Глава XXII. Постановка проблемы
Маркс стремился экономически обосновать идею неизбежности эволюции в сторонусоциализма, и продемонстрировать эту неизбежность должна была неуклоннаяконцентрация капитала. Капитализм преуспел в деле изъятия частной собственностина средства производства у рабочих; он завершил «экспроприацию непосредственныхпроизводителей». Как только это было сделано, «дальнейшее обобществление труда,дальнейшее превращение земли и других средств производства в общественноэксплуатируемые и, следовательно, общие средства производства и связанная с этимдальнейшая экспроприация частных собственников приобретают новую форму. Теперьэкспроприации подлежит уже не работник, сам ведущий независимое хозяйство, акапиталист, эксплуатирующий многих рабочих. Эта экспроприация совершается игройимманентных законов самого капиталистического производства, путем централизациикапиталов. Один капиталист побивает многих капиталистов». Одновременно с этимидет процесс социализации производства. Число «магнатов капитала» непрерывноуменьшается. «Централизация средств производства и обобществление трудадостигают такого пункта, когда они становятся несовместимыми с ихкапиталистической оболочкой. Она взрывается. Бьет час капиталистической частнойсобственности. Экспроприаторов экспроприируют». Это есть процесс экспроприациинемногих узурпаторов массой всего народа, «превращение капиталистической частнойсобственности, фактически уже основывающейся на общественном процессепроизводства, в общественную собственность» — процесс гораздо менее «долгий,трудный и тяжелый», чем был в свое время процесс превращения «основанной насобственном труде раздробленной частной собственности отдельных личностей вкапиталистическую» [348*].
Маркс придает своим утверждениям диалектическую форму: «Капиталистическаячастная собственность есть первое отрицание индивидуальной частнойсобственности, основанной на собственном труде. Но капиталистическоепроизводство порождает с необходимостью естественного процесса свое собственноеотрицание. Это — отрицание отрицания. Оно восстанавливает не частнуюсобственность, а индивидуальную собственность на основе достиженийкапиталистической эры: на основе кооперации и общего владения землей ипроизведенными самим трудом средствами производства» [349*]. Еслиотбросить диалектические завитушки, то останется все то же: концентрацияпредприятий, производства и богатства неизбежна (Маркс не различает эти триявления и, совершенно явно, воспринимает их как тождественные). Концентрацияприведет, в конце концов, мир к социализму, т. е. к состоянию единогогигантского предприятия, которым общество будет с легкостью управлять; но покадело идет к этой стадии, «растет и возмущение рабочего класса, который постоянноувеличивался по своей численности, который обучается, объединяется иорганизуется механизмом самого-процесса капиталистического производства»[350*].
Для Каутского ясно, что «тенденция капиталистического производства клонится ксосредоточению средств производства, уже ставших монополией класса капиталистов,во все меньшем и меньшем числе рук. Это развитие, в конце концов, ведет к тому,что все средства производства данной нации или даже всего мирового хозяйства...сделаются частной собственностью отдельной личности или акционерного общества,которые будут распоряжаться ими по своему произволу, весь хозяйственный механизмпревратится в одно единственное чудовищное предприятие, в котором все служат,все принадлежат одному господину. Частная собственность на средства производстваприводит в капиталистическом обществе к тому, что все лишаются собственности, заисключением одного человека. Она ведет, следовательно, к своему собственномуупразднению, к лишению всех собственности и к порабощению всех». К этомусостоянию мы все быстро движемся — «быстрее, чем кажется большинству». Конечно,нам говорят, что дело не зайдет так далеко. «Ведь даже приближение к такомусостоянию должно довести все страдания, противоположности и противоречия вобществе до такого предела, что они станут невыносимыми и, если развитиюзаблаговременно не будет дано другое направление, общество выйдет из своей колеии рухнет» [351*].
Следует отметить, что согласно этому подходу переход от «развитого»капитализма к социализму должен совершиться только в результате стихийныхвыступлений масс. Массы убеждены, что существующее зло порождается частнойсобственностью на средства производства. Они верят, что социалистическаяорганизация производства должна улучшить их положение. Значит, их действия будутнаправляться теоретическими представлениями. Согласно историческомуматериализму, однако, сама эта теория должна быть неизбежным результатомопределенной организации производства. Здесь перед нами еще один пример того,как марксизм движется по кругу, когда пытается доказать свои утверждения.Определенные условия должны возникнуть, поскольку к этому ведет развитие;развитие приводит к этим результатам, поскольку это диктуется сознанием; носознание определяется бытием. Это бытие, однако, не может быть не чем иным, каксуществующими общественными отношениями. Из сознания, определяемогосуществующими отношениями, выводится необходимость других отношений.
Есть два возражения, перед которыми беззащитна вся эта цепь умозаключений.Она не в состоянии противостоять тем, кто, пользуясь той же по существуаргументацией, рассматривает мышление как первичное, а общественное бытие какпроизводное. Точно так же эта цепь рассуждений ничего не может противопоставитьвозражению, что будущие условия вполне могут быть неверно понятыми и врезультате то, что сегодня представляется столь желательным, может оказатьсямного хуже существующих отношений. В результате мы опять подходим к дискуссии опреимуществах и недостатках различных типов общества — как уже существующих,так и спроектированных реформаторами. Но именно эту дискуссию марксизм и хотелбы прекратить.
Не следует думать, что марксистское учение об исторической тенденциикапиталистического накопления может быть легко верифицировано статистическимипоказателями развития предприятий, доходов и состояний. Статистика доходов исостояний просто противоречит теории концентрации. Это можно утверждать со всейопределенностью, несмотря на все несовершенство существующих статистическихметодов и все трудности, которые колебания ценности денег ставят на путиистолкования данных. С равной уверенностью можно заявить, что оборотная сторонатеории концентрации — пресловутая теория обнищания, в которую едва ли верятдаже ортодоксальные марксисты, — не подтверждается данными статистическихисследований [352*]. Статистика сельскохозяйственныхпредприятий также противоречит предположениям Маркса. Напротив, данные о числепредприятий в промышленности, на транспорте и в добывающей промышленности, какбудто подтверждают эти предположения. Но данные количественного учета занебольшой период времени не могут служить решающим доказательством. На короткомотрезке развитие может идти в противоположном по отношению к общей тенденциинаправлении. Поэтому лучше будет вывести статистику из игры и отказаться оттого, чтобы считать ее аргументом за или против определенной теории. Не следуетзабывать, что в любом статистическом доказательстве уже содержится теория. Цифрысами по себе ничего не могут ни доказать, ни опровергнуть. Решающее значениемогут иметь выводы, которые извлекаются из всего собранного материала. А этовсегда вопрос теории.
Теория монополии основательнее, чем марксистская теория концентрации.Согласно ей свободная конкуренция — источник жизни общества с частнойсобственностью на средства производства — ослабляется неуклонным ростоммонополий. Неограниченное господство частных монополий настолько невыгодно дляобщества, что у него нет другого выбора, как превратить частные монополии путемих национализации в государственную монополию. Каковы бы ни были недостаткисоциализма, он предпочтительней, чем частный монополизм. Если окажетсяневозможным противодействие тенденции к монополизации во все большем кругеотраслей, тогда частная собственность на средства производства обречена[353*].
