Следующий нюанс – показное положительное отношение нацистов к институту семьи и особенно к крестьянству. Для людей правых взглядов семья – это, безусловно, огромная основополагающая ценность. Но, в отличие от правых консерваторов и рыночников, которые видят в семье базовую горизонтальную самоорганизацию, самодостаточную в самой себе и противопоставляемую big government, нацисты рассматривали крепкую семью в контексте своей расовой теории, где базовая ячейка общества должна была обеспечить мощь коллективистского общества, дать государству солдат и новых матерей, которые будут рожать новых солдат. Blutgemeinschaft, т. е. кровная общность, должна была шириться за счет нового «жизненного пространства». Любовь к крестьянству обусловливалась присущим нацистам презрению к буржуа, их городской жизни и торговле – всё это якобы ослабляло дух нации. Тем более в городах было традиционно много евреев. С другой стороны, семья в целом хоть и служит в социализме онтологическим источником несправедливости и неравенства, но отношение к ней время от времени могло меняться и в государствах, в чьей «левизне» у нас никогда не возникало сомнений. Так, один из пунктов «Морального кодекса строителя коммунизма», изданного в 1961 г., называл одной из коммунистических добродетелей «взаимное уважение в семье, заботу о воспитании детей». Но в обоих случаях речь шла о воспитании образцового члена нового общества, и родители обязаны были заботиться о том, чтобы привить ребенку «правильные» ценности.
С религией, важной для большинства «правых», отношения у нацистов также не заладились. Да, программа 1920 г. в 24-м пункте гласила: «Мы требуем свободы всем религиозным вероисповеданиям в государстве до тех пор, пока они не представляют угрозы для него и не выступают против морали и чувств германской расы. Партия как таковая стоит на позициях позитивного христианства, но при этом не связана убеждениями, с какой-либо конфессией. Она борется с еврейско-материалистическим духом внутри и вне нас и убеждена, что германская нация может достигнуть постоянного оздоровления внутри себя только на принципах приоритета общих интересов над частными» [85]. И хотя в 1933 г. Третий рейх и Римско-католическая церковь попытались урегулировать свои отношения конкордатом, уже с середины 1930-х гг. потребности нацистской программы перевоспитания натолкнулись на развитую самостоятельную сеть католических школ. С этих пор началась кампания против Католической церкви, заключавшаяся в закрытии школ и передаче их под крыло гитлерюгенда, а также ограничении католической печати. В 1937 г. папа Пий XI выпустил энциклику Mit brennender Sorge, в которой нацисты обвинялись в нарушении конкордата, а нацизм объявлен несовместимым с католической верой. После чего в мае того же года Гитлер заговорил о «большом походе» против католичества. Дальше процесс вошел в «горячую стадию», когда католические священники начали подвергаться откровенным репрессиям. 30 января 1939 г. Гитлер заявил, что не может быть жалости и сострадания преследуемым служителям Церкви, так как они выражают интересы врагов государства. К этому времени репрессии начались против немецкого клира, но особенно усилились после оккупации Польши в сентябре 1939 г. За все время оккупации этого государства нацисты убили 18 % ее духовенства (3000 человек). В концлагере Дахау было убито свыше 2600 католических священников из 24 стран [465]. В январе 1941 г. нацисты решили провести полномасштабную секуляризацию всех монастырей и социальных объектов под названием Klostersturm, однако, опасаясь недовольства значительной части населения во время войны, 30 июля того же года Гитлер отказался от этой затеи.
Учитывая масштабность репрессий против католиков и непримиримость католической догматики с нацизмом, можно предположить, что Третий рейх в случае своей победы мог полностью уничтожить весь клир Римско-католической церкви и миллионы простых католиков с целью полной «интеграции» христианства в свою официальную идеологию и структуры. Так частично произошло с лютеранской церковью еще в начале нацистского правления, когда в июле 1933 г. рейхстаг одобрил указ о создании новой имперской церкви, которой стала «Евангелическая Церковь германской нации», призванная явить миру «германского Христа деиудаизированной Церкви». Однако со стороны лютеран возникло мощное сопротивление после синода в Бармене в мае 1934 г., объявившего себя правомочной германской Евангелической Церковью под названием «Исповедующая Церковь», к которой присоединилось 7000 из 17000 пасторов страны [135, с. 743]. После этого акта открытого сопротивления нацисты начали репрессии и в отношении протестантов.
