[501]. Статьи в епархиальных изданиях были посвящены образованию и внебогослужебным беседам как основным инструментам внутренней миссии[502]. Однако эффективность этих инструментов зависела от участия мирян. Успех внутренней миссии, как и успех приходских школ, зависел от стремления все более мобильного и любознательного населения страны к образованию.
Многие священники обнаружили, что они могут более эффективно влиять на понимание мирянами веры и современного мира именно в образовательной сфере, а не в литургическом контексте. Частично это было связано с регулированием Синодом произнесения проповедей в приходских храмах. Как предписывалось в своде синодальных указов 1885 года, священник должен был проповедовать «о почитании властей и особенно высшей Царской Власти, о должностях всякого чина, стараться при этом искоренять суеверие, вкоренять в сердца страх Божий»[503]. Чтобы предотвратить отклонение от этой формулы, все священники были обязаны представлять свои проповеди перед их произнесением на утверждение своему благочинному в письменной форме. Во время произнесения этих заранее одобренных проповедей священникам запрещалось жестикулировать, плакать или смеяться[504]. Такая цензура сводила на нет действенность проповеди. Как докладывал один благочинный в тверскую консисторию в 1906 году: «Сказывание проповедей, написанных по назначению, по общепринятому плану, написанных слогом более или менее научным, оказывается мало-полезным, а для слушателей иногда скучным. Говорить проповеди на темы современные, жизненные, говорить живою речью, „без тетрадки“, духовенство в большинстве случаев не решается»[505]. Однако далее в докладе говорилось: «Духовенство не уклоняется беседовать с народом, по поводу современных событий, каковы, например, бывшая война с Японией и революционная смута в нашем Отечестве, но об этом не столько с церковной кафедры, сколько в частных беседах»[506]. Священники могли бы просто беседовать с большими группами прихожан в образовательных целях, особенно в рамках «публичных чтений». 16 апреля 1869 года Синод разрешил всем священнослужителям проводить с разрешения гражданских властей публичные чтения на религиозные темы в школах, административных зданиях или на открытом воздухе[507]. Такие мероприятия имели целью разъяснять значение богослужения, сподвигать к чтению и нравственно назидать. Указ также разрешал прихожанам задавать вопросы выступающему, и в этом случае мероприятие превращалось во «внебогослужебные собеседования», или беседу. Участие прихожан в таких обсуждениях позволяло серьезно отклоняться от официальной программы, о чем свидетельствует отчет 1906 года о публичных чтениях, состоявшихся в Тверском Отрочьем монастыре: «Заранее составленная программа не исключала возможности собеседнику самостоятельно избирать тот или другой предмет для собеседований, особенно если это вызывалось обстоятельствами современной жизни или каким-либо другими соображениями»[508]. Таким образом, возможность для священника убеждать и наставлять часто зависела от вовлеченности прихожан в беседы.
Такие чтения регулярно проводились в большинстве приходских школ. Фактически отказ от их проведения мог вызвать в адрес священника публичную критику в епархиальной прессе[509]. Благодаря использованию проекторов, хоровому пению и подбору развлекательного и полезного материала чтения стали популярной формой времяпрепровождения. В некоторых случаях могло быть получено разрешение на проведение масштабных чтений силами нескольких приходов. В таких случаях приглашались талантливые ораторы из числа духовенства. Сообщалось, что чтения и беседы, проводившиеся в Отрочьем монастыре в Твери, в 1905 году собирали каждое воскресенье по меньшей мере 250 человек[510]. Фабрики представляли собой наиболее удобные места для привлечения большой аудитории, и городское духовенство сочло их удачным местом для вовлечения рабочих в приходскую общину. Московское епархиальное руководство начало финансировать «чтения для рабочих» в 1902 году, предоставляя бесплатную литературу и проекторы изображений во многих местах по всему городу. Московский митрополит Владимир сам проводил подобные мероприятия в Историческом музее. На этих чтениях затрагивались и практические, нерелигиозные темы, чтобы повысить их привлекательность. В 1907/08 учебном году в Москве клириками было проведено 238 чтений по богословию, 140 по праву, 118 по истории, 42 по литературе, 30 по географии, 16 по гигиене, 9 по физике и астрономии, 5 по музыке и 4 по сельскому хозяйству[511].