Очевидно, что этот приговор теории взывает к проведению исследований:во-первых, действительно ли развитие идет в направлении монополизации и,во-вторых, каково же воздействие такой монополии на экономику. Здесь нужнособлюдать величайшую осторожность. Эта доктрина появилась на свет в период,который был неблагоприятен для теоретического изучения подобных проблем. Впорядке вещей было не холодное исследование существа вопроса, а скорееэмоциональная оценка явлений. Даже аргументы такого выдающегося экономиста, какД. Б. Кларк, пронизаны распространенной тогда ненавистью к трестам. [305]Как в такой обстановке обстояло дело с высказываниями политиков, можно судить поотчету Немецкой комиссии по социализации от 15 февраля 1919 г., в котором вкачестве бесспорного преподносится утверждение, что монопольное положениенемецкой угольной промышленности «образует независимую власть, несовместимую сприродой современного государства, и не только социалистического». По мнениюкомиссии, не было необходимости «заново обсуждать вопрос, использовалась ли и докакой степени эта власть во вред остальным членам общества, потребителям ирабочим; само существование ее делает достаточно очевидной необходимость ееполной ликвидации» [354*].
Глава XXIII. Концентрация производства
Вместе с разделением труда автоматически происходит концентрацияпроизводства. В сапожной мастерской концентрируется производство обуви, котораяраньше изготовлялась в отдельных домохозяйствах. Поселок сапожников, сапожнаямануфактура, становится центром производства для большой области. Обувнаяфабрика, которая создается для массового производства обуви, представляет собойеще более широкое объединение производств. Основной принцип ее внутреннейорганизации, с одной стороны, заключается в разделении труда, с другой — вконцентрации отдельных операций в особых цехах. Коротко говоря, чем сильнеерасщеплена работа, тем выше должна быть концентрация однородных операций.
Ни по результатам цензов, проводившихся в разных странах для верификациидоктрины концентрации производства, ни по другим статистическим материалам,отражающим изменение числа предприятий, мы не можем судить о действительномсостоянии концентрации производства. То, что в этих статистических обследованияхпринимается за производственную единицу, всегда является некоторым образомединицей в юридическом и финансовом смысле, хозяйственным предприятием, но неединицей производства. Лишь иногда в таких исследованиях учитываются отдельныепроизводства, которые ведутся в рамках охватывающего их предприятия. Необходимсовершенно иной подход к понятию «производство», чем используемый в промышленнойстатистике.
Система разделения труда обеспечивает большую производительность труда впервую очередь благодаря специализации операций и процессов. Чем чащеповторяется операция, тем выгодней использовать для нее специализированныйинструмент. Расщепление труда идет дальше, чем профессиональная специализацияили, по крайней мере, чем специализация производств. На обувной фабрикеиспользуют разнообразные частичные процессы. Вполне можно представить себе, чтокаждый процесс осуществляется на особом производстве и даже на отдельномпредприятии.
На деле существуют фабрики, которые производят заготовки или части обуви ипоставляют их на обувные фабрики. Тем не менее, мы обычно рассматриваем операциии процессы, объединенные в рамках одной обувной фабрики, которая сама производитвсе компоненты обуви, как единое производство. Если же к обувной фабрикеприсоединяется кожевенная фабрика или цех по выпуску упаковки для обуви, мыговорим об объединении нескольких производственных единиц в общем предприятии.Это чисто историческое различение, которое нельзя объяснить ни техническимиусловиями производства, ни спецификой делового предприятия.
Если мы принимаем в качестве производства ту совокупность процессов, котораяявляется единством, с точки зрения бизнесмена, нам следует помнить, что этоединство не является неделимым. Каждая производственная единица включаетвертикально и горизонтально объединенные процессы и операции. Следовательно,концепция производства есть концепция экономическая, а не техническая. В каждомотдельном случае она формируется под влиянием экономических, а не техническихсоображений.
Размер производственной единицы определяется дополняемостью факторовпроизводства. Цель — оптимальная комбинация этих факторов, т. е. такая, прикоторой может быть получен наибольший результат. Экономическое развитие толкаетпромышленность ко все большему разделению труда и вместе с тем к увеличениюразмеров отдельных производств при одновременной большей специализациипроизводственных единиц. Действительный размер производства является результатомвзаимодействия этих двух побуждений.
Закон пропорциональности факторов производства был впервые сформулирован длясельскохозяйственного производства и получил наименование закона убывающегодохода. Длительное время природа этого закона понималась неверно. Егорассматривали как закон, описывающий особенности сельскохозяйственнойтехнологии, и противопоставляли закону растущего дохода, который считалисправедливым для промышленного производства. С тех пор эти ошибки исправлены[355*].
Закон оптимального сочетания факторов производства устанавливает наиболееприбыльный размер производства. Чем полнее размеры производства позволяютиспользовать все факторы производства, тем выше чистая прибыль. Это единственныйспособ оценки преимущества, получаемого при данном уровне техники однимпроизводством над другим за счет своего размера. Идея, что увеличение размеровпроизводства всегда ведет к экономии издержек, была заблуждением, вину закоторое несут Маркс и его школа, хотя отдельные замечания позволяютпредположить, что Маркс понимал истинное положение дел. Ведь всегда есть некийпредел, за которым увеличение масштабов не обеспечивает более экономногоприменения факторов производства. В принципе, то же самое может быть сказано одобывающей промышленности и сельском хозяйстве: различаются только конкретныецифры. Некоторые особенности сельскохозяйственного производства создали иллюзию,что закон убывающего дохода в основном относится к использованию земли.
Концентрация производств есть в первую очередь объединение в одном месте.Поскольку сельское и лесное хозяйство связаны земельными пространствами, каждаяпопытка расширения размеров производства увеличивает трудности преодолениярасстояний. Таким образом, устанавливается верхний предел для размеровсельскохозяйственных и лесных производств. Из-за того, что сельское и лесноехозяйство протяженны в пространстве, концентрация производства возможна лишь доопределенного уровня. Легкомыслием было бы задаваться вопросом, который частоподнимают при обсуждении этой проблемы: какие предприятия более выгодны всельском хозяйстве — крупные или мелкие? Этот вопрос не имеет никакогоотношения к закону концентрации производства. Даже если принять, что в сельскомхозяйстве предприятия больших размеров представляют преимущественную форму, этововсе не значит, что в этой отрасли не стоит вопрос о действии законаконцентрации производства. Наличие больших земельных владений не означаеткрупного производства. Большие поместья всегда делятся на множество ферм.
Еще яснее это применительно к различным отраслям добывающей промышленности.Добывающая промышленность привязана к рудным месторождениям. Размер производствавсякий раз определяется тем, что допускают размеры месторождения. Производствоможет быть сконцентрированным только в той мере, в какой местоположениеотдельного месторождения делает это рентабельным. Иными словами, в добывающейпромышленности нельзя усмотреть тенденции к концентрации производства. То жесамое верно относительно транспорта.
