Столкнувшись с разорением деревни, правительство встало на сторону тех служилых людей, которые, не взирая на недород, продолжали служить и оплачивать подати со своих поместий. Такие землевладельцы располагали достаточными ресурсами, чтобы «назвать» к себе крестьян от разоренных помещиков или тех помещиков, которые отказывались кормить крестьян и помогать им в голодное время. Реальную возможность вывезти к себе крестьян имели лишь те, кто мог оказать им помощь, предоставить подмогу семенами, дать льготу.
Сообразуясь с реальным положением дел в деревне и стремясь не допустить полного запустения маломощных поместий, власти ограничивали своз крестьян жесткими нормами: «А которым людем промежи себя в нынешнем во 110-м году крестьян возити, и тем возити меж себя одному человеку, из-за одново же человека, крестьянина одного или двух, а трех и четырех одному из-за одново никому не возити».[5] В обстановке голода и неурожая даже относительно более богатые провинциальные землевладельцы по общему правилу не могли обеспечить подмогу и льготы, а затем обеспечить выплату подати более чем за одного-двух крестьян.
Среди «чиновных» лиц и служителей приказов право свозить крестьян получили лишь низшие «чины», т. е. преимущественно мелкие землевладельцы. Владения дьяков оставались в сфере действия крепостного порядка, во владениях подьячих возобновлялся Юрьев день. Аналогичным образом разграничивались владения высших и низших стрелецких командиров. В царском указе особо упоминались служители Конюшенного приказа, Большого дворца, Ловчего «пути» и пр.
Перечень чиновных групп в тексте закона выглядит как неполный и случайный. В нем не упомянуты служители Постельного и десятков других приказов. Зная практику московского законодательства, можно предположить, что наименования чинов попали в текст указа непосредственно из челобитных самих этих чинов.
В указе о крестьянах, по-видимому, получили отражение челобитные двоякого рода: одни челобитчики жаловались на разорение своих крестьян и невозможность уплатить подати, другие пытались использовать момент, чтобы пополнить крестьянское население своих поместий. Формально закон о крестьянском выходе 1601 г. ставил в равное положение уездных детей боярских и служителей дворцовых и приказных ведомств, разрешая всем им возить крестьян «промеж себя». Фактически же разоренные мелкопоместные дети боярские из провинции не могли тягаться с помещиками, занимавшими доходные места при царском, дворце и в столичных приказах.
«Чиновные» группы, перечисленные в указе, надеялись использовать временное возобновление Юрьева дня в своих интересах. Эти группы были не слишком многочисленными, но по своей близости к царскому дворцу и правительству имели возможность заявить о своих нуждах и добиться желательного для них решения. Масса уездных помещиков располагала гораздо меньшими возможностями влиять на законодательство.
В пределах Московского уезда крестьянские переходы были запрещены для всех категорий землевладельцев. Экономические последствия подобного распоряжения были самыми неблагоприятными. Крестьяне из разоренных мелких поместий, лишенные какой бы то ни было помощи, в большом числе двинулись в Москву в поисках спасения. Большая часть из них погибла от голодной смерти. При повторном издании указа о Юрьеве дне в 1602 г. Московский уезд был включен в сферу действия указа о возобновлении Юрьева дня. Многие дворцовые и приказные служители имели подмосковные деревни. По указу 1602 г. они получили право свозить крестьян. Аналогичного права в 1602 г. добились низшие придворные чиновники — жильцы.[6] Согласно Разрядным росписям 1604 г., жильцы имели поместья от 200 до 400 четв.[7] Такие оклады были типичны для среднего дворянства.
Практика выхода крестьян в 1601–1602 гг. давно привлекала внимание исследователей. М. А. Дьяконову и И. И. Смирнову удалось обнаружить единичные указания источников на «отказ» крестьян и бобылей.[8] Находки В. М. Панеяха и В. И. Корецкого значительно расширили поле наблюдений. В. М. Панеях систематизировал данные кабальных книг, содержащих сведения об «отказах» из-за помещиков преимущественно бедных крестьян и бобылей.[9] В. И. Корецкий обнаружил в архивах ряд поместных дел, связанных со «свозом» крестьян.[10] Использовав новые материалы, В. И. Корецкий всесторонне исследовал факты, связанные с практической реализацией указов Годунова о восстановлении Юрьева дня.
Характеризуя выход крестьян в Юрьев день, некоторые исследователи считали возможным писать о борьбе помещиков за «рабочие руки».[11] Употребление подобного термина представляется неудачным. Объектом феодальной эксплуатации были не «рабочие руки», а хозяйство крестьянина в целом, основная ячейка всей экономической структуры феодального общества.