Гитлеровский режим был националистическим. Дает ли это основания для того, чтобы не считать нацистов несоциалистами? Чужд ли социализм национализму? Мне представляется, что нисколько. Это «натягивание совы на глобус» – социализм вовсе не чужд национальной идее, ведь мы знаем массу примеров национально-освободительных движений после Второй мировой войны, поддерживаемых СССР и коммунистическим Китаем, где националистическая составляющая играла не последнюю роль. Социализм в развивающемся мире подавался через подъем национального самосознания африканских и азиатских народов, противопоставляемый европейским колониальным режимам, – и это очень похоже на противопоставление немецкой нации либеральному миропорядку в нацистской парадигме. В самом СССР проводилась положительная дискриминация русского большинства в целях сформировать и укрепить национальные республики, созданные большевиками на территории России. Китай в своей внутренней политике, под управлением КПК, тоже может считаться вполне националистическим государством, навязывающим десяткам народов республики ханьскую идентичность. Национализм сам по себе не является идеологией, это скорее прикладная мобилизационная идея, которую можно выражать как через социализм «для своих», так и через классические либеральные принципы политического представительства и рыночной экономики (как в Европе XIX в.).
В этой связи интересно проследить эволюцию названия партии, которая стала известна миру как НСДАП. Из «Комитета свободных рабочих за достойный мир» Антон Дрекслер в 1919 г. создал Немецкую рабочую партию (ДАП). В том же году в эту партию вступил Гитлер. После оглашения программы «25 пунктов» в феврале 1920 г. название партии было дополнено словами «национал-социалистическая». Едва ли можно сказать, что свой жизненный путь нацисты начали как движение в защиту интересов крупного капитала, но левые пропагандисты предпочитают умалчивать об истоках нацизма. И это тоже следует рассмотреть подробнее.
У нас есть неопровержимые свидетельства того, что нацисты на раннем этапе своего существования, до получения власти, совершенно не стеснялись проявлять свои антикапиталистические взгляды. Одна из агитационных листовок 1920-х гласила: «С неиссякаемым упорством агенты международного еврейского капитала и банкиры-ростовщики ведут Германию к катастрофе, чтобы потом отдать страну и экономику в руки международных финансовых трестов… вот почему наемники мирового финансового капитала дышат неукротимой злобой против нашей партии…» [197, с. 212].
В официальной программе НСДАП «25 пунктов», впервые опубликованной в 1920 г., а в 1926 г. объявленной «незыблемой», предостаточно «левых» мотивов. Например, в пункте 12 встречаем такой оборот: «…ввиду огромных человеческих жертв и имущественных убытков, требуемых от нации каждой войной, личное обогащение во время войны должно рассматриваться как преступление против нации. Мы требуем, следовательно, безжалостной конфискации военных прибылей». Насколько это требование впоследствии было реализовано на практике – дискуссионный вопрос, но из песни слов не выкинешь. В пункте 13 мы видим «национализацию промышленных трестов», а в следующем требовании – «участие рабочих и служащих в прибылях крупных коммерческих предприятий». Пункт 16 звучит так: «Мы требуем создания здорового среднего сословия и его сохранения, немедленного изъятия из частной собственности крупных магазинов и сдачи их в наем по дешевым ценам мелким производителям, самого строго учета за тем, чтобы мелкие производители получали бы общественную поддержку всюду – на государственном уровне, в землях ила общинах». В пункте 17 говорится о конфискации земли: «Мы требуем проведения земельной реформы в соответствии с интересами германской нации, принятия закона о безвозмездной конфискации земли для общественных нужд, аннулирования процентов по закладным, запрещение спекуляций землей» [85].
Все эти кажущиеся удивительными в контексте последующего развития событий пункты на самом деле закономерны. В НСДАП с самого начала существовало левое крыло, представленное т. н. штрас-серистами. Их лидер Грегор Штрассер был фактически вторым после Гитлера человеком в партии, верным соратником во время «пивного путча» 1923 г. Об этом социалисты предпочитают не вспоминать, но именно широкомасштабная агитация Штрассера среди рабочего класса привела к тому, что число членов нацистской партии увеличилось с 27 тыс. до 800 тыс. человек [438]. В 1925 г. он произнес в рейхстаге следующую речь: «Мы, национал-социалисты, желаем экономической революции, включающей в себя национализацию экономики. Вместо капиталистической системы эксплуатации мы хотим создать настоящий социализм, вдохновленный не бездушным взглядом с позиции еврейского материализма, но идеалистическим, самоотверженным и бескорыстным исконно германским коллективным духом и общим делом. Мы хотим социальной революции, чтобы затем принести национальную революцию» [439]. В то же время он много ездил по Германии, открывал новые отделения партии, назначал гауляйтеров и выступал перед массами. Несмотря на то что в результате внутрипартийной борьбы Штрассер был убит в «ночь длинных ножей», невозможно стереть из истории тот факт, что человек, в чьих социалистических убеждениях сомневаться не приходится, внес огромную роль в победу нацистов на выборах 1933 г.