порядком и нравственными законами возникаеттолько там, где они порождены различнымивоззрениями на общественное устройство, т. е.когда они принадлежат к различным общественнымсистемам. Тогда это противоречие носитдинамический, а не статический, характер.
Этические оценки «добро» или «зло»приложимы только к целям, на которые направленодействие. Как сказал Эпикур [328] Αδιχια ον χαθ εαντηω χαχον [329][383*].Поскольку действие никогда не бывает самоценным,но всегда есть только путь к цели, мы называемдействие добрым или злым, оценивая егопоследствия. Суждение о действии выносится поего месту в системе причин и следствий. Онооценивается как средство. А при оценке средстврешающее значение имеет оценка целей. Как и любаядругая, этическая оценка исходит из оценки целей,из конечного блага. Ценность действияопределяется ценностью той цели, которой онослужит. Намерение также имеет свою ценность, еслионо ведет к действию.
Единство действий возможно, только если всеконечные ценности могут быть сведены в единуюшкалу ценностей. Будь это невозможным, человек несмог бы действовать, т. е. работать как существо,осознающее свое стремление к цели; ему пришлосьбы все отдать на волю сил, находящихся вне егоконтроля. Сознательное ранжирование ценностейпредшествует каждому человеческому действию.Тот, кто предпочел достичь цели А,отказываясь одновременно от достижения В, Си Д, решил, что в данных обстоятельствах длянего достижение А ценнее, чем достижениевсего остального.
Прежде чем вопрос о предельном благе былразрешен современными исследованиями, этапроблема долгое время привлекала вниманиефилософов. В настоящее время эвдемонизм более недоступен для нападок. В конечном итоге всеаргументы, выдвинутые против него философами отКанта до Гегеля, не смогли вбить клин междуконцепциями нравственности и счастья. Никогдаеще в истории столько интеллекта и одаренностине было поставлено на защиту неосновательнойпозиции. Нас изумляют масштабные труды этихфилософов. Можно сказать, что сделанное ими длядоказательства невозможного вызывает большеевосхищение, чем достижения великих мыслителей исоциологов, которые сделали эвдемонизм иутилитаризм неотъемлемым достояниемчеловеческого разума. Конечно, их старания небыли напрасны — колоссальные усилия пообоснованию антиэвдемонистской этики былинеобходимы для выявления проблемы во всех ееразветвлениях и тем помогли достижениюокончательного решения. Поскольку несовместимыес научным методом принципы интуиционистскойэтики подорваны, для каждого, кто понимаетэвдемонистический характер всех этическихоценок, дальнейшее обсуждение этическогосоциализма становится излишним. Для негоморальное не есть нечто лежащее за пределамиединой шкалы жизненных ценностей. Для негоникакие этические нормы не являютсяобоснованными per se[330]. Прежде он должен иметьвозможность изучить, почему эти нормы такоцениваются. Он никогда не может отвергнуть то,что признал разумным и полезным, просто потому,что норма, основанная на некоей мистическойинтуиции, провозглашает это безнравственным, —при том, что ему даже не позволено исследоватьсмысл и цели данной нормы [384*]. Его принцип не fiat justitia, pereatmundus [331],но fiat justitia, ne pereat mundus [332].
Тем не менее, отдельное обсуждение аргументовэтического социализма представляется не совсембесполезным не только потому, что у него многоприверженцев. Что намного важнее, это даетвозможность показать, как за любым ходомрассуждений априористски-интуитивной этикискрываются эвдемонистские идеи и как эта система(буквально каждое ее высказывание) можетпривести к неосновательным представлениям обэкономическом поведении и общественномсотрудничестве. Любая этическая система,построенная на идее долга, даже если она столь жестрога, как кантовская, в конечном счете, такмного вынуждена заимствовать у принципаэвдемонизма, что лишается собственногообоснования [385*]. В этом же смысле каждоеотдельное требованиеаприористски-интуитивистской этики носит вконечном счете эвдемонистический характер.
Формалистская этика слишком значительнооблегчает себе борьбу против эвдемонизма, когдаистолковывает счастье, о котором говоритэвдемонизм, как удовлетворение чувственныхжеланий. Более или менее сознательноформалистская этика приписывает эвдемонизмуутверждение, что все человеческие стремлениянаправлены единственно к наполнению желудка ичувственным наслаждениям низшего рода. Неприходится отрицать, конечно, что мысли ивлечения многих очень многих людейсконцентрированы на этих вещах. Но при чем жездесь социальная наука, которая просто указываетна существующий факт. Эвдемонизм не подталкиваетлюдей — стремиться к счастью; он простопоказывает, что человека неизбежно влечет именнов этом направлении. И, в конце концов, счастье несводится только к наслаждениям секса и хорошегопищеварения.