Сохранившиеся фрагменты об «отказах» в 1601–1602 гг. показывают, что помещики сравнительно легко отпускали обнищавших крестьян. Последние сохраняли свое значение в качестве «рабочих рук», но не имели запасов хлеба, семян, скота и пр. Они были лишними ртами в имении и к тому же за них надо было платить подати. Отпуская таких крестьян, землевладелец мог получить с них кое-какие деньги или имущество в счет выходных платежей.
Совсем иным было отношение помещиков к выходу «прожиточных» крестьян, имевших хлебные запасы, скот и прочее имущество. Материалы, выявленные В. И. Корецким, подтверждают это с полной очевидностью.[12]
Десятилетняя практика заповедных и урочных лет приучила помещиков рассматривать своих крестьян как крепостных. Для мелкопоместного сына боярского потеря нескольких крестьян равнозначна была разорению. Неудивительно, что уездные помещики отказывались повиноваться правительственным распоряжениям, силой удерживали у себя крестьян, отбирали у них «животы» и хлеб. Жалобы на насилия, поступавшие со всех сторон, побудили правительство пополнить указ 1602 г. новыми пунктами. «А из-за которых людей, — гласил закон, — учнут крестьян отказывати, и те б люди (помещики. — Р.С.) крестьян из-за себя выпускали со всеми их животы, безо всякие зацепки, и во крестьянской бы возке промеж всех людей боев и грабежей не было и силно бы дети боярские крестьян за собой не держали и продаж им ни которых не делали; а кто учнет крестьян грабити и из-за себя не выпускати, и тем от нас быт и в великой опале».[13]
Столкновения из-за крестьян приводили к распрям и даже «боям» между землевладельцами. В указе 1602 г. царь Борис строго предписывал местной администрации беречь «того накрепко, чтобы во крестьянском отказе и в вывозке ни у кого ни с кем зацепок и задороз и боев не было».[14] Однако старания властей ни к чему не привели. Судьи Поместного приказа в Уложении о крестьянах 1607 г. признали, что восстановление Юрьева дня при Годунове повлекло за собой «великие разпри и насилия, Многим разорения и убивства смертные».[15]
Меры Годунова могли приглушить социальные противоречия в деревне, отсрочить взрыв, если бы их проводили последовательно, на протяжении ряда лет. Некоторые чиновничьи группы и отдельные прослойки уездного дворянства сумели извлечь выгоды из указов о крестьянском выходе. Но в массе своей низшее дворянство решительно отвергло политику уступок крестьянам. В 1603 г. указ о частичном возобновлении крестьянского выхода не получил нового подтверждения.
Провинциальные дворяне с крайним негодованием отзывались о последствиях временного восстановления Юрьева дня при Годунове. Наиболее резкое выражение эта оценка получила в Бельской летописи, составленной в среде уездных служилых людей в 30-х годах XVII в. Когда Борис Годунов во второй раз дал крестьянам «волю» и разрешил им выход, повествует летописец, он «скорил» городовых дворян и детей боярских, «и межу их учинилась междуусобная кровопролитие, и тяжбы о том меж ими велики зело стали, и от того у служилых людей поместья и вотчины оскудели и сами служилые люди стали в великой скудости и межу себя в ненависти».[16]
Политика Годунова не удовлетворила феодально зависимое крестьянство и одновременно внесла раздор в ряды господствующих классов. Возобновление «выхода» пробудило среди закрепощенных крестьян надежду на то, что они смогут вернуть утраченную волю с помощью «доброго» царя. Запрет переходов в 1603 г. вызвал их глубокое разочарование. У мелких дворян, разоренных трехлетним голодом, были свои причины негодовать на «земскую» выборную династию. Политика восстановления Юрьева дня грубо попирала их материальные интересы. Столкновения из-за крестьян грозили расколоть низшее дворянство, составлявшее самую многочисленную прослойку господствующего класса.
Недовольство уездных детей боярских явилось одним из важных факторов кризиса, приведшего к гражданской войне в России в начале XVII в.
Глава 4Боевые холопы
Своеобразие классовой структуры в конце XVI — начале XVII в. заключалось в том, что процесс формирования феодального сословия носил незавершенный характер. Превращение сословных барьеров в непроницаемую скорлупу было еще делом будущего, а пока же низшее поместное дворянство плотно смыкалось с некоторыми другими служилыми группами, включая несвободных военных послужильцев. В период образования единого государства масса «слуг под дворским», обитавшая на великокняжеском дворе в невольном (холопском) состоянии, влилась в состав феодального дворянства. Фонды конфискованных боярских земель, составившие основу поместной системы, не соответствовали численности московских служилых людей, получивших право на поместье. Ввиду этого власти стали наделять поместьями не только великокняжеских послужильцев, но и «боярских людей» — боевых холопов из распущенных боярских свит. Позже, в связи с составлением родословцев, дворяне были записаны в Бархатную книгу, а помещики из боярских холопов — в Поганую книгу.