Процесс переработки сырья до известной степени не знает пространственныхограничений. Выращивание хлопка не может быть сконцентрировано, а выработканитей и пряжи — может. Но и здесь был бы преждевременным вывод, что законконцентрации производства действует только потому, что большие размеры заводовобычно предоставляют преимущества.
Ведь в промышленности расположение производства также имеет значение,несводимое к тому факту, что (при прочих равных, т. е. при данном уровнеразделения труда) экономическое превосходство более крупных производствсуществует лишь постольку, поскольку это соответствует закону оптимальногосочетания факторов производства, из чего следует, что расширение за пределы,которых требует эффективное использование оборудования, не приносит выгод.Каждое производство имеет некое естественное местоположение, которое, в конечномсчете, зависит от географического распределения добывающей промышленности.Невозможность сконцентрировать добывающее производство должна воздействовать наразмещение процессов переработки. Степень этого влияния зависит от издержек потранспортировке сырых материалов и готовой продукции в различных отраслях.
Закон концентрации производства действует, следовательно, только в той мере,в какой разделение труда ведет к возникновению новых отраслей производства. Вдействительности эта концентрация есть не что иное, как оборотная сторонапроцесса разделения труда. В результате прогресса в разделении труда на местомножества однородных производств, в каждом из которых выполняется множестворазличных процессов и операций, приходит множество различающихся производств, вкаждом из которых осуществляются однородные процессы и операции. В результатечисло одинаковых производств сокращается, тогда как круг их прямых или косвенныхпотребителей растет. Если бы изготовление сырых материалов не было привязано копределенным географическим точкам, — обстоятельство, действующее внаправлении, противоположном тенденции к разделению труда, — в каждой отраслиобразовалось бы только одно производство. [356*]
Глава XXIV. Концентрация предприятий
Слияние нескольких схожих независимых производств в одно предприятие можноназвать процессом горизонтальной концентрации производства. Здесь мы следуем засловоупотреблением авторов, пишущих о картелях, хотя их определения не вполнесогласуются с нашими. Если отдельные производства не сохраняют полнойнезависимости, если, например, создается единое управление или сливаютсянекоторые отделы или подразделения производств, тогда имеет место концентрацияпроизводства. Когда отдельные единицы сохраняют полную независимость во всем, заисключением главных экономических решений, мы имеем дело исключительно сконцентрацией предприятий. Типичным примером является образование картеля илисиндиката. Все остается, как было, но в зависимости от того, какой это картель-- по сбыту, по снабжению или и то, и другое, решения о покупках и продажахпринимаются централизованно.
Если такое объединение не направлено только на подготовку к слияниюпроизводств, целью его является монополистическое господство на рынке. Тенденцияк горизонтальной концентрации предприятий имеет причиной стремление отдельныхпредпринимателей к преимуществам монополиста.
Вертикальная концентрация есть объединение нескольких предприятий, одни изкоторых используют то, что производится другими. Эта терминология принята всовременной экономической литературе. Примерами вертикальной концентрацииявляются: объединение чесальных, крутильных, ткацких и красильных производств;создание типографских предприятий, включающих бумажную фабрику и газетноепроизводство; комбинирование железорудных и угледобывающих производств и т. п.
Каждое производство представляет собой вертикальную концентрацию отдельныхопераций и оборудования. Единство производственного процесса создается врезультате того, что часть средств производства, например определенные станки,строения, аппарат управления, сосредоточена в одном месте. Такое единство местаотсутствует в вертикальной увязке предприятий. Здесь объединение созданопредпринимателем, его желанием добиться того, чтобы предприятия служили другдругу. Тот факт, что два предприятия принадлежат одному владельцу, сам по себееще недостаточен. Когда производитель шоколада владеет также и металлургическимзаводом, вертикальная концентрация не возникает.
Вертикальная концентрация имеет целью обеспечить сбыт продукции или снабжениесырьем и полуфабрикатами — так обычно отвечают предприниматели на вопрос о целитаких объединений. Многие экономисты удовлетворяются этим, поскольку не считаютсвоим долгом проверять высказывания «людей дела», а приняв это высказывание заистину, остается только анализировать его моральное содержание. Но хотя они иизбегают углубляться в суть, точное расследование фактов должно было бы навестиих на след. Ведь от управляющих заводов, объединенных в вертикальную структуру,часто можно услышать многочисленные жалобы. Управляющий бумагоделательнойфабрики говорит: «Я мог бы получить гораздо лучшую цену за бумагу, если бы недолжен был поставлять ее «нашей» типографии». Управляющий ткацкой фабрикиговорит: «Если бы я не должен был брать пряжу у «своих», я мог бы получать еедешевле». Такие сожаления — факт, и совсем нетрудно понять, почему онинеизбежны в каждой вертикально интегрированной структуре.
Если объединенные производства были по отдельности достаточно эффективны и небоялись конкуренции, вертикальное объединение им не нужно. Лучшая в отраслибумагоделательная фабрика может не тревожиться о сбыте. Типография, которая неуступает своим конкурентам, может не беспокоиться за свое положение на рынке.Эффективное предприятие продает там, где ему дают наилучшую цену, покупает там,где это выгоднее. Это значит, что вовсе не обязательно, чтобы принадлежащиеодному собственнику предприятия, каждое из которых представляет определеннуюстадию отраслевого производства, нуждались в вертикальном объединении. Толькокогда одно или другое из них оказывается неконкурентоспособным, предпринимательобращается к идее укрепить слабое союзом с сильным. Тогда он начинает смотретьна прибыли успешного дела как на источник покрытия убытков дела прогорающего.Если не считать налоговых и иных особых преимуществ, вроде тех, которые умелиизвлекать из картелизации металлургические заводы Германии, объединение не даетсовершенно ничего, кроме мнимых прибылей одного предприятия и мнимых убытковдругого.
Количество и значение вертикально концентрированных структур чудовищнопреувеличены. В экономической жизни современного капитализма, напротив,постоянно возникают предприятия новых отраслей, а части существующих предприятийнепрерывно откалываются, дабы обрести независимость.
Настойчивая тенденция к специализации в современной промышленностипоказывает, что направление развития противоположно вертикальной концентрации,которая (кроме тех случаев, когда она диктуется технологическими требованиями)всегда существует лишь как исключение, объяснимое особыми правовыми иполитическими условиями производства. Но даже здесь вновь и вновь происходятраспад таких объединений и восстановление независимых предприятий.
Глава XXV. Концентрация богатства
Тенденция к концентрации производства или к концентрации предприятий никоимобразом не равнозначна тенденции к концентрации богатства. По мере того какмасштабы производств и предприятий увеличивались, современный капитализм развилформы предпринимательства, позволяющие людям с небольшим состоянием начинатьбольшое дело. Доказательством того, что тенденции к концентрации богатства несуществует, служит количество предприятий этого типа, значение которых растетизо дня в день, в то время как независимый предприниматель почти исчез из сферытяжелой и добывающей промышленности и транспорта. История форм предприятий отsocietas unius acti до современных акционерных обществ полностьюопровергает доктрину концентрации капитала, столь произвольно заявленнуюМарксом. [306]
Если мы хотим доказать, что бедных становится больше и они делаются всебеднее, а число богатых сокращается и они все богатеют, бесполезно ссылаться наотдаленные времена античности, столь же недоступные для нас, как Золотой век дляОвидия и Вергилия, когда различия в богатстве были будто бы меньше, чем ныне.[307] Следовало бы указатьна экономические механизмы, которые повелительно ведут дело к концентрациибогатства. Но марксисты даже не пытались сделать этого. Их теория, в которойкапитализму приписывается особая склонность к концентрации богатства, высосанаиз пальца. Попытки подобрать ей хоть какое-нибудь историческое обоснованиесовершенно безнадежны и демонстрируют нечто обратное тому, что утверждал Маркс.
