овой конституции в 1948 г. в судебном порядке итальянским демократическим государством было казнено еще несколько человек, в том числе военных преступников прежнего режима.
Теперь посмотрим, как обстояло дело со смертной казнью в социалистических странах, и начнем с СССР, прошедшего через годы Гражданской войны и красного террора. Мы намеренно обходим здесь стороной период Гражданской войны, который подробно рассмотрели во второй части книги – там приведены данные как по внесудебным расстрелам, так и по приговорам «чрезвычаек». В конце октября 1917 г. большевики выпустили декрет об отмене смертной казни, введенной Временным правительством для дезертиров, пропагандистов и бунтовщиков на фронте. Уже в феврале 1918 г. выходит декрет «Социалистическое отечество в опасности», которое разрешает применять расстрел в отношении всех представителей «буржуазного класса», сопротивляющихся мобилизации на рытье окопов, а 5 сентября принимается знаменитый декрет «О красном терроре», который запускает волну внесудебных расправ по всей стране. 17 января 1920 г. выходит постановление ВЦИК и СНК РСФСР «Об отмене применения высшей меры наказания», которое, впрочем, было составлено очень хитро. Например, там говорится об отмене применения «высшей меры наказания (расстрелы), как по приговорам Всероссийской Чрезвычайной Комиссии и ее местных органов, так и по приговорам городских, губернских, а также и верховного при Всероссийском Центральном Исполнительном Комитете трибуналов», но в то же время сказано, что «ответственность за возможное в будущем возвращение Советской власти к жестокому методу красного террора ложится целиком и исключительно на правительства и правительствующие классы стран Антанты и дружественных ей русских помещиков и капиталистов» [69]. И действительно, в приказе Реввоенсовета от 4 мая 1920 г. «О революционных военных трибуналах» и в декрете от 22 мая 1920 г. «О порядке приведения в исполнение губернскими революционными трибуналами приговоров к высшей мере наказания в местностях, объявленных на военном положении, а также в местностях, на кои распространяется власть революционных военных советов фронтов» о расстрелах сообщается как о широко применяемой мере наказания.
В 1922 г. смертная казнь была отменена для лиц, не достигших 18-летнего возраста и беременных женщин; впрочем, в 1935 г. Уголовный кодекс допускал высшую меру наказания для лиц, достигших 12-летнего возраста. В короткий промежуток с мая 1947 по 1950 г. смертная казнь не применялась в связи с ее отменой, но в дальнейшем использовалась, вплоть до самого распада Советского государства и даже позднее, в Российской Федерации, до введения моратория в 1999 г.
Большая часть расстрелянных приговаривалась к высшей мере наказания через знаменитую 58-ю статью УК РСФСР и ее аналоги в союзных республиках – за контрреволюционную деятельность. «Контрреволюционным признается всякое действие, направленное к свержению, подрыву или ослаблению власти рабоче-крестьянских советов и избранных ими, на основании Конституции Союза ССР и конституций союзных республик, рабоче-крестьянских правительств Союза ССР, союзных и автономных республик или к подрыву или ослаблению внешней безопасности Союза ССР и основных хозяйственных, политических и национальных завоеваний пролетарской революции» [349]. Нетрудно заметить, что главной проблемой этой статьи было то, что, исходя из определения контрреволюционной деятельности, расстрелять можно было кого угодно. Трактовка деяния как «ослабляющего» завоевания пролетарской революции, как и само понятие «завоевания пролетарской революции», – богатейшая почва для злоупотреблений режимом своей монополией на насилие в отношении граждан.
Само собой, советский уголовный кодекс был предназначен не только для борьбы с «контрреволюционерами» (т. е. политическими противниками), но и для наказания реальных убийц, насильников, воров, военных преступников, фальшивомонетчиков, контрабандистов, дезертиров и т. д. Однако только после того, как в 1961 г. 58-я статья была отменена, фактически было прекращено узаконенное физическое уничтожение людей за их оппозиционные взгляды или социальное происхождение, которого тоже могло быть достаточно для обвинения в шпионаже и работе на подрыв советского строя. В последние тридцать лет существования СССР оставались такие наказуемые смертью преступления, как измена родине, шпионаж, диверсия, бандитизм, убийство, уклонение от призыва в военное время, нарушение правил валютных операций, хищение государственного и общественного имущества в особо крупных размерах, изнасилование, взятка в особо крупном размере, посягательство на жизнь милиционера или дружинника, дезертирство, различные нарушения в военное время со стороны военнослужащих и т. д.
