Церковные иерархи рассматривали приходской вопрос с «макроэкклезиальной» точки зрения, как выразилась Вера Шевцова. Они отождествляли единство церкви со своей апостольской властью, а не с внутриобщинными связями[584]. Согласно их видению, приходской священник выступал как продолжение апостольской власти епископа на приходском уровне. Хотя архиереи признавали отчуждение мирян от приходской жизни проблемой, большинство из них больше беспокоила опасность банкротства епархий, если контроль над приходскими ресурсами перейдет к прихожанам. В своем ответе по вопросу церковной реформы митрополит Московский Владимир (Богоявленский) в 1906 году писал: «При несомненной пользе, какой можно ожидать в деле оживления приходской жизни от привлечения к заведованию церковным хозяйством самих прихожан, здесь, по моему мнению, требуется и значительная осторожность. При этом легко может случиться, что все церковные средства пойдут на нужды прихода, а не на нужды самой церкви и необходимых церковных (например, духовно-учебных) учреждений»[585]. В деле оживления приходской общины архиереи возлагали надежды на руководство со стороны приходского духовенства как представителей своей власти. Как писал далее митрополит Владимир: «Много может здесь сделать своим усердием и один добрый пастырь… Но еще лучше пойдет дело, если вокруг своего пастыря и своего храма сгруппируется весь приход и составит такую тесно сплоченную общину, члены которой станут жить одной жизнью, одними общими интересами»[586]. Как говорилось в предыдущих главах этой книги, Синод разрешил создание разнообразных объединений приходского духовенства с целью содействия пастырскому руководству в рамках сильных православных общин. Однако архиереи сразу ограничили возможности приходского духовенства по организации общинных инициатив, сохранив административный контроль над всем епархиальным имуществом. Еще раз процитируем митрополита Владимира: «Церковные деньги и имущество суть священное достояние, которое по Апостольским правилам подлежит власти и распоряжению епископа»[587]. На практике это означало, что пастырь не мог принять сколько-нибудь значимое управленческое решение без явного одобрения архиерея, для получения которого требовался громоздкий бюрократический процесс. В результате, как сетовал Папков в публикации 1902 года, поскольку приходской священник не мог быстро приобрести что-либо для своего прихода, то его опережали другие покупатели или же ему приходилось платить больше изначальной цены[588].
В качестве иллюстрации можно привести случай приобретения имущества приходским попечительством в Тверской епархии. В 1909 году некто о. Никольский написал в Тверскую консисторию письмо с просьбой разрешить со стороны архиерея окончательно оформить покупку земли попечительством его прихода. Покупка эта фактически была совершена в 1898 году, когда его предшественник взял через попечительство ссуду на покупку у дворянской семьи 222 десятин (2180 га) земли за 16 000 рублей. Хотя местный нотариус одобрил эту покупку, старший нотариус города Кашина отказался подтвердить ее до получения одобрения от епископа. Никольский открыто признавал, что его ныне покойный предшественник «знал, почему купчая крепость не утверждается старшим нотариусом, даже может быть знал, что он и не утвердит ее, но не возбуждал соответствующего ходатайства будучи осведомлен, что Епархиальная Власть воспрепятствует ему и попечительству сделать такую крупную покупку при отсутствии наличных сумм»[589]. Однако 31 января 1900 года Сенат принял закон, разрешавший всем благотворительным ассоциациям, связанным с церковью, приобретать собственность без предварительного разрешения. Ссылаясь и на этот закон, и на то, что попечительство выплатило всю задолженность за покупку, кроме 2708,41 рубля, священник просил признать его попечительство в качестве собственника земли. Консистории потребовалось три года, чтобы ответить. В январе 1912 года тверской епископ подписал решение о том, что первоначальная покупка была незаконной и не может быть подтверждена задним числом; однако, учитывая тот факт, что попечительство выплатило бо́льшую часть своего долга за счет продажи древесины и пожертвований прихожан, покупка теперь могла быть подтверждена в соответствии с новым законом – разница, казалось бы, чисто формальная[590]. Как и многие из их идеологических противников, синодальные иерархи были готовы пожертвовать жизнеспособностью приходской общины ради сохранения своей власти над ней.