Желание разбогатеть можно удовлетворить через обмен, единственно доступный вкапиталистической экономике метод, или с помощью насилия и прошений, как вмилитаристском обществе, где сильный приобретает с помощью силы, а слабый — спомощью просьбы. В феодальном обществе собственность принадлежит сильному лишьдо тех пор, пока он может защитить ее, а собственность слабого всегда ненадежна,поскольку получена в знак милости от сильного и всегда зависит от егорасположения. Собственность слабого не имеет правовой защиты. В милитаристскомобществе, следовательно, только сила может воспрепятствовать расширениюбогатства сильных. Они могут обогащаться до тех пор, пока не наткнутся напротиводействие другого сильного человека.
Нигде и никогда крупная земельная собственность не возникала в результатедействия экономических сил. Она всегда является результатом военных иполитических усилий. Созданная насилием, она и поддерживалась только иисключительно насилием. Как только латифундии вовлекаются в сферу действиярыночных сил, они начинают раскалываться, и так до тех пор, пока не исчезаютвовсе. Ни их возникновение, ни их существование экономически не обусловлены.Большие земельные состояния — не результат экономического превосходства крупнойсобственности. Они возникают вследствие аннексий, совершаемых за пределами сферыобращения. «Пожелают полей, — печалится пророк Михей, — и берут их силою,домов, — и отнимают их» [357*]. [308]Так возникает собственность тех, о ком говорит Исайя: «Прибавляющие дом к дому,присоединяющие поле к полю, так что другим не остается места, как будтовы одни поселены на земле» [358*].
Внеэкономическое происхождение латифундий выявляется тем фактом, чтосоздавшая их экспроприация земель, как правило, ничего не меняла в способепроизводства. Прежние владельцы в новом статусе продолжали вести хозяйство насвоем клочке земли.
Крупная земельная собственность может быть создана также и дарением. Именнотак приобрела громадные свои владения церковь при франкских королях. Не позднееVIII века эти латифундии попали в рука знати: согласно прежней теории — врезультате секуляризации земли, проведенной Карлом Мартеллом и его наследниками,а согласно новейшим исследованиям вследствие «наступления служилой аристократии»[359*]. [309]
Что в рыночной экономике трудно поддерживать существование латифундий,показывают попытки подвести под них правовые основы в виде семейногофидеикомисса и сопутствующие правовые установления вроде английского майората.[310] Целью фидеикомисса было сохранение крупной земельнойсобственности, поскольку никаким другим способом это не удавалось. Закон онаследовании изменяется, залог и отчуждение земель запрещаются, и государствоназначает тех, кто должен надзирать за неделимостью и неотчуждаемостьюсобственности, чтобы не угас блеск старинных семей. Если бы экономическиеобстоятельства благоприятствовали непрерывной концентрации земельнойсобственности, такие законы были бы не нужны. Тогда бы законодательство былоозабочено тем, как не допустить формирования латифундий, а не тем, как ихсохранить. Но о таких законах история права не знает ничего. Законы против сносакрестьянских дворов, против огораживания пахотных земель и т. п. были направленыпротив процессов, происходивших вне сферы рынка, т. е. против насилия. [311] Вводимыезаконом ограничения «праву мертвой руки» — того же типа. [312]Земли «мертвой руки», защищенные почти таким же законом, что и фидеикомисс,прирастают не в силу экономического развития, но через благочестивые даяния.
В настоящее время наивысшая концентрация богатства характерна как раз всельском хозяйстве, где концентрация производств невозможна, а концентрацияпредприятий экономически бессмысленна, где крупные хозяйства экономическиуступают средним и мелким и не выдерживают свободной конкуренции с ними.Концентрация собственности на средства производства никогда не была выше, чем вовремена Плиниев, когда половина провинции Африка была собственностью шестичеловек, или во времена Меровингов, когда большая часть французских земельпринадлежала церкви. [313] И ни в одной части света нетболее раздробленной земельной собственности, чем в капиталистической СевернойАмерике.
Первоначально утверждение об одновременном росте богатства на одной стороне ибедности на другой не было никоим образом сознательно связано с какой-тоэкономической теорией. Сторонники этого воззрения основывались на личныхвпечатлениях о социальных отношениях. На суждение наблюдателей влиялопредставление, что сумма богатства в обществе всегда есть величина постоянная,так что если кому-то стало принадлежать больше, то другим должно принадлежатьменьше [360*]. В каждом обществе появление новых богачей и новых бедняков всегдабросается в глаза, тогда как медленное истощение старых состояний и медленныйподъем малообеспеченных слоев остаются незамеченными менее внимательнымнаблюдателем, который в результате приходит к незрелому выводу, оченьпопулярному у социалистов: «Богачи богатеют, а бедняки беднеют».
Нет нужды в обстоятельных доказательствах того, что действительностьполностью расходится с этим утверждением. Совершенно необоснованнопредположение, что в обществе, основанном на разделении труда, богатство однихпредполагает бедность других. Это верно при определенных условиях длямилитаристских обществ, не знающих разделения труда, но неверно длякапиталистического общества. Точно так же выводы, основанные на беглом взглядена узкий участок общественной жизни, не могут служить достаточнымдоказательством теории концентрации богатства.
У иностранца, приезжающего в Англию с хорошими рекомендациями, есть отличныевозможности для наблюдения за богатыми и знатными семьями и их образом жизни.Если он из любознательности или из чувства долга стремится сделать своепутешествие чем-то большим, чем увеселительная поездка, он может поглядеть намастерские крупных предприятий. Для непрофессионала в этом нет ничегоинтересного. Сначала шум, дым, суета поражают посетителя, а после знакомства сдвумя-тремя фабриками зрелище делается однообразным. Но при коротком визитетакой способ изучения социальных отношений может оказаться привлекательным.Прогулка по трущобам в Лондоне или любом другом большом городе оказывает вдвоебольшее воздействие на наблюдателя, если совершается в промежутке между обычнымиразвлечениями. Так посещение жилищ бедняков стало непременной частью маршрутазнакомящихся с Англией туристов с континента. Именно здесь будущиегосударственные деятели и экономисты получают представление о том, какпромышленность действует на жизнь масс, и эти впечатления делаются пожизненнойосновой взглядов этих людей. Турист возвращается домой с убеждением, чтопромышленность обогащает немногих за счет массы. Когда позднее ему приходитсяговорить или писать о социальном значении промышленности, он не забывает описатьнищету и убожество трущоб, подчеркивая самые болезненные детали, зачастую сболее или менее сознательным преувеличением. Но изображенная им картина неговорит нам ничего, кроме того, что одни люди бедны, а другие богаты. Чтобы этознать, нет нужды в отчетах людей, которые видели страдания собственными глазами.И без них мы знали, что капитализм еще не уничтожил всю нищету в мире. Имследовало бы доказать, что число богатых людей все более сокращается, при томчто отдельные богачи делаются все богаче, а число и нищета бедняков растут. Длядоказательства этого, однако, нужна теория развития экономики.
