совсем небольшом крымском городке Евпатории в январе-марте 1918 г. социалисты действовали более организованно – от обстрелов города из корабельных орудий до высадки десанта красных матросов и красногвардейцев. Снова убивали офицеров, «буржуев», просто случайных людей. О числе жертв тех событий можно судить по надписи на памятном кресте, установленном при храме Святого Илии в Евпатории: «Поставлен сей Честный Крест во имя Святые Троицы в память о 40 расстрелянных и 800 казненных большевиками на кораблях “Трувор” и “Румыния” в Евпатории в марте 1918 года и всех новомучеников во время лютых гонений за веру и Отчизну пострадавших. Благословением митрополита Симферопольского и Крымского Лазаря, усердием настоятеля храма протоиерея Георгия Куницына в ноябре 2009 г. Святые подвижники благочестия, молите Бога о нас!»
Стихийный красный террор прошелся в 1918 г. по Феодосии, Ялте, Симферополю, Севастополю. Повсюду убивали офицеров, а красногвардейцы и матросы могли фактически делать с несчастными жителями все, что угодно. Несмотря на то что в ряде крымских городов местные руководители-большевики сознательно не допустили беспредела, а следовательно, и террора, в целом матросы и солдаты левых взглядов (не только коммунисты, но и анархисты, левые эсеры) действовали скорее с позволения Совнаркома, чем вопреки его воле. Напомню, что 21 февраля 1918 г. был издан декрет «Социалистическое отечество в опасности» – в связи с наступлением немецких войск (которое сами большевики и спровоцировали своей политикой полного разложения армии), где содержится, по сути, разрешение на самосуд без какого-либо четкого определения вины. В создаваемые трудовые батальоны должны были быть «включены все работоспособные члены буржуазного класса, мужчины и женщины, под надзором красногвардейцев; сопротивляющихся – расстреливать». Помимо них, быстрая казнь на месте преступления полагалась: «неприятельским агентам, спекулянтам, громилам, хулиганам, контрреволюционным агитаторам, германским шпионам». Прекрасно видно, что красногвардейцы наделялись полномочиями решать, кто подлежит расстрелу, а кто – нет; кроме того, такое всевластие неизбежно порождало «злоупотребления». Под сопротивлением красноармеец мог, например, «увидеть» нежелание делиться с ним драгоценностями и деньгами у какого-нибудь случайного прохожего. Более того, если отдельным городам, находившимися под управлением большевиков, удалось не допустить бесчинств со стороны матросов и красноармейцев, то это можно было сделать и во всех остальных, где террор все-таки произошел. В конце концов, террору 1917–1918 гг. положил конец не Совнарком, а германские и украинские войска, вошедшие в Крым в апреле 1918 г.
Второй эпизод массового террора в Крыму пришелся на 1920–1921 гг., когда большевики снова завладели полуостровом. В этот раз он оказался гораздо масштабнее, а проводили его достаточно организованно, под руководством ЧК. Число жертв красного террора в данном случае оценивается очень по-разному: минимальная цифра, которую можно встретить, составляет 12 000 человек, максимальная – 120000. Обе цифры, по всей видимости, не являются достоверными, и истину надо искать где-то посередине. В любом случае ясно, что террор был очень масштабным, поскольку рассказы о десятках тысяч жертв появились еще тогда, в 1920-е, т. е. события оставили в современниках очень глубокое впечатление. Об этом говорит то, что по данной теме было написано немало художественной литературы и воспоминаний, причем некоторые работы даже издавались в СССР какое-то время. Наиболее известны: «Линия убийцы» Сергея Сергеева-Ценского, «В тупике» Викентия Вересаева (роман высоко оценен даже Ф. Дзержинским), стихи Максимилиана Волошина, роман Ивана Шмелева «Солнце мертвых», роман Алисы Розенбаум (известной миру как Айн Рэнд) «Мы живые» и т. д.
