ия Маркса-Ленина было улучшение уровня жизни рабочего класса при социализме и переход к коммунизму. Казалось бы, развитие техники и социального обеспечения должно было этому способствовать. Не было больше частной собственности, которая порождала несправедливость, не было капиталистической эксплуатации. Но люди видели совершенно иную картину: сытую жизнь номенклатуры, отставание от «капстран» и подавление инакомыслия.
В 1961 г. опубликован довольно странный для коммунистов «Моральный кодекс строителя коммунизма», вошедший в Устав и новую программу КПСС. В своеобразной преамбуле к кодексу говорится следующее: «Отвергая классовую мораль эксплуататоров, коммунисты противопоставляют извращенным эгоистическим взглядам и нравам старого мира коммунистическую мораль – самую справедливую и благородную мораль, выражающую интересы и идеалы всего трудящегося человечества. Простые нормы нравственности и справедливости, которые при господстве эксплуататоров уродовались или бесстыдно попирались, коммунизм делает нерушимыми жизненными правилами как в отношениях между отдельными лицами, так и в отношениях между народами. Коммунистическая мораль включает основные общечеловеческие моральные нормы, которые выработаны народными массами на протяжении тысячелетий в борьбе с социальным гнетом и нравственными пороками. Особо важное значение в нравственном развитии общества имеет революционная мораль рабочего класса. Коммунистическая мораль в ходе строительства социализма и коммунизма обогащается новыми принципами, новым содержанием» [4]. Уже этой «преамбулы» было бы достаточно, чтобы профессиональные революционеры-большевики прошлого схватились за голову, так как в документе признавалась общечеловеческая мораль, создаваемая веками, которую коммунисты не только не отвергают, но, напротив, они фактически возвращаются к ней, поскольку «при господстве эксплуататоров» она «уродовалась и попиралась». Противоречивость формулировок («обогащение новыми принципами и содержанием» при универсальности и даже консервативности нравственных принципов) лишь доказывает постепенный отход от ортодоксального марксизма-ленинизма, ибо «в марксизме-ленинизме общечеловеческие ценности признаются выше классовых интересов пролетариата лишь в конечном счете, лишь когда в ходе развития исчезнут классовые различия. Невозможно отрицать… что Маркс, Энгельс, Ленин пытались доказать исторически преходящий характер нравственных норм, на которых держался современный им гражданский порядок. Им представлялись утопичными и реакционными социальные учения, построенные на вечных началах нравственности. “Всякую такую нравственность, – говорил Ленин, – взятую из внечеловеческого, внеклассового понятия, мы отрицаем… Мы говорим, что наша нравственность подчинена вполне интересам классовой борьбы пролетариата. Наша нравственность выводится из интересов классовой борьбы пролетариата”. Что же касается морали, стоящей выше классовых противоречий и интересов, действительно человеческой морали, то она, по мнению основоположников марксизма, должна была возникнуть лишь на такой ступени развития общества, когда противоположность классов была бы не только преодолена, но и забыта в жизненной практике» [189].
Новая революционная пролетарская мораль, которую пытались насадить в 1920-1930-е гг., словно бы была забыта. Теперь советские нравственные принципы основывались на гуманизме, честности, правдивости, нравственной чистоте, простоте и скромности в общественной и личной жизни, взаимном уважении в семье и заботе о детях, непримиримости к несправедливости и т. д. [4]. Казалось бы, еще один шаг назад и два шага вперед, и коммунисты смогли бы даже смириться с идеей естественного права, христианской системой ценностей и даже с частной собственностью.
Было бы странно сказать об этом и не прийти в итоге к тому, что такие шаги были сделаны. Несмотря на застойные годы Брежнева, советское общество постепенно менялось и всё больше забывало истоки советской партийной государственности, где партия (авангард пролетариата) узурпировала функции государства. Происходили деградация и отмена, собственно, социалистического начала и тихое возрождение национального и религиозного самосознания, которое всё больше проникало во все сферы социально-экономических отношений. Это стало вполне очевидно в эпоху правления последнего советского руководителя Михаила Горбачева. В 1985 г. общественные активисты объявили 24 мая Днем славянской культуры и письменности. В январе 1991 г. Президиум Верховного Совета РСФСР признал этот праздник официально. Но самое впечатляющее событие произошло в 1988 г., когда с помпой, в присутствии свыше 1500 журналистов и 211 делегаций из 89 стран, СССР отпраздновал 1000-летие Крещения Руси. Михаил Горбачев назвал это событие «знаменательной вехой на многовековом путы развития отечественной истории, культуры и русской государственности» [39]. Ряд религиозных деятелей были награждены государственными наградами, Русской Церкви были переданы Введенская Оптина пустынь, Толгский монастырь, часть Киево-Печерской лавры и мощи, прежде находившиеся на хранении в государственном музее. 6 июня состоялся Поместный собор, на котором причислили к лику святых ряд исторических деятелей, а также отменены прежние положения, ограничивавшие финансовую и хозяйственную деятельность Церкви. И главное, всё это транслировалось по государственному телевидению.