Попытки статистической демонстрации того, что нищета массы и богатствосужающегося круга богачей растут, ничуть не лучше прямой апелляции к чувствампублики. Имеющиеся у статистиков оценки денежного дохода бесполезны из-заизменения покупательной способности денег. Одного этого факта достаточно, чтобыпоказать, что мы не можем арифметически сопоставлять распределение дохода вразные годы. А там, где нельзя свести к единому выражению ценность различныхблаг и услуг, из которых слагаются доходы и состояния, нельзя построить наосновании статистики доходов и капитала ряды показателей для историческогосравнения.
Внимание социологов часто обращается к факту, что буржуазное богатство, т. е.богатство, не вложенное в землю и месторождения полезных ископаемых, редкосохраняется в одной семье на длительное время. Буржуазные семьи поднимаются изнизов к богатству иногда настолько быстро, что человек за несколько летпревращается из сражающегося с нуждой в одного из богатейших людей своеговремени. История современных состояний полна рассказами о нищих парнях, ставшихмиллионерами. Но мало сказано о разорении состоятельных семей. Обычно этопроисходит не настолько быстро, чтобы поразить внимание случайного наблюдателя,но детальное исследование открывает, что этот процесс повсеместен. Торговые ипромышленные состояния редко удерживаются в семье дольше, чем на 2–3 поколения,разве что в тех случаях, когда их инвестируют в землю [361*]. Тогда онистановятся земельной собственностью и тем самым выпадают из делового оборота.
В противоположность тому, что думают наивные социальные и экономическиемыслители, капитал не является вечным источником доходов. Получение прибыли, т.е. способность капитала к самовоспроизведению, вовсе не является самоочевиднымсвойством, априорно предопределенным самим фактом его существования.Производительные блага, из которых и состоит капитал, исчезают в производстве, ана их место приходят другие, в конечном счете, потребительские, блага, изценности которых и должен быть воссоздан капитал. Это возможно только когдапроизводство было успешным, т. е. когда получена ценность большая, чемизрасходована. Не только получение прибыли, но и воспроизводство капиталапредполагает успешность процесса производства. Получение прибыли на капитал исохранение капитала — это всегда следствие счастливо проведенной спекуляции. Вслучае неудачи инвестор теряет не только доход, но и исходные вложения. Следуеттщательно различать капитальные блага и такой производственный фактор, какприрода. В сельском и лесном хозяйстве исходные природные силы земли сохраняютсядаже при полной неудаче, плохое управление неспособно их разрушить. Они могутутратить ценность в результате изменения спроса, но не могут потерятьспособности производить. В перерабатывающей промышленности это не так. Здесьможно утратить все: и корни, и крону. Производство должно непрерывно пополнятькапитал. Отдельные инвестиционные блага имеют ограниченный срок жизни;сохранение капитала требует постоянных реинвестиций в производство. Чтобысохранять собственность на капитал, его нужно изо дня в день зарабатыватьзаново. В конечном счете, такое богатство вовсе не является источником дохода,которым можно наслаждаться в праздности.
Попытки опровергать эти аргументы, указывая на постоянный доход от «хороших»капиталовложений, — ошибочны. Ведь чтобы вложения были «хорошими», они должныбыть результатом успешной спекуляции. Арифметические фокусники любят вычислятьсуммы, которые можно было бы получить из одного пенни, вложенного под сложныепроценты во времена Христа. Результат настолько поразителен, что остается толькоспросить: почему не нашлось ни одного умника, который бы так и поступил, чтобыобогатить свое семейство? Помимо всяких других препятствий такому вложениюденег, отметим главное — каждое вложение капитала сопряжено с риском полностьюили частично утратить исходную сумму. Это верно не только дляпредпринимательских инвестиций, но также и для вложений капиталиста, которыйссужает предпринимателю и тем самым делается полностью зависимым от его удачи.Его риск меньше, поскольку он дает деньги под залог той собственностипредпринимателя, которая не участвует в данном вложении, но, по сути, онрискует, как и предприниматель. Ссужающий деньги также может потерять своесостояние, и нередко теряет его. [362*]
Надежное навеки помещение капитала невозможно. Каждая инвестиция спекулятивна-- ее успех не может быть предвиден с абсолютной точностью. Если быпредставления о капиталовложениях были почерпнуты из сферы бизнеса,предпринимательства, не могла бы возникнуть даже идея о «вечном игарантированном» доходе на капитал. Представления о вечности и гарантированностипорождены земельной рентой и доходами от государственных ценных бумаг. Онисоответствуют действительным отношениям, когда закон признает опекаемыми тольковложения в землевладение или в рентные бумаги, обеспечиваемые землевладениемлибо выпущенные государством или другими публичными корпорациями.Капиталистическое предприятие не знает гарантированного дохода и гарантиисостояния. Правила наследования вроде майората — за пределами сельского илесного хозяйства и эксплуатации рудных богатств они не имеют смысла.
Но если капитал сам по себе не растет, если только для его поддержания, неговоря уже об извлечении прибыли и возрастании, постоянно нужны успешныеспекуляции, не может быть и вопроса о тенденции к росту богатства. Состояния немогут расти сами по себе — кто-то должен их взращивать. [363*] Для этого нужна успешная деятельность предпринимателя.Капитал воспроизводит себя, приносит плоды и возрастает только до тех пор, покапродолжаются Успешные и удачные инвестиции. Чем быстрее изменяется экономическаяситуация, тем короче периоды времени, когда сделанные инвестиции можнорассматривать как источник благ. Для новых капиталовложений, для реорганизациипроизводства, для обновления техники нужны способности, имеющиеся только унемногих. Если в исключительных случаях эти способности переходят из поколения впоколение, потомки могут сохранить и даже преумножить оставленное им богатство,несмотря на раздел его между наследниками. Но если, что, как правило, ипроисходит, наследники не проявляют предпринимательских способностей,унаследованное богатство быстро расточается.
Когда разбогатевшие предприниматели стремятся сохранить богатство в семье,они вкладывают его в землевладение. Наследники Фуггеров и Вельзеров даже сегодняживут в немалом достатке, если не в роскоши, но они давно перестали быть купцамии вложили свои состояния в землю. [315] Они вошли в состав германской знати и ни в чем неотличаются от других аристократических семей Южной Германии. Многочисленныекупеческие семьи в иных странах прошли тот же путь; добыв богатство в торговле ипромышленности, они перестали быть купцами и предпринимателями и превратились вземлевладельцев, начали заботиться не о приросте, но о сохранении богатства,чтобы передать его детям и внукам. Семьи, поступившие иначе, утонули впучине нищеты. Есть всего несколько банкирских семей, чье дело существует напротяжении ста и более лет, и при внимательном изучении оказывается, что ихкоммерческая активность ограничивается мерами по управлению собственнымбогатством, вложенным в земли и рудники. Не существует процветающих, т. е.непрерывно растущих, старых состояний.