Идея расширения прав и возможностей прихода оказалась недостаточной для компромисса среди его самоназначенных защитников. 6 марта 1906 года, после революции и отставки Константина Победоносцева с поста обер-прокурора, Николай II созвал Предсоборное присутствие в Александро-Невской лавре. Этому органу было поручено подготовить Всероссийский церковный собор, который должен был пересмотреть синодальную систему церковного управления и, возможно, восстановить патриаршество. Четвертый отдел присутствия (из семи) рассматривал вопрос о приходской реформе. В этот отдел входили Папков и другие церковные ученые, но преобладали там представители приходского духовенства. Отдел подготовил предложение о разделении приходской собственности и финансов на три категории: церковь, причт и прихожане. Органы управления каждой должны были представлять собой отдельное юридическое лицо. Предполагалось, что третья категория будет управляться выборными органами прихожан и получит широкие полномочия в отношении приходской собственности и религиозного образования. Это компромиссное решение хотя вызвало разногласия на общем собрании Присутствия, но также и привлекло сторонников, в том числе некоторых иерархов, таких как будущий патриарх, а тогда архиепископ Финляндский Сергий (Страгородский). Однако присутствие завершило свою работу в декабре, а Собор был отложен на неопределенный срок. Это позволило Синоду взять реформы под свой контроль. К сентябрю 1908 года был утвержден синодальный проект реформы, подготовленный внутренней комиссией, в которую не входили представители приходского духовенства. Суть его состояла в том, чтобы разделить приход на два образования, исключив юридическую автономию приходского духовенства (причта). Предполагалось, что прихожане будут управлять ограниченной сферой местных дел, но не будут иметь никакого отношения к «церковной собственности», которая останется в ведении Синода. Этот проект подвергся резкой критике со стороны Совета министров за мизерную роль, которую он отвел приходской общине, и в конечном итоге был отозван[591]. В последующие годы Дума также сформулировала ряд проектов реформ. Например, в 1911 году III Дума выделила 14 миллионов рублей на освобождение бедных мирян от бремени содержания духовенства. Однако при распределении среди многих обедневших приходов империи эта субсидия обеспечила лишь зарплату некоторым священникам в размере от 100 до 300 рублей в год, что не устраняло их зависимости от поддержки прихожан[592]. Синод систематически отвергал структурные реформы, предложенные Думой, бо́льшая часть которых предусматривала передачу контроля над приходской собственностью мирянам. Хотя в разработке этих предложений участвовали как епископы, так и священники, присутствовавшие в Думе, Синод расценил их «как незаконное, противоканоническое вмешательство в дело внутреннего управления Православной Церкви»[593]. Приходская реформа так и не вышла из тупика, в который была загнана своими сторонниками, конкурирующими между собой.
Приходской священнослужитель, часто оказывавшийся в стороне от обсуждения реформы, оставался главным активистом обновления приходской жизни на практическом уровне. В то время как различные группы интересов находили благотворительность и взаимопомощь внутри приходских общин полезными или идеологически привлекательными, именно пастырская деятельность приходского духовенства обеспечила, по терминологии Талала Асада, «санкционирующий дискурс» для этих действий как православных религиозных практик. Несмотря на хроническое вмешательство в приходскую жизнь конкурирующих интересантов – церкви, государства и образованного общества, эта работа все-таки осуществлялась. Восприятие всех этих влияний самими клириками было выражено в статье, опубликованной в московском епархиальном издании в 1906 году, где были изложены комментарии одного священника на пастырском собрании. Автор высоко оценил стоическую преданность приходского священника своему делу несмотря на эти вторжения: «В качестве причины упадка приходской жизни и недостаточного пастырского воздействия на пасомых одни указывают материальную необеспеченность духовенства, другие – давление светской власти; третьи упадок авторитета духовенства объясняют тем, что Епархиальное Начальство чересчур строго поступает с духовенством… На одном из летних собраний… какой-то псаломщик главнейшую причину упадка ц.-п. жизни видел даже в союзе церкви с государством… Однако более искренние и более вдумчивые решения указывают иные причины упадка приходской жизни и ослабления пастырского влияния на пасомых»[594]. Несмотря на провал приходской реформы на институциональном уровне, пастырская работа в конце XIX и начале XX века была сосредоточена на организации новых приходских ассоциаций, посредством которых можно было добиться сотрудничества мирян в управлении церковью как сообществом.
Голоса из прихода
Еще в ходе реформ 1860‑х годов, после получения необходимой свободы слова и собраний, представители духовенства стали работать над объединением приходов вокруг институтов благотворительности и взаимопомощи, подобных тем, которые существовали в их собственной среде. Отец Александр Гумилевский основал два первых благотворительных братства на своем приходе в Санкт-Петербурге в 1863 году