Мы живем в эпоху, когда идеи прав человека заняли центральное место как в политическом, так и в этическом поле. Огромные усилия тратятся на доказательство их значимости для созидания лучшего мира. Но большая часть используемых концепций не представляют собой серьезного вызова доминирующей либеральной и неолиберальной рыночной логике или господствующим моделям легитимности и государственного вмешательства. Как ни крути, мы живем в мире, где права частной собственности и норма прибыли попирают все остальные представления о правах. Здесь мне хотелось бы обратиться к другому типу человеческих прав, а именно к праву на город.
Способствовали ли грандиозные темпы и масштабы урбанизации последних ста лет росту благополучия человечества? Город, по словам городского социолога Роберта Парка, — это «наиболее успешная попытка человека преобразовать мир, в котором он живет, в нечто, более отвечающее его душевному миру. Но, если город — это мир, созданный человеком, это тот мир, на жизнь в котором он отныне обречен. Таким образом, не вполне напрямую и без особо четкого представления о том, что он творит, создавая город, человек преобразовывал себя» (Park R., 1967, 3).
Вопрос о том, какой город нам нужен, не может быть отделен от вопроса, какие социальные связи, отношения с природой, стили жизни, технологии и эстетические ценности кажутся нам привлекательными. Право на город — это больше, чем индивидуальная свобода доступа к городским ресурсам: это право изменять себя, изменяя город. Более того, это общественное, а не индивидуальное право, поскольку такая трансформация неизбежно зависит от приложения коллективной силы к формированию процесса урбанизации. Свобода создавать и изменять наши города и самих себя — и в этом заключается мой аргумент — является наиболее ценным, но при этом самым игнорируемым из наших человеческих прав.
С самого начала города возникали благодаря концентрации прибавочного продукта в географическом и социальном смысле. Урбанизация, следовательно, всегда была классовым феноменом, так как излишки изымаются откуда-то и у кого-то, в то время как контроль над их перераспределением обычно сосредотачивается в руках немногих. Это общее правило продолжает, конечно, существовать и при капитализме, но, поскольку урбанизация зависит от оборота прибавочного продукта, возникает тесная связь между развитием капитализма и урбанизацией. Капиталистам приходится производить прибавочный продукт, чтобы получать прибавочную стоимость; она, в свою очередь, должна быть реинвестирована, чтобы произвести еще большую прибавочную стоимость. Результат постоянных реинвестиций — рост производства прибавочного продукта в среднегеометрическом темпе, поэтому логистические кривые (деньги, продукция и население), отражающие историю капиталистического накопления, идут параллельно графику урбанизации при капитализме.
Постоянная потребность поиска прибыльных сфер для производства и инвестиций излишков капитала формирует политику капитализма. Это также создает капиталисту ряд препятствий для постоянной и беспроблемной экспансии. При недостатке рабочей силы и высоких зарплатах ему приходится либо подвергать жесткому дисциплинированию имеющуюся рабочую силу (два основных метода — стимулирование безработицы с помощью внедрения новых технологий и нападки на организованную массу рабочего класса), либо находить свежую рабочую силу, используя иммигрантов, вывозить капитал в другие страны или пролетаризировать прежде независимых членов общества. Капиталисты должны также искать новые средства производства в целом и новое сырье в частности, что оказывает возрастающее давление на природную среду, которая вынуждена предоставлять необходимые природные ресурсы и поглощать неизбежные отходы. Им нужно искать новые места добычи природных ископаемых, и часто это становится целью империалистических и неоколониальных захватов.
Понуждающие законы конкуренции также требуют постоянного внедрения новых технологий и организационных форм, потому что они дают капиталистам возможность обойти в конкурентной борьбе тех, кто использует старые методы. Инновации определяют новые потребности и нужды, сокращают время обращения капитала и уменьшают негативные последствия расстояний, задающих географическую зону, внутри которой капиталист может вести поиск дополнительной рабочей силы, сырья и т. д. Если покупательная способность на рынке недостаточна, возникает необходимость выхода на новые рынки путем расширения внешней торговли, продвижения новых продуктов и стилей жизни, создания новых кредитных инструментов и долгового финансирования государственных и частных расходов. Если, наконец, уровень прибыльности слишком низкий, тогда выходом становится государственное регулирование «конкурентной борьбы на уничтожение», монополизация (путем слияний и поглощений) и экспорт капитала.