Теория обнищания масс занимает центральное место как в марксизме, так и впредшествующих социалистических доктринах. Накопление нищеты идет параллельно снакоплением капитала. «Антагонистический характер капиталистическогопроизводства» — причина того, что «накопление богатства на одном полюсе есть вто же время накопление нищеты, муки труда, рабства, невежества, огрубения иморальной деградации на противоположном полюсе» [364*]. Воттеория абсолютного обнищания масс. Не имеющая другого основания, кроменеискренней, трудно постижимой системы мышления, она интересует нас тем меньше,чем быстрее отходит на задний план даже в работах ортодоксальных марксистов и вофициальных программах социал-демократических партий. Даже Каутский в периодревизионистской бучи был вынужден признать, что как раз в развитыхкапиталистических странах материальная нищета уменьшается, а уровень жизнирабочего класса выше, чем за 50 лет до этого [365*]. Но марксисты все ещеиспользуют теорию растущего обнищания в чисто пропагандистских целях,эксплуатируют ее сегодня так же, как в первые годы жизни своей стареющей партии.
В интеллектуальном обиходе теория абсолютного обнищания была замененаразвитой Родбертусом теорией относительного обнищания. «Бедность, — говоритРодбертус, — ... есть общественное, т. е. относительное, понятие. И вот яутверждаю, что, с тех пор как рабочие классы в общем заняли более высокоеобщественное положение, число таких справедливых потребностей значительновозросло. Было бы несправедливо по отношению к прежнему времени, когда они ещене занимали этого более высокого положения, отрицать ухудшение их материальногоположения, раз упала бы их заработная плата. Точно так же было бы несправедливоотрицать такое ухудшение в их материальном положении теперь, когда они ужезаняли это более высокое положение, даже если их заработная плата осталась тойже самой» [366*]. Эторассуждение воспроизводит подход социалистов-государственников, которые считают«оправданным» рост требований рабочих и приписывают им «более высокое положение»в социальной иерархии. Невозможно спорить с произвольными суждениями такогорода.
Марксисты подхватили доктрину относительного обнищания. «Если в результатеразвития внук скромного прядильщика, жившего в одном доме со своимиподмастерьями, переехал в громадную, роскошно обставленную виллу, а внукподмастерья снимает меблированную квартиру, конечно, много болеекомфортабельную, чем чердак его деда в доме прядильщика, все-таки дистанциямежду ними бесконечно возросла. Внук подмастерья будет чувствовать свою бедностьтем сильней, чем более комфортабельна жизнь его нанимателя. Его собственноеположение лучше, чем у его предка, его уровень жизни возрос, но его ситуацияотносительно ухудшилась. Социальная нищета возросла... рабочие относительнонищают» [367*]. Даже если бы все было так, это не было бы обвинениемпротив капиталистической системы. Если капитализм улучшает экономическоеположение всех, не столь уж важно, что не все поднимаются одинаково. Нельзяосудить общественное устройство только за то, что оно помогает одним больше, чемдругим. Если я живу неплохо, какой вред мне от того, что другие живут еще лучше?Следует ли разрушать капитализм, день изо дня все полнее удовлетворяющий нуждылюдей, только потому, что при нем некоторые становятся богатыми, а часть из них-- очень богатыми? Как же можно утверждать, что «логически неопровержимо», что«относительное обнищание масс... должно в последнем счете кончитьсякатастрофой». [368*]
Каутский пытался изменить марксистскую теорию обнищания, чтобы она звучалаиначе, чем в «Капитале». «Термин нищета, — говорит он, — можно понимать всмысле как физической, так и социальной нищеты. Нищета в первомсмысле измеряется физиологическими потребностями людей, которые, конечно,не везде и не во все времена одни и те же, но, в общем, между ними не существуеттакой большой разницы, как между социальными потребностями,неудовлетворение которых порождает социальную нищету» [369*]. Маркс имел в виду, заявляет Каутский,именно социальную нищету. Учитывая ясность и точность стиля Маркса, такоетолкование можно назвать образцом софистики, и оно соответственно былоотвергнуто ревизионистами. Для того, кто не видит в Марксе пророка, совершеннобезразлично, содержится ли теория обнищания в первом томе «Капитала», взята лиона у Энгельса или выдвинута неомарксистами. Важен только вопрос: основательнали эта теория и что из нее следует?
Каутский полагает, что рост социальной нищеты «засвидетельствован самойбуржуазией, она дала ей только другое название: она называет ее жадностью,Решающим является тот факт, что противоположность между потребностяминаемных рабочих и возможностью их удовлетворения из заработной платы, а,следовательно, также противоположность между наемным трудом и капиталом, всевозрастает» [370*]. Но зависть существовала всегда, это неновое явление. Мы можем даже признать, что сейчас она развита больше, чемпрежде; общее стремление к улучшению своего материального положения естьспецифическая черта капиталистического общества. Но совершенно непостижимо, какможно из этого сделать вывод, что капитализм должен непременно уступить местосоциализму.
На деле учение об относительном и социальном обнищании есть не что иное, какпопытка дать экономическое обоснование политике, основанной на озлоблении масс.Рост социального обнищания означает только рост зависти [371*]. Мандевиль и Юм, двавеличайших знатока человеческой природы, заметили, что сила зависти определяетсядистанцией между завистником и тем, кому он завидует. [317] Еслидистанция велика, сравнений быть не может и чувство зависти не возникает. Чемменьше дистанция, тем сильнее зависть. [372*] Таким образом, из роста недовольства массможно сделать вывод, что неравенство в распределении доходов сокращается.Растущая «завистливость» не доказывает, как считает Каутский, рост относительнойнищеты; напротив, это свидетельство того, что расстояние между классамисокращается.
Глава XXVI. Монополия и ее влияние
Никакая другая часть экономической теории не была столь дурно понята, кактеория монополии. Простое упоминание о монополии обычно вздымает такие эмоции,что ясное суждение делается невозможным, а экономические аргументы замещаетморальное негодование, обычное в этатистской и другой антикапиталистическойлитературе. Даже в Соединенных Штатах неистовство вокруг проблемы трестоввытеснило обсуждение проблемы монополии. [319]
Распространенное представление, что монополист может диктовать цены, столь жеошибочно, как и делаемый отсюда вывод, что он располагает властью, позволяющейдостичь чего угодно. Так могло бы быть только в случае, если бымонополизированный товар по своей природе был совершенно несопоставим со всемидругими благами. Тот, кто сумел бы монополизировать воздух или питьевую воду,смог бы, конечно, принудить все человечество к слепому повиновению. Такаямонополия не знала бы никакой конкуренции. Монополист смог бы произвольнораспоряжаться жизнью и собственностью всех своих сограждан. Но подобнаямонополия не рассматривается в нашей теории монополии. Вода и воздух являютсясвободными благами, а там, где это не так, как, например, обстоит с водой навершине горы, можно избежать воздействия монополии, перебравшись на другоеместо. Похоже, что ближайшим приближением к такого рода монополии былавозможность управлять благодатью, которую имела средневековая церковь в глазахверующих. Отлучение от церкви было не менее ужасным, чем смерть от удушья ижажды. При социализме государство, выступающее в качестве «организованногообщества», создаст похожую монополию. Все экономические блага окажутсяобъединенными в одних руках, и оно сможет принудить граждан к выполнению любыхкоманд, сможет поставить человека перед выбором между послушанием и голоднойсмертью.
