сущности, одинаковы, — эти принципы развились изидеи брачного договора. Ни один народ не можетпохвастать, что его предки представляли себебрак так же, как и мы. Наука не судит о том, были линекогда нравы более суровыми, чем ныне. Мы можемтолько утверждать, что наши представления обраке отличаются от взглядов прошлых поколений ичто прежние идеалы брака в наших глазах выглядятбезнравственными.
Когда воспевающие старые добрые нравыпроклинают институт развода, расторжения брака,они правы в том, что ничего такого прежде несуществовало. Былое право мужа выгнать жену издома никоим образом не напоминает современногозакона о разводе. Ничто лучше не свидетельствуето громадном изменении воззрений, чем различияэтих двух установлении. И когда церковь берет насебя лидерство в борьбе против развода, не худоприпомнить, что современный идеал единобрачия сравными правами у мужа и жены, на защиту которогоподнялась церковь, есть результаткапиталистического, а не церковного развития.
В современном договорном браке, которыйзаключается по желанию мужа и жены, брак и любовьобъединены. Брак представляется моральнооправданным, когда он заключается по любви;заключенный без любви брак представляетсянеприличным. Нам кажутся странными этизаключаемые на расстоянии королевскиебракосочетания. Как и большинство мыслей ипоступков правящих домов, они отдают эпохойнасилия. И то, что считается необходимымпредставлять публике эти союзы как заключенныепо любви, показывает, что даже королевские семьине смогли противостоять буржуазному идеалубрака.
В современной супружеской жизни конфликтыпорождаются, прежде всего, тем, что страстьостывает, а контракт заключается пожизненный.«Страсть улетает, но любовь должнаостаться», — говорит Шиллер, поэт буржуазнойсемьи. В большинстве браков, благословенныхдетьми, супружеская любовь увядает медленно инезаметно; ее место занимает дружескаяпривязанность, через которую опять и опятьпрорываются короткие вспышки былой любви;совместная жизнь становится привычной, и в своихдетях, воспитанию которых была посвященамолодость, родители находят утешение завоздержание, к которому их принуждает старость,уносящая силы.
Но так бывает не у всех. Есть много способовпримириться с конечностью земных странствий.Верующему утешение и мужество дает религия; онапозволяет ему видеть в личном бытии какпроявлении бесконечного потока вечной жизнисвое определенное место в безупречном планеСоздателя и Вседержителя, позволяет поднятьсянад временем и пространством, над старостью исмертью в небесные поля. Другие находятудовлетворение в философии. Они отказываютсяверить в благодетельное провидение,представление о котором противоречит опыту; онисвысока взирают на легкое утешение, котороеможно извлечь из произвольных фантазий, извоображаемой картины мира, созданной, чтобы невидеть реальности. Но большинство людей следуютиным путем. С безразличием и равнодушием онипокоряются повседневности; их мысль никогда невыходит за пределы сиюминутных требований, онирабы привычек и страстей.
Есть еще и четвертая группа — люди, которыенигде и ни в чем не могут найти умиротворения.Такие люди не способны верить, ибо уже вкусили отдрева познания; тупо смириться они не могут,потому что это противоречит их натуре. Онислишком беспокойны и неуравновешенны, чтобыфилософски приспособиться к реальности. Во чтобы то ни стало они стремятся достичь счастья иудержать его. Изо всех сил они налегают нарешетки, ограничивающие их стремления. Они несмиряются. Они жаждут невозможного: ищут счастьяне в стремлении, но в достижении, не в битве, но впобеде.
Такие натуры не переносят брачных уз, когдадикий огонь первой любви начинает угасать. Онипредъявляют высочайшие требования к самой любвии преувеличивают обычную сверхоценкусексуального объекта. Это обрекает их, хотя бы почисто физиологическим причинам, на более раннее,чем у большинства умеренных людей, разочарованиев тесном общении в совместной жизни. И эторазочарование способно превратитьпервоначальные чувства в их противоположность.Любовь оборачивается ненавистью. Совместнаяжизнь становится пыткой. Кто не способен смиритьсебя, кто не желает умерить иллюзии первых днейбрака, кто не умеет перенести на детей всублимированной форме желания, которые больше ненасыщаются любовью, тот не создан для брака. Избрака он устремляется к новому предмету любви,чтобы в новых отношениях снова повторить старыйопыт.
