Социализм в России
Мы гордимся тем, что эти насилия вызывали отпор из нашей среды, из среды великорусов, что эта среда выдвинула Радищева, декабристов, революционеров-разночинцев 70-х годов, что великорусский рабочий класс создал в 1905 году могучую революционную партию масс, что великорусский мужик начал в то же время становиться демократом, начал свергать попа и помещика.
Русский социализм XIX – начала XX века
В консервативной русскоязычной среде популярно мнение, что социализм для России был чуждым явлением, которое пришло к нам с Запада. Отчасти это правда, в том смысле, что в наиболее своей развитой форме на определенном этапе социализм проник в Россию из Западной Европы, однако это всего-навсего один из этапов его истории и в последующем именно в России социалистическое учение получило наибольшее теоретическое и практическое развитие. Кроме того, нельзя сказать, что у русских не было своих, отечественных, социалистов и идейных течений в русле социализма. В России даже было собственное просвещение, как у англичан, французов и американцев, а ведь именно просвещение Энгельс считал одним из этапов становления современного социализма.
Русское просвещение – это «Ученая дружина», состоящая из таких политических деятелей и философов, как Феофан Прокопович, Василий Татищев и Антиох Кантемир. Все трое были ярыми поборниками Петровских реформ, его интеллектуальной поддержкой и моральными апологетами. Последнее было весьма кстати, поскольку затеянные Петром преобразования в России были слишком радикальными и вызывающими недовольство населения и части элит. Петр I был первым по-настоящему самодержавным правителем России, совершенно не считавшимся с культурой, традициями и институтами, насчитывавшими минимум семь столетий истории (обилие регламентаций экономической жизни и даже быта, начиная от размеров кусков тканей и заканчивая запретом есть чеснок и капусту, носить бороды и традиционные костюмы). Однако затеянная им «вестернизация» якобы отсталой страны, идеологический примат государства над частными и общественными интересами, индустриализация и прочие реформы, которые в советской историографии считаются «прогрессивными», вызывали сочувствие у социалистических мыслителей последующих эпох. Следовательно, идеологи реформ Петра, хотя и не были социалистами (как и французские просветители), но могут быть упомянуты здесь как важный этап в истории развития социалистических идей в России.
Прежде всего, «Ученая дружина» отстаивала идеи просвещенного абсолютизма, в котором государство выступало источником преобразований в среде, не желающей эти преобразования воспринимать. Прокопович, будучи епископом и архитектором отмены патриаршества и перехода к Синоду, был горячим сторонником примата светской власти над духовной (т. е. не взаимоограничивающего равенства этих властей, а всевластия одной из них). В отношении всех деятелей этого «кружка» уже у современников было небеспочвенное подозрение их в атеизме (что близко к французским, но не английским, просветителям). Впрочем, у Татищева и Кантемира антиклерикализм был совершенно открытым. Татищев обвинял церковников в торможении научного прогресса, жадности, нетерпимости к инакомыслию. Кантемир считал монахов «гнусным чином» и высмеивал Церковь в своих сатирах. Доставалось от Антиоха и дворянству, которое тот громил беспощадно как «хулителей науки и просвещения, мотов и щеголей, чревоугодников и подхалимов, круглых невежд и жестоких паразитов, наказывающих своих слуг по любому поводу “до крови”, взяточников – судей и приказных, бессовестно грабящих “голых” и “убогих”» [104]. Какие-либо сословные привилегии Кантемир отрицал целиком и полностью. И Татищев, и Кантемир полагали привилегии уделом достойных: «Меж таким вольным человеком и холопом природа никакой разницы не поставила в составе тела: та ж кровь, те ж кости, та же плоть. Потому, ежели кто от холопа, от черни отличиться желает, должен отличаться добрыми делами, добрыми нравами. Одно имя дворянское не может прикрыть наши пороки» [133].
Интересная для нас оценка деятельности русских просветителей XVIII в. дана в советском журнале «Вопросы истории» № 3 от марта 1963 г. Петром Епифановым. Она представляет собой оценку убежденного социалиста, но при этом социалиста постсталинского «русифицированного» СССР (о русификации Советского Союза и кризисе социалистических идей в нем мы еще поговорим в конце второй части): «Выдающиеся русские ученые и писатели этой эпохи (XVIII в. – А. С.) были горячими поборниками передовых идей и великими тружениками. Оставленное ими обширное научное и литературное наследство ярко характеризует их идейную борьбу с силами реакции. Если абстрагироваться от первых шагов светской литературы, от первых проблесков антиклерикальной, “еретической” мысли предшествующих столетий, то XVIII век предстанет перед нами как эпоха зарождения гуманно-просветительских, материалистических и революционно-освободительных идей в России» [104]. Обратите внимание на слова «идейная борьба с силами реакции». Не стоит умалять значение такого подхода, он однозначно говорит нам о восприятии советских социалистов реформ Петра как прогрессивных, противников его реформ – реакционерами, а идейных сторонников – предтечами последующих материалистов и революционеров. Для закрепления этой мысли приведу еще одну выдержку из Большой советской энциклопедии, в свою очередь цитирующей Владимира Ленина (цитата дана из его статьи «О левом ребячестве и мелкобуржуазности»): «При всей противоречивости своей натуры Петр I вошел в историю России как прогрессивный государственный и военный деятель, который “ускорял перенимание западничества варварской Русью, не останавливаясь перед варварскими средствами борьбы против варварства”».