Дело шло к официальной отмене монополии социализма как единственно возможной идеологии СССР. Этого хотело и общество, устроившее в Москве 4 февраля 1990 г. 300-тысячный митинг за отмену 6-й статьи Конституции СССР, устанавливавшей за КПСС статус политического монополиста, и та часть партии, которая выступала за кардинальные реформы. 14 марта 1990 г. законом «Об учреждении поста Президента СССР и внесении изменений и дополнений в Конституцию СССР» 6-я статья отменялась, страна официально перешла к многопартийности.
Таким образом, перестройка Горбачева окончательно завершила социалистический эксперимент в России. Разумеется, это никакой не заговор и не предательство элит, никакая не контрреволюция, как сегодня говорят коммунисты. Это закономерный результат для совершенно искусственной конструкции, где одна партия взяла на себя функции государства (при этом сохранялись и государственные структуры, подчиненные партийным) и, используя ресурсы государства и страны, проводила политику преобразования общества в соответствии с определенной идеологией – социализма. СССР не мог долго сохранять такое положение дел, и даже не экономика погубила этого левиафана. Слишком сильное, но в итоге безуспешное насилие над природой человека, которую социалисты пытались изменить, – вот что привело к гибели самый большой в истории социалистический эксперимент. «Низы» все это время выживали как могли, пока «верхи» строили «новый мир», силой подавляя непринятие снизу этих нововведений или попустительствуя отходу от социалистических идеалов «на местах» в силу невозможности тотального контроля над всеми. Но когда и в верхах произошли перемены, уже ничего не могло помешать отмене социализма и выходу на сцену естественной национально-религиозной идентичности, которую так старательно пытались стереть большевики. Как писал Арчи Браун в книге «Взлет и падение коммунизма», Горбачев «постепенно, шаг за шагом расставался с фундаментальными принципами ленинизма. В 1987 г. он отказался от демократического централизма в пользу того, что он называл “демократическим плюрализмом”. Позднее, в начале 1990 г., он подтвердил свою приверженность идее “демократического плюрализма”, но согласился с необходимостью подкрепить его системой сдержек и противовесов при главенстве закона. Политические взгляды Горбачева эволюционировали и со временем стали практически неотличимы от идеологии западноевропейской социал-демократии. Еще оставаясь Генеральным секретарем ЦК КПСС, он в кругу своих помощников говорил о своей близости к социал-демократам» [36, с. 819]. Современная социал-демократия, как известно, это своеобразный, умеренный, респектабельный «социализм», не отрицающий европейское национальное государство с многопартийным парламентом и совсем не стремящийся к радикальному преобразованию общества для построения земного рая.
Часть 3Мировой социализм в XX–XXI веках
Победное шествие социалистических движений в XX столетии не ограничилось одной только Россией. Напротив, социалистическая модель общественно-экономических отношений стала после Второй мировой войны реальной, как многие думали в эпоху холодной войны, альтернативой либеральной демократии и смешанной экономике. Во многих странах Азии, Африки и Америки к власти пришли движения, схожие с большевиками по методам и целям: маоисты в Китае, чучхе в Северной Корее, коммунисты Вьетнама, кубинские революционеры. В Камбодже к власти пришли крайне радикальные социалисты – т. н. красные кхмеры, совмещавшие в своей идеологии нацизм и вульгарный коммунизм, имеющий мало общего с учением Маркса-Энгельса (хотя портреты этих мастодонтов висели повсюду в Камбодже). Социалисты в Азии и Африке идейно питали т. н. национально-освободительные движения, направленные против колониальных европейских империй. Однако далеко не все эти движения идеологически исповедовали марксистский или утопический социализм. Например, в Индии, после получения в 1947 г. независимости, у власти оказался Индийский национальный конгресс с премьер-министром Джавахарлалом Неру во главе – в экономике это движение поддерживало социалистические методы планирования, хотя не стремилось стереть с лица земли частную собственность и уж тем более традиционную культуру. Примерно такой же «умеренный» подход стал официальной политикой в Китае после смерти в 1976 г. горячего сторонника Маркса и Сталина председателя Компартии Китая Мао Цзэдуна. Как только Компартию Китая фактически возглавил Дэн Сяопин, в стране начались либерализация экономики, сближение с США и Европой и интеграция в мировую глобальную экономику