Если же какой-то из вышеназванных барьеров не удается обойти, капиталисты оказываются не способны выгодно реинвестировать прибавочный продукт. Капиталистическое накопление тормозится, вызывая кризис, обесценивающий капитал, а в некоторых случаях уничтожающий его даже физически. Предметы роскоши могут терять свою ценность или уничтожаться, при этом производственные мощности и ресурсы могут быть списаны или находиться в бездействии; деньги как таковые могут обесцениваться из-за инфляции, а труд — из-за массовой безработицы. Как же тогда потребность преодолевать эти барьеры и увеличивать масштабы высокодоходной деятельности стимулируют капиталистическую урбанизацию? Я утверждаю, что урбанизация сыграла особенно активную роль, наравне с таким явлением, как военные походы, в размещении прибавочного продукта, который капиталисты постоянно производят в своем стремлении к прибыли.
Обратимся сначала к Парижу времен Второй империи. 1848 год принес первый очевидный, и общеевропейский, кризис, выразившийся как в наличии незадействованных излишков капитала, так и в излишках рабочей силы. По Парижу он ударил особенно сильно и вылился в бесплодную революцию безработных рабочих и тех буржуазных утопистов, которые считали социальную республику спасением от жажды наживы и неравенства, поглотивших Июльскую монархию. Республиканистски настроенная буржуазия жестоко подавила революционеров, но оказалась не способна разрешить кризис. Результатом стало возвышение Луи Наполеона Бонапарта, который в 1851 году организовал переворот и на следующий год провозгласил себя императором. Чтобы удержать политическую власть, он развернул масштабные репрессии альтернативных политических движений. С экономической ситуацией решено было разобраться путем широкой программы инфраструктурных инвестиций как внутри страны, так и за границей. Последнее включало в себя строительство железных дорог по всей Европе и в восточном направлении, а также поддержку крупномасштабных проектов, таких как сооружение Суэцкого канала. Внутри страны проводились работы по объединению железнодорожной сети, строительство портов и гаваней, осушение болот. Кроме того, производилась реорганизация городской инфраструктуры Парижа. В 1853 году Бонапарт назначил Жоржа-Эжена Османа ответственным за проведение работ по городской реконструкции.
Осман четко осознавал, что его миссия заключалась в том, чтобы через урбанизацию помочь решить проблемы избыточного капитала и безработицы. Реконструкция Парижа потребовала огромных человеческих и финансовых ресурсов по стандартам того времени и, в сочетании с подавлением бунтарских настроений парижских рабочих, стала основным средством социальной стабилизации. Осман основывался на утопических планах перестройки Парижа, обсуждавшихся фурьеристами и сенсимонистами в 1840-х годах, но с одной значимой поправкой: он изменил масштаб, в котором представлялся городской процесс. Когда архитектор Жак-Игнас Иторф показал Наполеону свои планы нового бульвара, Осман бросил их ему обратно со словами: «Недостаточно широкий… у вас он 40 метров в ширину, а мне нужно, чтобы было 120». Он присоединил к Парижу предместья и перестроил целые кварталы, такие как Les Halles. Для этого ему были необходимы новые финансовые институты и долговые инструменты — Crédit Mobilier и Crédit Immobilier, которые были разработаны под влиянием идей Сен-Симона. По сути, он помог разрешить проблему размещения избыточного капитала, создав протокейнсианскую систему долгового финансирования инфраструктурных городских изменений.
Система прекрасно работала около 15 лет и включала в себя не только трансформацию городской инфраструктуры, но и создание нового образа жизни и типа горожанина. Париж стал «городом огней», роскошным центром потребления, туризма и удовольствий; кафе, огромные магазины, модная индустрия и великолепные выставки — все это изменило городскую жизнь настолько, что она смогла освоить все излишки капитала через потребление. Но в 1868 году разбухшая и спекулятивная финансовая система рухнула вместе с кредитными структурами. Осман был отстранен от дел; Наполеон III в отчаянии бросился воевать с Германией Бисмарка и проиграл. В образовавшемся вакууме возникла Парижская коммуна, один из величайших революционных эпизодов в капиталистической городской истории, подпитываемая частично ностальгией по разрушенному Османом миру и желанием обездоленных реконструкцией Османа отвоевать город обратно[29].
Перенесемся теперь в США 1940-х. Масштабная мобилизация сил для военных действий временно разрешила проблему с размещением прибавочного капитала (вместе с сопутствующей ей безработицей), которая казалась такой неподатливой в 1930-х годах. Но все были озабочены вопросом, что же будет после войны. Политически ситуация была опасной: федеральное правительство, по сути, управляло национализированной экономикой и находилось в союзе с коммунистическим Советским Союзом, при этом в 1930-х годах возникли мощные общественные движения с социалистическим уклоном. Как и во времена Луи Бонапарта, правящий класс и здесь прибег к мощным дозам политических ре