на все товары и услуги. Нарушителям грозили штраф, тюрьма и/или конфискация прибыли и закрытие предприятия. Неудивительно, что к началу мировой войны в стране ощущался дефицит потребительских товаров, а многие мелкие предприятия просто разорились. В июле 1939 г. это же министерство уже обладало властью создавать принудительные картели, надзирать за этими картелями, издавать регулирующие деятельность членов картелей правила. Сами картели контролировали инвестиции в своих секторах и преследовали независимых игроков, удерживавших конкурентные цены на свою продукцию (которые, разумеется, именовались «несправедливыми», «вредными для благосостояния нации»). За соблюдением справедливости зорко наблюдал и Германский трудовой фронт (DAF), чьей целью было объявлено вести «борьбу за права рабочих, против капитализма, либерализма, революции и поддерживать национал-социалистическое государство».
Еще более серьезно за ценообразование взялись в сельском хозяйстве. Почему-то многие забывают, что этот важный сектор экономики был фактически национализирован в Третьем рейхе и функционировал на плановых началах. В 1933 г. был создан Reichsnahrstand (Имперское земельное сословие), под руководством Рихарда Вальтера Дарре и Герберта Бакке. «Не будет большим преувеличением сказать, что создание этой организации и связанной с ней системы контроля над ценами и над производством положило конец свободному рынку сельскохозяйственной продукции в Германии. Сельское хозяйство и производство продовольствия, вплоть до середины XIX в. представлявшее собой важнейший сектор немецкой экономики и еще в 1930-е гг. обеспечивавшее весьма значительную часть национального продукта, были ограждены от влияния со стороны сил рынка. Как четко указывал Бакке еще до 1933 г., ключевую роль играл механизм установления цен. ИЗС использовало цены для того, чтобы контролировать объемы производства. Высокие цены стимулировали производителей. Относительное снижение цен способствовало направлению производственной активности в другие секторы. Но сами цены уже не определялись соотношением между спросом и предложением. Они устанавливались служащими ИЗС в централизованном порядке. Более того, с целью обеспечить максимальную эффективность производства ИЗС распространило свой контроль и надзор на все поля, амбары и коровники в стране. В противоположность закону об Erbhofe, под действие которого подпадало меньшинство ферм, ИЗС не оставляло без своего внимания ни одного звена в продовольственной цепочке. Во всех 55 тыс. немецких деревнях ответственность за надзор над повседневной работой нес “местный крестьянский фюрер” (Ortsbauernfuhrer). Они подчинялись 500 “окружным крестьянским фюрерам” (Kreisbauernfuhrer), над которыми, в свою очередь, стояли 19 “земельных крестьянских фюреров” (Landesbauernfuhrer). Начиная от верхушки Рейха и заканчивая окружным уровнем, эта организация была разделена на три функциональных сектора, ответственных за общую идеологию, за сферу полевых работ и за рыночные вопросы. ИЗС, объединившее под своим крылом сельское хозяйство и пищевую промышленность, представляло собой поистине грандиозную организацию. Как похвалялся Дарре, ИЗС, осуществляя более-менее непосредственный контроль более чем над 25 % германского ВВП, являлось крупнейшей экономической единицей в мире, объем продаж которой превышал 30 млрд рейхсмарок. ИЗС контролировало не только 6 млн независимых производителей, но и более 40 % всей германской рабочей силы. Оно оказывало еще более непосредственное воздействие на немецкие домохозяйства, устанавливая те цены, по которым они покупали продукты и напитки, в среднем составлявшие почти 50 % семейного бюджета» [369, с. 254–257]. Интересно, что выращивание сельскохозяйственных культур было представлено как «битва за хлеб», как это было и в других социалистических странах.
За импортом и экспортом строго надзирал Рейхсбанк, поскольку все годы нацистского правления Германия испытывала серьезный дефицит валюты, которую предполагалось тратить не на потребителей, а на военное возрождение. Валюта выдавалась по квотам, приоритет всегда сохранялся за военными. В 1936 г. были конфискованы в пользу Рейхсбанка все зарубежные активы, золото и валюта, находящиеся в распоряжении немецких граждан, что дало в иностранной валюте 473 млн рейхсмарок [369, с. 287]. Это полностью соответствовало пожеланиям Гитлера, высказанным им в «Меморандуме о четырехлетием плане» 1936 г.: «За этим (укрывательством иностранных активов. – А. С.) в некоторых случаях скрывается презренное желание на всякий случай иметь в своем распоряжении определенные зарубежные ресурсы, которые таким образом оказываются недоступны отечественной экономике. Я рассматриваю это как целенаправленный саботаж обороны Рейха и потому считаю необходимым, чтобы Рейхстаг принял два следующих закона: 1. Закон, предусматривающий смертную казнь за экономический саботаж, и 2. Закон, возлагающий на все еврейство ответственность за весь ущерб, причиненный германской экономике отдельными представителями этого сообщества преступников» [369, с. 296].