Если энергистическая концепция морали видитвысшее благо в самореализации, в полномпроявлении сил, то это может рассматриваться какиное выражение того, что эвдемонисты имеют ввиду, говоря о счастье. Конечно же, счастьесильного и здорового существа не заключается вленивом безделье. Но как противопоставлениеэвдемонизму эта концепция несостоятельна. Какойсмысл в высказывании Гюйо: «Жизнь это нерасчет, а действие. В каждом живущем есть запассилы, избыток энергии, которая стремитсяистратить себя не ради сопутствующих ощущенийудовольствия, но ради того, чтобы истратиться.Долг возникает из силы, которая неизбежнотяготеет к действию» [386*].[333] Действие всегдацелесообразно, т. е. основано на размышлении ирасчете. Гюйо скатился к интуиционизму, которыйон отвергает в других случаях, когда некое темноеустремление изображается как руководительморального поведения. Еще яснее интуитивистскийэлемент проявляется у Фулье в его идеях-силах (idees-forces)[387*]. [334] Унего то, что мыслится, стремится к реализации.Но ведь так бывает только в тех случаях, когдажеланна сама цель, к которой направлено действие.А на вопрос, почему цель представляется намблагом или злом, Фулье ответа не дает.
Попытки сконструировать этику, какой онадолжна быть, без учета природы человека и егожизни, — занятие бесплодное. Декламациифилософов не изменят того, что жизнь стремится квнешнему выражению, что живое существо ищетудовольствий и избегает боли. Все сомнения ввозможности признать это как основной закончеловеческого действия отпадают с признаниемфундаментального принципа общественногосотрудничества. То, что каждый живет и желаетжить в первую очередь ради самого себя, никак непрепятствует, а, наоборот, скрепляет совместнуюжизнь людей, поскольку высшая самореализацияиндивидуальной жизни возможна только в обществеи через общество. В этом и состоит истинноезначение учения об эгоизме как основном законеобщества.
Высшее требование, которое может выдвинутьобщество по отношению к индивидууму, этопожертвовать собственной жизнью. Если все другиеограничения действий, которые общество налагаетна индивидуума, могут быть истолкованы какнаправленные к его же в конечном счете выгоде, тоодно это, утверждает антиэвдемонистская этика,не может быть объяснено никакой попыткойперебросить мост между индивидуальными и общимиинтересами, между эгоизмом и альтруизмом. Смертьгероя полезна для общества, но для него это невеликое утешение. Только этика долга можетразрешить эту трудность. При близкомрассмотрении выясняется, что это возражениелегко может быть отвергнуто. Когда существованиеобщества под угрозой, каждый должен рискнуть чемможет, чтобы избежать разрушения. Дажеперспектива гибели не может в таком случае статьпомехой. Ведь здесь нет выбора междупродолжением прежнего образа жизни исамопожертвованием ради отчизны, общества илиубеждений. Здесь нужно противопоставитьнеизбежность смерти, рабства или невыносимойнищеты — возможности победоносного возвращенияс поля боя. Война, которую ведут pro aris et focis[335],не требует жертв от индивидуума. В ней участвуютне для того, чтобы таскать каштаны из огня длядругих, а для сохранения собственногосуществования. Это, конечно, относится только квойнам, в которых люди воюют за собственноесуществование. Это вовсе не относится к войнамради обогащения, как во времена феодальныхраздоров. Потому-то империализм, всегда жадный дозавоеваний, не может обойтись без этики,требующей от человека «готовности к жертвам наблаго государства».
Долгая борьба моралистов противэвдемонистического объяснения нравственностичерез выгоду имеет параллель в усилияхполитэкономов разрешить проблемы экономическойценности иначе, чем через полезностьпотребительских благ. Ведь не было дляполитэкономов ничего проще объяснения ценностичерез значимость вещи для благосостояниячеловека, но, тем не менее, попытки такогопостроения концепции ценности отвергались опятьи опять, и непрерывно подыскивались другиетеории ценности. Причина была в трудности,которую представляет собой проблема величиныценности. Например, явным было противоречиемежду высокой стоимостью драгоценных камней,удовлетворяющих отнюдь не главные потребности, инизкой ценой хлеба, который удовлетворяет однуиз самых важных нужд. Вода и воздух, без которых