же в наше время. На глазах публики осужденного привязывали к столбу, зачитывали приговор и расстреливали. Среди публики обязаны были присутствовать сослуживцы осужденного, а также привлекались студенты и даже школьники старших классов [163].
Масштабы расстрелов в 1950-1970-е гг. были впечатляющими, хотя самая закрытая страна в мире, понятное дело, не даст нам оценить их по достоинству. Только в 1957–1960 гг., в ходе кампании по поимке контрреволюционеров, было казнено около 2500 человек. Тогда же вступило в силу совершенно вопиющее, но в целом обычное для социалистических режимов, разделение населения страны на группы, образующие три основных слоя: «основной», «колеблющийся» и «враждебный». Едва ли последний был малочисленным, так что можно только представить, как много было и остается в КНДР расстрелянных.
Интересно, что список врагов постоянно пополняется, иногда самым неожиданным образом. Так, в конце 1950-х годов Ким Ир Сен, руководитель партии и государства, отозвал всех корейских студентов из СССР. Но не ради того, чтобы продолжить их обучение в отечественных вузах, а для того, чтобы поместить в специальный лагерь, где несколько месяцев студентов проверяли на наличие симпатий к курсу Хрущева и XX съезду КПСС. Это было начало преследований «ревизионистов», аналогичное тому, что проводилось в Албании и Китае в то же время. Не все студенты прошли проверку – часть из них была расстреляна, остальные отправились на трудовое перевоспитание [163].
В 1964 г. началась новая волна преследований. Было выпущено постановление «О дальнейшем усилении работы с различными слоями и группами населения», в соответствии с которым было проведено распределение граждан КНДР на новые группы. Само собой, это привело к очередному витку казней всех, кто не устраивал партию и не вписывался в социализм. Сильно не везло тем, кто излишне положительно высказывался о СССР: «…практика публичных расстрелов за излишне теплое отношение к советскому опыту или людям, да и вообще за любые положительные отзывы о научно-технических или культурных достижениях иных стран, особо широкое распространение получила в шестидесятые годы, в период борьбы за утверждение “чучхе” – корейской самобытности. Так, по словам одного отставного офицера, служившего в корейской истребительной авиации и впоследствии бежавшего в СССР, в 1960–1961 годах у него в эскадрилье были казнены два человека. Один из них – за то, что во время полета на его самолете вышла из строя система подачи топлива (обвинили во вредительстве), а другой – за излишне одобрительные воспоминания о советских военных советниках и высокую оценку их профессиональных качеств» [163].
Когда с «ревизионистами» и «контрреволюционерами» покончили, в 1970-е приступили ко всем остальным, кто хоть как-то неправильно высказался. Снова пример из работы Андрея Ланькова: «Как вспоминает Ан Мён Чхоль, в лагере, где он служил охранником, находилась 27-летняя Хан Чин Док. Попала она туда в возрасте всего лишь 7 лет, по делу своего отца Хан Бен Су, сельского ветеринара. В начале семидесятых ее отец, который лечил свинью у крестьянки, сказал: “В этом мире даже свиньи не могут расти как хотят”. Крестьянка, усмотрев в этом выпад против властей, донесла, и на следующий день сотрудник политической полиции пришел к Хан Бен Су. Тут ветеринар совершил вторую ошибку, которая окончательно определила не только его судьбу, но и судьбу его семьи. Он назвал северокорейского руководителя “Ким Ир Сен”, не употребив при этом никакого обязательного титула (“Великий Вождь товарищ Ким Ир Сен”, например). Он был арестован, подвергнут пыткам, подписал все необходимые признания в заговорщической и реакционной деятельности, и был расстрелян, в то время как его жена и две дочери попали в концлагерь. Жена его умерла там, да и у дочери судьба сложилась трагически: после того, как один из охранников потерял места по обвинению в связи с ней (связь с заключенными женщинами – идеологическое преступление), друзья “пострадавшего” схватили ее, изнасиловали, искалечили, и добились ее отправки на подземные работы, что в целом равнозначно смертному приговору» [163].
В 1990-е гг., когда страну поразил голод, казни нашли широкое применение за кражу продуктов питания – что-то подобное было в СССР во время голода 1931–1933 гг.
Таким образом, казнить в КНДР могли и могут за абсолютно любой проступок, который можно расценивать как нелояльность социалистической партии и ее руководству, причем широко применяется практика репрессирования не только самого «врага народа», но и всей его семьи («членов семьи врага народа», это имело место и в СССР при Сталине). Расстрелы применялись и продолжают применяться к тем, кто пытается сбежать из лагеря или страны (которая, впрочем, уже стала одним сплошным лагерем) и даже иностранцев, совершивших какой-то нелепый проступок. Из последних резонансных случаев можно вспомнить приговоренного к казни за кражу агитационного плаката из отеля американского студента Отто Уормбира, впавшего в кому в корейской тюрьме и возвращенного в таком состоянии в США. Не выходя из комы, Отто умер спустя шесть дней.