Но все это не имеет никакого отношения кобщественным условиям брака. Такие бракиобречены не потому, что супруги живут вкапиталистическом обществе, где средствапроизводства находятся в частной собственности.Болезнь приходит изнутри, а не извне; онаразвивается из природных склонностей партнеров.Нелепо доказывать, что раз таких конфликтов небыло в докапиталистическом обществе, значит,тогда брачные узы включали что-то, чего нет в этихболезненных семьях. Правда в том, что любовь исемья были в те времена отделены друг от друга, иникто не ждал, что брак принесет длительное ибезоблачное счастье. Только когда идея договораи согласия наложилась на институт брака,супружеские пары потребовали, чтобыудовлетворение желаний в их союзе былонепрерывным. Такого требования любовь, видимо,удовлетворить не может. Счастье в любви приносятсоперничество за благосклонность любимой иудовлетворение от долгожданного обладания. Нетнужды обсуждать возможность того, что такоесчастье может длиться и после физиологическогонасыщения. Мы определенно знаем, чтоудовлетворенное желание раньше или позжеостывает и что попытки остановить мимолетныечасы восторга тщетны. Не следует проклинать бракза нашу неспособность превратить земноесуществование в бесконечную цепь экстазов,лучащихся наслаждениями любви. Такой же ошибкойбыло бы винить в этом социальное окружение.
Семейные конфликты, порождаемые социальнымиусловиями, имеют подчиненное значение. Было быошибкой предполагать, что браки по расчету (радиприданого жены или богатства мужа) или союзы,ставшие несчастными из-за экономическихтрудностей, составляют важную часть проблемы,как можно представить по частоте этих сюжетов вбеллетристике. Из таких конфликтов всегданетрудно найти выход, если, конечно, его хотятнайти.
Брак как социальный институт представляетсобой включение индивидуума в общественныйпорядок, в результате чего он принимает на себявсе права и обязанности в определенной сфередеятельности. Исключительные натуры,одаренность которых ставит их много вышесреднего уровня, не могут принять то насилие,которое неотделимо от этого приспособления кобычному порядку жизни. Кто чувствует в себестремление к великим свершениям, кто готовскорее пожертвовать собственной жизнью, чемизменить своему назначению, не откажется отсвоих стремлений ради жены и детей. Сколь бы нибыл любвеобилен гений, в его жизни женщина и все,что ей сопутствует, занимает ограниченное место.Мы не говорим здесь о тех великих людях, которыеполностью сублимировали половое влечение инаправили его в другие каналы, как, например,Кант, или о тех, чей огненный дух, не способныйнасытиться любовью, спешит с неусыпной жаждой отодной страсти к другой, избегая неизбежныхразочарований семейной жизни. Даже те гениальныелюди, брачная жизнь которых выглядит обычной, чьеотношение к половой жизни не отличается отобщепринятого, не могут долго обуздывать себя вбраке, не совершая над собой насилия. Гений непозволяет связать себя никакими соображениями облагополучии ближних, в том числе и тех, кто емуособенно дорог. Узы брака становятсянепереносимыми, и гений пытается стряхнуть или,по крайней мере, ослабить их, чтобы бытьсвободней. Супружество — это движение колоннойпо двое. Желающий идти собственным путем долженбыть свободен. Очень редко ему удается встретитьженщину, готовую и способную сопровождать его наего одинокой тропе.
Все это было осознано давно и настолько ужестало достоянием массы, что неверный мужчувствует себя вынужденным оправдывать своеповедение именно в этих терминах. Ногениальность редка, и социальные установки неменяются из-за того, что один или дваисключительных человека не способны к нимприноровиться. С этой стороны браку ничто неугрожает.
Атаки феминисток в XIX веке казались болеесерьезной угрозой. Лидеры феминисток заявляли,что брак принуждает женщину жертвовать своейличностью. Он дает мужчине достаточновозможностей для развития, но женщину лишаетвсякой свободы. Это было вменено неизменнойприроде брака, который связывает воедино мужа ижену и тем самым обрекает более слабую женщину нароль служанки у своего мужа. Никакими реформамиэтого не изменить; только разрушение всегоинститута брака может избавить от зла. Женщинадолжна биться за свою свободу — не только засвободу любви, но и за свободу развития личности.Вольные связи, которые дают свободу обоим, должнызаменить брак.
Радикальное крыло феминизма, твердо стоящее наэтой позиции, не учло того, что развитиеспособностей и сил женщины сдерживается небраком, не тем, что она повязана мужчиной, детьмии домашним хозяйством, но особенностями еефизиологии. Беременность и вскармливание детейпоглощают лучшие годы жизни женщины, те годы,которые мужчина может посвятить достижениювеликих целей. Можно считать, что в этом неравномраспределении бремени воспроизводствапроявилась природная несправедливость или чтонедостойно женщине рожать и кормить детей, новедь это ничего не изменит. Женщина, вероятно,может выбирать между наибольшим женскимсчастьем — материнством и активнойдеятельностью по развитию и утверждению своейличности наравне с мужчиной. Можно усомниться,безвреден ли вообще такой выбор: ведь, подавивстремление к материнству, женщина наносит себеущерб, который потом будет сказываться во всем,что она делает. В то же время остается фактом, чтоматеринство — в браке или вне его — лишает еевозможности жить столь же свободно и независимо,как мужчина. Сверходаренные женщины могут иметьпоразительные достижения, несмотря наматеринство, но все-таки особенности их полазакрывают им дорогу к гениальности, к высочайшим