Достаточно крупные объемы валюты нацисты получили в качестве трофеев от оккупации Австрии. Австрийские совокупные объемы валюты и золота составляли 782 млн рейхсмарок, из них 345 млн принадлежало Австрийскому национальному банку [369, с. 326]. Все это отошло германцам в 1938 г., что было как нельзя кстати, ибо запасы конфискованных в 1936 г. накоплений граждан уже подходили к концу.
Другим способом получения валюты было т. н. «Соглашение Хаавара». В первые годы своего правления нацисты делали все возможное, чтобы заставить евреев эмигрировать из Германии. При этом большую часть имущества забирало государство (через «налог на эмиграцию»). Однако это соглашение было достаточно выгодным для немецких евреев (учитывая те обстоятельства, в которых они внезапно оказались). Договор представлял собой «сделку между властями Рейха и группой сионистских предприятий, базировавшихся на апельсиновой плантации Ханотеа в Натанье, на окраине Тель-Авива. В то время как британские власти подмандатной Палестины не пускали в страну иммигрантов, не располагавших достаточными финансовыми средствами, любому обладателю по крайней мере 1000 палестинских фунтов (1 палестинский фунт был равен 1 фунту стерлингов) был гарантирован свободный въезд по так называемой капиталистической визе. Смысл “Соглашения Хаавара” состоял в том, чтобы использовать данную лазейку. Согласно этому механизму, германские евреи в обмен на соответствующий взнос в берлинский фонд получали сертификат, удостоверяющий наличие у них палестинских фунтов в количестве, достаточном для получения заветной визы. В свою очередь, предприятия изХанотеа использовали средства берлинского фонда для покупки германских товаров на экспорт в Палестину. После того как немецкие товары были проданы еврейским или арабским покупателям, эмигрантам возвращали их деньги в палестинских фунтах. По сути, это соглашение гарантировало, что каждая рейхсмарка, вывезенная германо-еврейскими эмигрантами, будет компенсирована соответствующим экспортным заказом. По мере того как Рейхсбанк все строже контролировал расходование своих валютных резервов, “Соглашение Хаавара”, несмотря на незначительные размеры палестинской экономики, становилось одним из самых эффективных средств вывоза еврейского капитала из Германии. В целом этой схемой бегства из страны сумели воспользоваться 50 тысяч человек – каждый десятый из евреев, проживавших в Германии в 1933 г. С собой они вывезли 106 млн рейхсмарок, за которые получили ни много ни мало 5,5 млн палестинских фунтов. Таким образом, они переплатили сверх официального обменного курса (12,50 рейхсмарки за 1 палестинский фунт) всего 35 % – в то время как подавляющее большинство еврейских эмигрантов сумело взять с собой лишь ничтожную часть своих финансовых средств» [369, с. 134].
В 1937 г. было введено нормирование цветных металлов и стали, последнюю можно было теперь заказать только по квоте в соответствии с теми приоритетами, которые определяло Рейхсминистерство экономики. Разумеется, и здесь приоритет был у армии. Вооруженными силам доставалось 40 % всей выплавленной в стране стали к августу 1938 г.
Не обошлось без регулирования рынка труда. Как уже было замечено, нацисты смогли победить ужасающую безработицу в стране, но ценой почти исключительно милитаризации всей экономики. Когда с 1936 г. начался очередной этап «возрождения» Германии, ситуация характеризовалась увеличением военных расходов из года в год, и проблема была уже не в безработице, а в необходимости мобилизации рабочих рук на военное строительство. Поэтому в феврале 1937 г. вышел указ, запрещающий металлистам менять работу без разрешения. 22 июня 1938 г. вышел «Указ о выделении рабочей силы для решения задач особой государственной значимости». Он позволял государству переводить рабочих на новые места работы на любой срок и в любое время, в то время как бывшие работодатели обязаны были сохранять за этими несчастными их рабочие места. Всего за полтора года более 1,3 млн человек были использованы государством таким образом.
Отдельным абсурдом стало «Предписание об устранении перегруженности в розничной торговле» от 16 марта 1939 г. Оно гласило, что магазины могут быть закрыты в том случае, если их владелец не обладает личными или деловыми качествами, необходимыми для руководства розничным предприятием. Настоящей причиной был дефицит рабочей силы. Разорившихся лавочников и персонал мелких предприятий можно было отправить работать на военные предприятия, сооружение дорог и укреплений. Иными словами, нацисты умышленно разоряли собственных граждан для достижения тех целей, которые ставила перед обществом партия. В 1940 г. около миллиона немецких рабочих работали на условиях принудительного найма (Dienstverpflichtung) и не имели права на увольнение. Таким образом, еще в начале войны, наряду с сотнями тысяч полурабов из оккупированной Польши, все «прелести» национал-социалистического строя успели познать обычные немецкие граждане.