Здесь нас интересуют только монополии в рыночных отношениях. Они воздействуюттолько на экономические блага, которые — при всей важности и незаменимости —не способны оказывать решающего влияния на жизнь человека. Когда массовый товар,абсолютно необходимый для жизни в каком-то минимальном количестве каждому,оказывается монополизированным, тогда действительно наступают все тепоследствия, которые молва приписывает любым монополиям. Но нам не следуетобсуждать здесь эти гипотезы. Они практически несущественны, поскольку лежат внесферы экономических отношений, а значит, и вне сферы теории цен — заисключением забастовок на определенных предприятиях [373*]. Иногда при рассмотрениипоследствий монополизации проводят различие между благами, существенными дляжизни, и другими. Но эти предположительно незаменимые блага на самом деле естьне то, чем они представляются. Поскольку здесь столь важно понятие«незаменимость», нужно выяснить, имеем ли мы дело с незаменимостью в прямом иточном значении слова. На самом деле мы всегда можем обойтись без «незаменимых»благ: либо отказавшись от соответствующих потребностей, либо удовлетворяя их спомощью альтернативных благ. Хлеб, конечно же, очень важен. Но можно обойтись ибез него за счет картошки, например, или кукурузных лепешек. Столь важныйсегодня уголь, который даже называют хлебом промышленности, в прямом значениислова также заменим, поскольку и энергию, и тепло можно получать и без него.
Отсюда и все последствия. Занимающее нас понятие «монополия» развито в теориио монопольном ценообразовании, и только в этом значении может быть нам полезно вделе понимания условий хозяйствования; это понятие не требует, чтобымонополизированный товар был незаменимым, уникальным и не имел субститутов. Онопредполагает только отсутствие совершенной конкуренции в области предложениятоваров. [320][374*]
Слишком широкие и вольные концепции монополии не просто непригодны дляанализа; они ведут к теоретическим заблуждениям. Из них делают вывод, чтоценовые явления могут без дальнейшего исследования быть объяснены наличиеммонополии. Однажды приняв, что монополист «диктует» цены, что его намерениямаксимально вздуть цены могут быть остановлены только действующей за пределамирынка «властью», такой теоретик делает понятие монополии настолько растяжимым,что оно начинает включать все товары, предложение которых нельзя увеличить илиможно увеличить только при условии роста цен. Поскольку это относится кбольшинству цен, они освобождают себя от необходимости разрабатывать саму теориюцен. В результате многие начинают говорить о монопольной собственности на землюи полагают при этом, что разрешили проблему ренты указанием на существованиемонополистических отношений.
Другие идут еще дальше и стремятся объяснить процент, прибыль и дажезаработную плату как монопольные цены и монопольные прибыли. Помимо иныхнедостатков такого «объяснения», их авторы не понимают, что, ссылаясь насуществование монополии, они вовсе ничего не говорят о природе ценообразования,а значит, это модное словцо «монополия» никак не заменяет правильно развитойтеории цен. [375*]
Монопольные цены подчиняются тем же законам, что и все остальные цены.Монополист не может запрашивать любую произвольную цену. Ценовые предложения, скоторыми он выходит на рынок, воздействуют на установки покупателей. Спроссужается или расширяется в зависимости от того, какую цену он запрашивает, и емуприходится считаться с этим, как и любому другому продавцу. Единственнаяособенность монополии в том, что при определенной форме кривой спросамаксимальная чистая прибыль может быть достигнута при более высокой цене, чем вслучае конкуренции между продавцами [376*].При такой форме кривой спроса и неспособности монополиста дифференцировать ценытак, чтобы извлечь максимум выгоды от каждой группы покупателей, ему окажетсявыгодней продавать по высокой монопольной цене, чем по низкой конкурентной цене,хотя при этом объем продаж и сократится. [322]В этих условиях монополия ведет к трем результатам: рыночная цена выше, прибылибольше, объем продаж и потребления меньше, чем в условиях свободной конкуренции.
Последний из эффектов заслуживает более подробного анализа. Если запасымонополизированного товара не могут быть распроданы по монопольной цене, егонужно либо запрятать, либо уничтожить избыток, чтобы оставшееся количество какраз соответствовало выбранной цене. Так, голландская Ост-Индская компания,монополизировавшая европейский рынок кофе в XVII веке, частично уничтожала своизапасы. [323] Другие монополисты поступали так же.Греческое правительство, Например, уничтожало коринку, чтобы поднять цены. Сэкономической точки зрения возможна только одна оценка таких действий: ониуменьшают запас благ, служащих для удовлетворения потребностей, снижаютблагосостояние и сокращают богатство. Уничтожение благ, пригодных дляудовлетворения потребностей, и запасов пищи, которые могли бы утолить голодстоль многих, одинаково осуждают как возмущенное население, так и разумныеэкономисты.
Однако даже в деятельности монополистов уничтожение товаров — редкость.Дальновидный монополист не производит блага, чтобы выкинуть их на свалку. Чтобысократить объем торговли, он просто снижает производство. Проблема монополиидолжна быть рассмотрена с точки зрения ограничения производства, а неуничтожения благ.
Сможет или нет монополист использовать свое положение, зависит от формыкривой спроса на монополизированный товар и от издержек производства предельнойединицы товара при существующем масштабе производства. Только когда условиятаковы, что продажа меньшего количества по более высоким ценам приносит большуючистую прибыль, чем продажа большего количества при менее высоких ценах,возможно использование некоторых принципов монополистической политики[377*]. Но даже при этом ониприложимы лишь в том случае, если монополист не найдет метода получения ещебольшей прибыли. Монополист служит своим интересам наилучшим образом тогда,когда он способен разделить покупателей на классы по их покупательнойспособности и получать наивысшую цену в каждом классе. Таковы железные дороги идругие транспортные предприятия, которые дифференцируют тарифы в зависимости отхарактера груза. Если бы, следуя общему методу монополистов, они подходили ковсем пользователям одинаково, менее платежеспособные просто не смогли быпользоваться транспортом, а более платежеспособные платили бы меньше, чем могли.Ясно, как это могло бы повлиять на географическое размещение промышленности:один из факторов, определяющих местоположение предприятия, а именно транспортнаяориентация, будет сказываться совсем иначе.