В то время как растущие промышленные центры России представлялись священникам как нависающая угроза развращения, некоторые их собратья находили новые возможности для просветительской работы в городах и на фабриках. Клирики в сельской местности имели определенные ограничения на совместную работу, которых в городах не было. Сотрудничество между отдаленными друг от друга сельскими приходами требовало длительных разрешительных процедур и не всегда одобрялось[512]. Приходские объединения часто утверждались при условии соблюдения ими синодального указа 1893 года, который предусматривал, что они «исключительно связаны с церковью, не распространяясь за пределы прихода»[513]. Городские общины, напротив, были тесно расположены, и их пастыри часто окормляли временных прихожан из различных провинций. Некоторые из них чувствовали себя отчужденными от приходов с таким составом. Священник, который служил в приходе в Твери, жаловался в 1905 году: «…все бывшие в моей церкви у исповеди и св. Причастия, рабочие вагоностроительного завода в количестве 939 человек, показаны не прихожанами моими, а пришлыми; именно, таковых причастников было из крестьян обоего пола [из шестнадцати разных губерний]… Спрашивается, каким образом я мог всех этих иногородних рабочих считать своими прихожанами?..»[514]. Тогда же капеллан воинского соединения, дислоцированного у железной дороги под Тверью, начал проводить публичные чтения для тех же самых рабочих. Он встречался с рабочими и даже организовал хор. Заводская администрация была так довольна, что оплатила строительство отдельной церкви и обратилась в консисторию с просьбой разрешить создание нового прихода с включением в него своих работников: «Заводоуправление, хотя и могло бы представить Вам список тех рабочих и служащих, которые желали бы быть прихожанами полковой церкви, но не видит в этом надобности, так как рабочие и служащие на заводе могут и сами по собственному желанию уходить с заводских работ и могут быть сменяемы. Администрации завода, а следовательно Правлению, при каждой смене рабочих и при требовании на них списка, пришлось бы постоянно ходатайствовать об открытии прихода при полковой церкви без всякой надежды на успех своего ходатайства»[515]. Текст прошения, которое консистория, конечно, отклонила, выявил неуместность отдельного заводского прихода. Подвижность и анонимность городской среды позволяли прихожанам легче перемещаться между церквами и даже конфессиями, что делало их принадлежность к той или иной церковной общине менее значимой. Кроме того, задача обращения к большим группам работников давала священникам возможность строить более широкие социальные сети среди православных мирян и осуществлять более масштабную «внутреннюю миссию».
Другой формой просветительской работы священников на городских приходах было распространение литературы. В предыдущие десятилетия деревенский священник часто служил основным источником информации для своих неграмотных прихожан, читая им газеты, что сохранялось в некоторых приходах и в XX веке[516]. Однако в условиях распространения грамотности и доступности печатных материалов духовенство было вынуждено конкурировать с другими источниками информации. Один священник так описывал недоумение своих крестьян, вызванных радикальными статьями, опубликованными в газетах: «Народ, с доверием относящийся к печатному слову, был смущен: чьи неблаговидные отзывы печатают о служителях веры и власти; всякие лживые сообщения принимались за истину…»[517]. Священники пытались повлиять на то, что читают прихожане, собирая церковные библиотеки. Но библиотеки были дорогим предприятием для сельских приходов, и многие церковные старосты не соглашались тратить средства на покупку книг[518]. Официальные ограничения на сотрудничество препятствовали созданию межприходских сельских библиотек. Однако приходские школы могли получать пожертвования на приобретение литературы и от прихожан, и от епархиальных братств[519]. А те из них, что находились в городах, обслуживали более крупные общины и благодаря этому привлекали больше пожертвований на создание и детских, и взрослых библиотек. Обратная миграция рабочих-крестьян в деревни позволила расширить циркуляцию книг из таких библиотек. Отчет московского инспектора о Преображенской церковно-приходской школьной библиотеке демонстрирует работу городского прихода по распространению литературы во многих небольших общинах.
Собираемые разными путями книги, если было нужно, поправлялись, пополнялись, переплетались, и вот в настоящее время имеется в библиотеке свыше 2000 названий… Пользуются книгами для чтения прежде всего ученики школы, которые ежедневно в 5 часов вечера берут и меняют книги, как для себя, так и для своих родителей… Затем, пользуются книгами непосредственно родители учащихся, которые забирают книги преимущественно пред своим отправлением в деревни на праздники Рождества Христова, Пасху и в другое время; берут они не по одной, а по две, по три и более книг и возвращают всегда с благодарностью. В большом же количестве, например, по 50, 100 и даже 200 экземпляров, выдаются книги на разные фабрики и заводы для чтения рабочих. В 1898 году таких мест, куда выдавалось по множеству книг, было 21, где читателей уже можно считать не сотнями, а целыми тысячами