Сколько казней проводилось в СССР? Для объективного (насколько это возможно) ответа на данный вопрос мы не будем учитывать приговоры к высшей мере наказания до окончания Гражданской войны в 1922 г., поскольку эти приговоры вынесены в обстановке хаоса военного времени и развала страны, но учтем таковые во время Второй мировой войны (смертные приговоры в Великобритании, Франции, США и Италии во время Первой и Второй мировых войн мы также учли), поэтому далее точкой отсчета для нас является 1923 г. Для понимания масштабов преследований инакомыслия не лишним будет добавить в табл. 32 и общее число осужденных за контрреволюционные преступления.
Таблица 32
На основании анализа табл. 32 мы можем отметить следующее:
1. Очень частое применение смертной казни в сравнении с Российской империей, США, Великобританией, Францией и Италией.
2. Резкие колебания применения смертной казни в 1930–1936 и 1937–1939 гг., что связано с началом индустриализации и коллективизации и Большим террором.
3. Как правило, смертная казнь применялась не к убийцам и насильникам (как в либеральных странах), а к оппозиции советской власти. Это легко доказать – резкий рост применения высшей меры наказания и одновременно пятикратный рост осужденных за контрреволюционные преступления приходится на годы коллективизации и индустриализации, когда противоречия между социалистической партией и крестьянством, церковью, внутрипартийной оппозицией и прочими «остатками» старого мира достигли своего предела. Именно на 1930-е гг. приходится полномасштабное «социалистическое строительство» (в отличие от относительно спокойных лет нэпа и послевоенной «либерализации»).
После смерти Сталина попытки строить социализм не прекращаются, но Маленков, а затем Хрущев и последующие генеральные секретари пытались придать режиму респектабельности и получить международное признание – как страна, победившая нацизм. Социалистическая идейность к тому времени ушла вместе со старыми большевиками, многие из которых сами были расстреляны за «контрреволюцию».
Нам могут возразить, что сотни тысяч расстрелов в годы Большого террора были трагическим исключением, а не правилом; злоупотреблением властью наркома Ежова и т. п. Кроме того, нам скажут, что нельзя считать казни в годы войны (но мы их уже посчитали для всех, а не только для СССР). Что ж, давайте ради интереса попробуем не учесть эти два периода. Тогда у нас получится цифра в 63159 человек с 1923 по 1953 г. – это все равно больше, чем в США, Российской империи, Франции, Италии и Великобритании, вместе взятых, за сотни лет практики смертной казни! Более того, расстрелы сталинской эпохи мотивировались идеологическими соображениями исполнительной власти и идеологизированностью самого советского общества. Поиск врагов народа приводил к попаданию в их список людей, не совершивших никакого преступления даже с точки зрения буквы закона. Как пишет исследователь политических репрессий Олег Мозохин: «…хотелось бы сделать уточнения о доле политических репрессий по материалам данной статистики. По отчетам ВЧК – ОГПУ в период 1918–1927 гг. их доля составляла приблизительно 30 % от общего числа осужденных, в 1928–1934 гг. – несколько более 50 %: в первую очередь сказались процессы по вредительству в промышленности и коллективизация сельского хозяйства (раскулачивание). В 1935–1936 гг., по словам Ежова, только 20 % общего количества преступлений относились к тяжким уголовным и политическим, на самом деле по статистическим данным – 30 %. В 1937–1938 гг. политические преступления составили свыше 90 % от всех расследуемых органами безопасности дел. И если до 1937 г. статистические сведения – с различными оговорками – можно считать объективными, то за эти два года – нельзя. Здесь все сфальсифицировано и подтасовано. Прослеживается стремление почти всех местных руководителей органов безопасности любой ценой выполнить лимиты на репрессии по политическим преступлениям. Если еще совсем недавно, в 1936 г., можно было весьма точно квалифицировать состав преступления осужденного, то с 1937 г. это сделать невозможно. Человека, совершившего уголовное или должностное преступление, осуждали теперь еще и по одной из частей статьи 58 УК РСФСР (контрреволюционные преступления). В какой раздел статистики отнесли подобные сведения (по факту) – совершенно непонятно. В предвоенные, военные и послевоенные годы количество осужденных органами государственной безопасности за контрреволюционные преступления держится приблизительно на отметке 80 %. Подводя итог, можно сделать вывод – доля политических преступлений, расследуемых органами государственной безопасности за рассматриваемый период, составляет приблизительно 60 % от общего количества осужденных, т. е. 3905738. При этом мы вынуждены учитывать фальсифицированную статистику 1937–1938 гг. Если не учитывать эти два года, то доля политических репрессий в деятельности органов безопасности за рассматриваемый период составит 50 %» [224, с. 44–45].
В других странах, где в XX в. строили социализм, ситуация обстояла не лучшим образом, хотя проблема заключается в том, что статистика по казням, вынесенным в судебном порядке, во многих социалистических странах скрывается от общественности.