В нашем исследовании монополии мы остановимся только на случаях ограниченияпроизводства монополизированного товара. Главный результат такого ограничения нев том, что сокращается объем производства. Сокращение производства ведет квысвобождению труда и капитала, которым приходится искать для себя занятость вдругих производствах. Ведь в долгосрочной перспективе свободная экономика незнает ни безработного капитала, ни безработного труда. Сокращение производствамонополизированных благ ведет к росту производства иных благ. Но они, конечноже, являются менее важными; их бы не производили и не потребляли, если бы можнобыло удовлетворить более насущную нужду в монополизированном благе. Разницамежду ценой этих благ и более высокой ценой непроизведенного монополизированногоблага представляет ту потерю благосостояния, которую понесла национальнаяэкономика из-за монополии. Здесь частнохозяйственная рентабельность инароднохозяйственная производительность не совпадают. В таких условияхсоциалистическое общество будет себя вести не так, как капиталистическое.
Порой отмечалось, что, хотя монополия может быть неблагоприятной дляпотребителя, ее можно обернуть и к его благу. Монополия может производитьдешевле, поскольку она устраняет все издержки конкуренции, и кроме того,освоившись с широкомасштабным производством, она может извлечь все преимуществаиз развитого разделения труда. Но все это не отменяет того факта, что монополияотвлекает ресурсы от более важных производств в пользу менее важных.
Возможен и такой случай, о котором любят говорить защитники трестов, когдамонополист, не имея других способов к увеличению прибыли, начинает улучшатьтехнику производства. Трудно понять, однако, почему он будет усердствовать вэтом больше, чем конкурирующие производители. Но даже признание такойвозможности не поколеблет основ представлений о социальном эффекте монополии.
Возможности монополизации рынка резко различны для разных товаров. Дажезащищенный от конкуренции производитель не обязательно будет в состоянииустанавливать монопольные цены и извлекать монопольную прибыль. Если с ростомцен объем продаж сокращается так резко, что доход от роста цен не покрываетубытков от сокращения продаж, тогда монополист будет вынужден удовлетворятьсятой ценой, которая бы сама установилась в ситуации конкурентных продаж[378*].
Если не считать случаев, когда есть некая искусственная поддержка, напримерособые государственные привилегии, монополия, как правило, базируется наисключительном распоряжении некоторыми природными факторами производства.Подобное же распоряжение воспроизводимыми средствами производства, как правило,не ведет к длительной монополизации рынка. Всегда могут возникнуть новыепредприятия. Углубление разделения труда, как уже отмечалось, направлено к тому,что в результате высочайшей специализации производства каждый окажетсяединственным производителем одной или нескольких вещей.
Но это не значит, что для всех этих товаров будут существоватьмонополизированные рынки. Попытки производителей получить монопольную ценубудут, помимо всего другого, сдерживаться появлением новых конкурентов.
В последние десятилетия это полностью подтверждает опыт картелей и трестов.Все устойчивые монополистические организации построены на монопольномраспоряжении природными ресурсами или на особом географическом положении. Тот,кто пытается стать монополистом без контроля над такими ресурсами и без особойправовой поддержки в виде тарифов, патентов и пр., должен для достижения хотя бывременного успеха использовать всякого рода трюки и искусственные приемы.Разбираемые комиссиями многочисленные жалобы на картели и тресты показывают, чтопрактически все они порождены уловками и интригами, с помощью которых создаютсяискусственные монополии в тех случаях, когда для них нет естественной базы.Большинство картелей и трестов просто никогда бы не возникло, если быпротекционистская политика правительства не создала для них подходящих условий.Монополии в торговле и в обрабатывающей промышленности своим происхождениемобязаны не внутренним законам капиталистической экономики, а интервенционистскойполитике правительства, направленной против свободы торговли и режимаlaisser-faire.
Без особой возможности распоряжаться природными ресурсами или благоприятнорасположенным участком земли монополии возникают только там, где капитал, нужныйдля создания конкурирующего предприятия, не может рассчитывать на адекватнуюприбыль. Железнодорожная компания способна добиться монопольного положения там,где движение недостаточно интенсивно, чтобы оправдать строительство второйлинии. Так же обстоит дело и в других случаях. Но это только означает, чтовозможны лишь отдельные монополии такого рода и что не существует всеобщейтенденции к образованию монополий.
Такие монополии, как железнодорожные компании или электростанции, получаютвозможность в зависимости от обстоятельств перенимать у соседствующихпредприятий большую или меньшую часть земельной ренты. Результатом может бытьдостаточно неприятное изменение в распределении дохода и собственности, вовсяком случае для тех, кого это прямо коснется.
В экономике, основанной на частной собственности на средства производства,производство сырья является единственной сферой, тяготеющей к монополизации безособого покровительства государства. Горнодобывающая промышленность (в самомшироком смысле этого слова) является вотчиной монополий. Независящие отправительственного вмешательства монопольные структуры (оставляя в сторонежелезные дороги и энергетику) почти исключительно основаны на правераспоряжаться природными ресурсами. Монополии возникают лишь там, где требуемыеприродные ресурсы имеются в немногих местах. Мировая монополия производителейкартофеля или производителей молока немыслима. [379*]Картофель и молоко или, по крайней мере, их заместители могут быть произведенына большей части земной поверхности. Мировые нефтяные, цинковые, ртутные,никелевые и т. п. монополии могут образовываться путем объединения владельцевредких месторождений. Примеров такого рода было немало в последние годы. [324]
Когда такая монополия возникает, на место конкурентных цен приходятмонопольные. Доход владельцев рудников растет, производство и потребление ихпродуктов падают. Некоторая масса труда и капитала, которые были бы использованыздесь, отвлекается в другие отрасли. С точки зрения отдельных субъектов мировойэкономики, перед нами рост дохода монополистов и соответствующее сокращениедохода всех остальных. Однако если взглянуть с точки зрения всей мировойэкономики и sub specie altemitatis[325],окажется, что монополия делает потребление невозобновляемых естественныхресурсов более экономным. Когда на смену конкурентной цене приходит монопольная,люди понуждаются к большей бережливости в обращении с сокровищами земли иделается выгодней меньше добывать, но тщательней перерабатывать ресурсы. Приразработке месторождений невосполнимый дар природы в конце концов исчерпывается,поэтому, чем меньше мы потребляем, тем больше оставляем будущим поколениям.Теперь нам понятен смысл свойственного монополизму конфликта между общественнойпроизводительностью и частной рентабельностью. Совершенно справедливо, что всоциалистическом обществе не будет оснований для ограничения производства, чтовозможно при капитализме на монополизированных рынках. Но это означает, чтосоциализм будет относиться к невозобновляемым ресурсам менее экономно, чемкапитализм, что он принесет будущее в жертву настоящему.
Из существования специфического для монополии конфликта между рентабельностьюи производительностью вовсе не следует, что воздействие монополий всегда следуетоценивать как пагубное. Совершенно произвольно наивное предположение, чтодеятельность социалистического общества, направляемая идеей повышенияпроизводительности, — это абсолютное благо. У нас нет мерила для вынесениянадежного решения о том, что здесь добро и что зло.
Если отбросить сказанное по поводу монополизма авторами популярной литературыо картелях и трестах, у нас исчезнут все аргументы в пользу того, что растущаямонополизация делает капитализм невыносимым. В капиталистической экономике,свободной от государственного вмешательства, монополии занимают гораздо болееузкое место, чем утверждает эта литература, а о социально-экономическихпоследствиях монополизма следует судить иначе — отбросив пустые словечки одиктатуре цен и господстве трестовских магнатов.