От русского просвещения к «зрелым» русским социалистам нас ведут такие писатели, как Александр Радищев и Виссарион Белинский, а с середины XIX в. – представители «революционной демократии»: Герцен, Добролюбов и Чернышевский.
Александр Николаевич Радищев в истории русского социализма стоит особо, хотя едва ли может быть назван убежденным социалистом при объективной оценке его творчества и взглядов (например, Радищев не был противником частной собственности, считая наличие ее у крестьянства стимулом для эффективного хозяйства). Его характеризует непринятие самодержавия, более того – даже просвещенного абсолютизма, а крепостное право становится ключевой темой в весьма революционном произведении «Путешествие из Петербурга в Москву», за которое он был сослан в сибирскую ссылку. В главах от «Подберезья» до начала «Городни» «писатель вскрывает иллюзорность взглядов тех, кто видел способы коренного преобразования действительности в частных улучшениях, мерах, реформах, показывает бесперспективность стихийных крестьянских бунтов (“Зайцово”) и восстаний типа Пугачевского (“Хотилов”). В конечном счете Радищев подводит читателя к выводу, что единственное средство изменения действительности – коренная ломка политических и социальных отношений, разрушение самодержавно-крепостнического строя путем народной революции. Кульминацией этого цикла является глава “Тверь”, а внутри ее – ода “Вольность”, в которой Радищев детально обосновал право народа на революционное насилие, доказал неизбежность революционного пути в историческом процессе. Народная революция, естественный итог самой “тяжести порабощения”, по Радищеву, – это сознательная ломка всей системы самодержавия и крепостничества, движение, направляемое революционной теорией. Революция явится первым шагом на пути превращения России в республику, где власть будет принадлежать народу, земля – крестьянам, где будет существовать полное равенство. Концепция Радищева была утопической, но она отражала чаяния крепостного крестьянства, крестьянскую “идею равенства”, которую В. И. Ленин назвал самой революционной идеей “в борьбе с старым порядком абсолютизма вообще – и с старым крепостническим, крупнопоместным землевладением в особенности”» [285, с. 16]. Смелость высказанных писателем идей в «Путешествии из Петербурга Москву», за которую он пострадал в эпоху авторитарной Екатерины Великой, сделала Радищева в глазах русских социалистов «первым русским революционером» (Ленин), «пророком и предтечей революции» (Луначарский) и «нашим святым, нашим пророком, нашим первым сеятелем, первым бойцом» (Герцен). Однако едва ли такая патетика была оправданна, так как Радищев если в чем и был первым, так это в совершенно верном прогнозе касательно последствий запоздалого решения вопроса с крепостным правом и землей – он призывал решить его чем скорее, тем лучше.
Виссарион Белинский, как и Александр Радищев, не был социалистом. Но его критическое отношение к крупному капиталу и «торгашам» (и положительное – к среднему классу), его рассмотрение технического прогресса как условие для прогресса социального, его материализм были питательными для следующих поколений мыслителей, которые уже открыто перешли к социалистическим идеям. Был в Белинском и определенный дух, который жаждал бесконечного прогресса, основанного на достижениях разума, отказе от старых форм бытия. Его взгляд на историю был вполне диалектическим, близким к научным социалистам. Возьмем в пример следующий пространный отрывок из рецензии на учебник Смарагдова: «Древний мир окончил свое существование… казалось, настал конец миру, светильник просвещения угас навсегда, и варварство должно было поглотить человечество. Но на рубеже двух миров… не переставал раздаваться всемогущий глагол жизни: да будет! И бысть!.. и Новая вера укрепилась и распространилась по лицу лучшей части земли, политический беспорядок переродился в монархическое единство, муниципальная система городов, основанная римлянами в Испании, Галлии, Британии и Германии, удержалась и развилась; римское право сменило варварские законоположения, и, наконец, для Европы воскресли и мудрость, и искусство, и гуманные формы гражданской жизни древней Эллады! Ничто из прожитого человечеством не пропало втуне, но все сохранилось, чтоб ожить в новых, более сложных и полных формах, чтоб войти, подобно питательным сокам, в новое общественное тело… И даже теперь, в наш век, холодный и расчетливый, положительный и мануфактурный… развитие человечества остановилось? Да, если хотите, оно остановилось, но для того только, чтоб собраться с силами, запастись материальными средствами, которые столь же необходимы для него, как и духовные! И эти паровые машины, эти железные дороги, электрические телеграфы – все это что же такое, если не победа духа над грубою матернею, если не предвестник близкого освобождения человека от материальных работ, унижающих душу и сокрушающих волю, от рабства нужды и вещественности!»