терроризма. Чтобы обучиться всему этому, нужнамноголетняя школа. На партийных съездах и впартийной литературе марксисты уделяют большевнимания вопросам организации и тактики, чемважнейшим, фундаментальным проблемам политики.Фактически, если мы хотим быть точными, следуетпризнать, что их вообще никогда ничего неинтересовало, кроме партийной тактики.
Милитаристские установки по отношению кполитике, роднящие марксизм с прусским и русскимэтатизмом, быстро нашли приверженцев. Новыепартии континентальной Европы насквозьпронизаны марксистской идеологией. У марксизмаучились все партии, провозглашающие особыеинтересы различных социальных групп. Онииспользуют для своих целей марксистское учение оклассовой борьбе, чтобы сплотить крестьянство,промышленный средний класс и слой служащих.
Тут следовало ожидать, что либеральнаяидеология быстро будет побеждена. Либерализмбоязливо избегал всяких политических трюков. Онполагался исключительно на внутреннюю силу иубедительность своих идей, презирая все другиесредства политической борьбы. Он никогда не имелопределенной политической тактики, не унижалсядо демагогии. Старый либерализм был благороден иверен своим принципам. Его противники называлиэто свойство доктринерством.
Сегодня старые либеральные принципы должныбыть тщательно перепроверены. Наука полностьюпреобразилась за последнюю сотню лет, и нынчесоциологические и политико-экономическиеоснования либерального учения должны бытьпересмотрены. По многим вопросам либерализм недо конца продуман. Многое нужно наверстать [441*]. Но применяемыелиберализмом методы политической борьбы немогут быть изменены. Либерализм рассматриваетвсе виды общественного сотрудничества какэманацию разумно понимаемой пользы, когда всякаявласть базируется на общественном мнении, апотому невозможны действия, способные помешатьсвободному принятию решений мыслящим человеком.Либерализм знает, что общество можетпродвинуться на более высокую стадию развитиютолько через человека, осознающего полезностьобщественного сотрудничества; ни Бог, ни тайнодействующая судьба не определяют будущеечеловеческого рода — только сам человек. Когданароды слепо устремляются к разрушению,либерализм должен стараться их просветить. Нодаже если люди не слышат — из-за глухоты илипотому, что убеждающий голос слишком слаб, неследует возвращать их к разумному поведению спомощью тактических и демагогических уловок.Демагогией, пожалуй, можно разрушить общество. Ноего никогда не построить такими средствами.
Романтизм и социальное искусство XIX векаподготовили почву для социалистическогодеструкционизма. Без их помощи социализм никогдабы не сумел так угнездиться в умах людей.
Романтизм — это восстание человека противразума, так же как и против условий, в которыхприродой ему предписано жить. Романтик видит снынаяву; в мечте он не связан законами логики иприроды. Мыслящий и разумно действующий человекпытается избавиться от давлениянеосуществленных желаний с помощьюхозяйственной деятельности и труда; онпроизводит, чтобы улучшить свое положение.Романтик слишком слаб, слишком неврастеничен,чтобы работать; он мечтает об успехе, но ничего неделает для его достижения. Он устраняетпрепятствия не на деле, а только в воображении. Унего зуб против реальности, потому что она непохожа на созданный им воображаемый мир. Онненавидит труд, хозяйствование и разум.
Романтик принимает как данность все дарыцивилизации и желает, вдобавок, всего изящного икрасивого, что, как он думает, могут или моглипредложить отдаленные времена и страны.Окруженный комфортом европейской городскойжизни, он хотел бы быть индийским раджой,бедуином, корсаром или трубадуром. Но в жизниэтих персонажей он видит только приятные стороныи никогда не думает об отсутствии у них того, чтосам имеет в изобилии. Его всадники галопируют поравнинам на огненных скакунах, корсар берет вплен красавиц, рыцарь сокрушает врагов впромежутке между песнями и любовью. Опасности ихобраза жизни, сравнительная ее бедность,убожество и тяжкий труд — все это его воображениетактично обходит: все залито розовым светом. Посравнению с надуманным идеалом реальностькажется сухой и пресной. Везде препятствия,которых нет в мечте, и нужно решать множествозадач. Нет красавиц, которых можно спасти отграбителей, нет потерянных сокровищ, которыеможно найти, нет драконов, которых можно убить.Есть зато труд, который нужно исполнятьнеустанно, усердно, день за днем, год за годом.Здесь, если хочешь собирать урожай, надо пахать исеять. Романтик не хочет смириться с этим.Упрямый, как ребенок, он отказывается признатьэто. Он издевается и иронизирует, он презирает иненавидит буржуев.