Довольно важным источником здесь служит также докладная записка большевика Мирсаида Султан-Галиева, проработавшего в Крыму в 1921 г. полтора месяца по заданию из Москвы. Султан-Галиев в документе «О положении в Крыму» докладывал: «Ненормальное состояние партийной организации в Крыму отразилось и на состоянии советской работы. Но в развитии советской работы, помимо этой причины, были еще другие специфические условия, которые породили ненормальность ее постановки. Первой и очень крупной ошибкой в этом отношении явилось слишком широкое применение в Крыму красного террора. По отзывам самих крымских работников, число расстрелянных врангелевских офицеров достигает во всем Крыму от 20 до 25 тысяч. Указывают, что в одном лишь Симферополе расстреляно до 12000. Народная молва превозносит эту цифру для всего Крыма до 70000. Действительно ли это так, проверить мне не удалось. Самое скверное, что было в этом терроре, так это то, что среди расстрелянных попадало очень много рабочих элементов и лиц, отставших от Врангеля с искренним и твердым решением честно служить Советской власти. Особенно большую неразборчивость в этом отношении проявили чрезвычайные органы на местах. Почти нет семейства, где бы кто-нибудь не пострадал от этих расстрелов: у того расстрелян отец, у этого брат, у третьего сын и т. д. Но что особенно обращает на себя <внимание> в этих расстрелах, так это то, что расстрелы проводились не в одиночку, а целыми партиями, по нескольку десятков человек вместе. Расстреливаемых раздевали донага и выстраивали перед вооруженными отрядами» [353]. С другой стороны, стоит ли сомневаться, что только одних офицеров убили 25000, если Владимир Ленин совершенно однозначно высказывался, что «сейчас в Крыму 300000 буржуазии. Это – источник будущей спекуляции, шпионства, всякой помощи капиталистам. Но мы их не боимся. Мы говорим, что возьмем их, распределим, подчиним, переварим» [184, с. 74].
Но наша задача здесь не столько в подсчете жертв социализма в Крыму, сколько в демонстрации сущности предмета нашего интереса. В противном случае нам будут традиционно парировать тем, что дело просто вышло из-под контроля, и любая политическая сила в такой ситуации дала бы маху. Нет, не любая. Здесь было что-то большее, чем просто хаос войны. Здесь была идея. Понять это нам помогут исторические документы, запечатлевшие кадры истории. Возьмем для примера статью в газете «Красный Крым», которая оправдывала и пропагандировала красный террор. В одном из номеров за 5 декабря 1920 г. мы можем найти очень эмоциональный отрывок авторства Натана Марголина, восхваляющий террор и стратоцид. Он радостно пишет: «Беспощадным мечом красного террора мы пройдемся по всему Крыму и очистим его от всех палачей, эксплуататоров и мучителей рабочего класса. Но мы будем умнее и не повторим ошибок прошлого! Мы были слишком великодушны после октябрьского переворота. Мы, наученные горьким опытом, сейчас не станем великодушничать. В освобожденном Крыму еще слишком много осталось белогвардейцев… Мы отнимем у них возможность мешать нам строить новую жизнь. Красный террор достигнет цели, потому что он направлен против класса, который обречен на смерть самой судьбой, он ускоряет его гибель, он приближает час его смерти! Мы переходим в наступление!» [363].
Вспомним теперь такие же эмоциональные слова Томаса Мюнцера, сказанные им в далеком XVI в.: «…теперь отлично видно, как угри и змеи совокупляются между собою на одной куче. Попы и все злое духовенство, это змеи… а светские властители и правители – это угри… “Ах, господа, как хорошо Господь Бог разобьет старые горшки железной палкой”, “Итак, за дело, за дело! Пора, злодеи струсили, как псы. Возбуждайте ваших братьев к согласию и уговаривайте их снаряжаться” и “да, бесчисленному множеству людей это кажется невероятным мечтанием; они не в состоянии представить себе, что было подготовлено и выполнено такое дело, благодаря которому безбожники будут лишены права судить, и право это получат униженные и простые люди”». Беспощадная уверенность в собственной правоте, дегуманизация людей по признаку их происхождения, никакой презумпции невиновности, ощущение наступления принципиально новой эпохи, путь которой следует как можно скорее подготовить, убрав все мешающие ей препятствия. Можно, конечно, возразить на мои соображения тем, что во все времена и эпохи люди во время войн устраивали массовые жестокости по отношению к побежденным. Но такое возражение не достигнет цели, поскольку одно дело – стихийное насилие, вскоре прекращающееся по мере снижения накала типичных для войны страстей, или же насилие хоть и совершенное по приказу, но не оправданное идеей о светлом будущем. Другое дело – насилие систематическое, преднамеренное, заранее подготовляемое и совершаемое уже тогда, когда вся власть получена, угроза отведена, победа одержана. Убийства офицеров, «буржуев», попов, дворян, зажиточных крестьян – это неизбежное следствие тех идей, что пытались реализовать социалисты, получавшие политическую и военную власть. Это стратоцид, возведенный в закон.
Что к красному террору готовились заранее, получить доказательство нетрудно. В приказе от 17 ноября 1920 г. Крымского Революционного комитета № 4 было велено, что «все офицеры, чиновники военного времени, солдаты, работники в учреждениях добрармии обязаны явиться для регистрации в 3-дневный срок. Неявившиеся будут рассматриваться как шпионы, подлежащие высшей мере наказания по всем строгостям законов военного времени».