Нынешний руководитель КНДР Ким Чен Ын славится своей страстью к казням. Попали под смертную казнь замминистра вооруженных сил Ким Чхоль (2012 г.), дядя Ким Чен Ына Чан Сон Тхек и вся его семья (2013 г.), тетя Ким Гён Хи (2014 г.), министр общественной безопасности О Сон Хон (2014 г.), министр обороны Хен Ен Чхоль (2015 г,). Сколько казнено простых людей – неизвестно. Согласно южнокорейским исследованиям, с 2000 по 2013 г. было публично расстреляно 1382 человека [459]. Эти данные основаны на интервью с северокорейскими перебежчиками и подтверждаются свидетелями.
Последней социалистической страной, которую мы проанализируем в этой главе на предмет использования смертной казни, будет Третий рейх. Просуществовав всего 12 лет (с 1933 по 1945 г.), национал-социалистический режим успел привести в исполнение огромное количество судебных и внесудебных казней, в том числе против своих собственных сторонников. Получить пулю в лоб или лезвие гильотины на шею официально можно было за измену государству и пособничество или подстрекательство к ней, за публикации или риторику, несовместимую с идеалами режима, за похищение, саботаж, шпионаж, дезертирство, мародерство, поджог, использование зарубежных радиопередач, покушение или убийство должностного лица и т. д. Фактически же режим мог расправляться с противниками как угодно, ведь не было институтов, которые бы ограничивали всевластие партии. Например, 30 июня 1934 г. произошла известная «Ночь длинных ножей», когда нацисты расправились с собственными сопартийцами из-за подозрений в их нелояльности. По словам Гитлера, был расстрелян 61 человек, еще 13 человек погибли при сопротивлении аресту и трое покончили с собой – всего 77 имен, которые лидер нацистов назвал в своей речи в Рейхстаге 13 июля. Однако в документах Нюрнбергского трибунала указано 150–200 жертв «Ночи длинных ножей».
В остальное время к смерти приговаривал военный трибунал, специальные суды на оккупированных территориях, гестапо в своих застенках, либо т. н. «Народный суд» (Volksgerichtshof) – это не считая казней, которые регулярно совершались в концентрационных лагерях во время войны в отношении тех, кому суд, по нацистским представлениям, вообще не был положен, и политики целенаправленного истребления целых народов. Разумеется, Volksgerichtshof был лишь пародией на суд и руководствовался не правом, а идеологически обусловленными представлениями о морали – что вообще типично для социалистической законности. Никакой защиты у обвиняемого, объективного расследования его вины и возможности ознакомиться с делом не было, как не имелось возможности обжаловать решение «суда». «Народным судом» было вынесено 5200 смертных приговоров всего за 12 лет его существования [426]. Еще 15 тыс. было расстреляно по решению полевых судов на основании рассмотрения 35 тыс. дел о дезертирстве [409]. О миллионах жертв национал-социалистов, убитых в концлагерях, мы уже говорили в предыдущей главе.
Чем было обусловлено такое увлечение социалистов смертными приговорами? Найти ответ на этот вопрос можно у самих исполнителей такой политики – они придавали смертной казни куда большее значение, чем законодатели и политики других политических взглядов. Много характерных высказываний большевистских лидеров мы приводили в главе о красном терроре во второй части книги. Здесь постараемся не акцентировать внимание исключительно на российских социалистах.
Вспомним высказывание Ленина, приводимое Львом Троцким в его работе «О Ленине», сомневаться в достоверности которого нет никаких причин: «Как же можно совершить революцию без расстрелов? Неужели же вы думаете справиться со всеми врагами, обезоружив себя? Какие еще есть меры репрессии? Тюремное заключение? Кто ему придает значение во время гражданской войны, когда каждая сторона надеется победить?» Это было сказано в то время, когда его сопартийцы обсуждали отмену смертной казни, введенной Керенским после Февральской революции.
Более утонченный теоретик социализма Николай Бухарин в работе «Экономика переходного периода» развил целую теорию «узаконенного» насилия. Он писал, что «в переходную эпоху, когда одна производственная структура сменяется другой, повивальной бабкой является революционное насилие. Это революционное насилие должно разрушить оковы развития общества, т. е., с одной стороны, старые формы “концентрированного насилия”, ставшего контрреволюционным фактором, старое государство и старый тип производственных отношений. Это революционное насилие, с другой стороны, должно активно помочь формированию новых производственных отношений, создав новую форму “концентрированного насилия”, государство нового класса, которое действует, как рычаг экономического переворота, изменяя экономическую структуру общества… Итак, по отношению к бывшим буржуазным группам принуждение со стороны пролетарской диктатуры есть принуждение со стороны инородного класса, который ведет классовую борьбу с объектами своего принуждения… С более широкой точки зрения, т.-с. с точки зрения большего по своей величине исторического масштаба, пролетарское принуждение во всех своих формах, начиная от расстрелов и кончая трудовой повинностью, является, как парадоксально это ни звучит, методом выработки коммунистического человечества из человеческого материала капиталистической эпохи»