Распространение капиталистической мыслисоздало неблагосклонное отношение к романтизму.Поэтические фигуры рыцарей и пиратов сталиобъектом насмешек. Когда жизнь бедуинов, пиратов,махараджей и других романтических героев былапоказана со всех сторон, какое бы то ни быложелание подражать им исчезло. Достижениякапиталистического общества сделали жизньхорошим делом; возникло растущее чувство, чтосвободы и безопасности, мирного благосостояния имногообразного утоления нужд и желаний можноожидать только при капитализме. Романтическоепрезрение к буржуазному вышло из моды.
Но духовные и интеллектуальные установки,давшие жизнь романтизму, уничтожить было нетак-то легко. Неврастенический протест противжизни искал другие формы выражения. Он нашел их в«социальном» искусстве XIX века.
Действительно великие поэты и романисты этогопериода не были социально-политическимипропагандистами. Флобер, Мопассан, Якобсен,Стриндберг, Конрад Фердинанд Мейер — назовемтолько немногих — далеко не были последователямимодной литературы. [377] Формулировкойсоциальных и политических проблем мы обязаны нетем писателям, работы которых обеспечили XIX векуего прочное место в истории литературы. Этузадачу взяли на себя второсортные итретьесортные литераторы. Они создали образыкровожадного капиталистическогопредпринимателя и благородного пролетария. Дляних богатый плох потому, что богат, а бедный хорошпотому, что беден [442*]. «Но это ведь так,как если бы богатство было преступлением», —восклицает фрау Дрейссигер в «Ткачах»Герхарта Гауптмана. [378] Литератураэтого периода полна осуждениями собственности.
Здесь не место для эстетического анализа такойлитературы; наша задача — исследовать ееполитическое воздействие. Она вела к победесоциализма, вербуя на его сторону образованныеклассы. С этими книгами социализм проникал всостоятельные семьи, увлекая жен и дочерей,заставляя сыновей бросать семейное дело, пока,наконец, сам капиталистический предпринимательне начинал верить в низменность своейдеятельности. Банкиры, руководителипромышленности и торговцы заполнили ложитеатров, в которых пьесы социалистического толкаисполнялись перед восторженной публикой.
Социальное искусство тенденциозно; каждоепроизведение защищает какой-то тезис. [443*] Иутверждается всегда одно и то же: капитализм естьзло, в социализме — спасение. Бесконечноеповторение не приелось раньше читателю толькопотому, что у каждого писателя на уме была свояформа социализма. Все они подобно Марксуизбегали детального изображения воспеваемойсоциалистической жизни и, как правило, простоограничивались ссылкой на желательностьсоциализма. Неадекватность их логики, обращениев первую очередь не к разуму, а к эмоциям — все этонеудивительно, особенно учитывая, что таким жебыл метод soidisant[379] научных авторитетов посоциализму. Беллетристика предоставляет здесьнаиболее благоприятные возможности, посколькуможно не бояться, что аргументы будутподвергнуты детальному логическому анализу.Точность отдельных замечаний в романах и пьесахне принято анализировать. Навязываемые логикойхарактеров и сюжета выводы не подлежатлогическому обоснованию. Даже если«собственник» всегда изображается какноситель зла, нельзя предъявить претензий автору-- это ведь всего лишь частный пример. Ни одинотдельный писатель не может быть признанответственным за общее воздействие литературысвоего времени.
Диккенс в «Тяжелых временах» вкладывает вуста Сесси Джуп, брошенной маленькой дочерициркового клоуна и танцора, шпильку в адресутилитаризма и либерализма. Он заставляетмистера М'Чокумчайлда, учителя в образцовойшколе последователя Бентама капиталистаГрэдгройнда, задать вопрос: каков процент жертв,если из 100 тысяч мореплавателей утонут 500 человек.Славное дитя отвечает, что для родственников идрузей погибших нет никаких процентов, — и сбольшой простотой осуждает тем самымсамодовольство манчестерства. [380] Все это, отвлекаясь от полнойнеправдоподобности сцены, очень мило итрогательно, но все же не может умалитьудовлетворенности граждан капиталистическогообщества значительным сокращением опасностиморских путешествий. И если капитализм сумелдобиться, что на миллион жителей от голодаежегодно погибают только 25, тогда как преждечисло голодающих было гораздо выше, нашу оценкудостижений не изменят изрекаемые Сесси пошлости,что для каждого из голодающих все равно —голодает ли вместе с ним еще миллион или миллионмиллионов людей. При этом нам не предлагаютникаких доказательств того, что при социализмеголодающих будет меньше. Третье наблюдение,вложенное Диккенсом в уста Сесси, должнопоказать, что нельзя судить об экономическомпроцветании народа по суммарной величинебогатства, но следует учитывать еще ираспределение этого богатства. Диккенс был плохознаком с работами утилитаристов и не знал, чтоэто утверждение не противоречит старымутилитаристским идеям. Как раз Бентам