[732]. Число выборщиков, избранных из духовенства для работы в избирательном собрании помещичьей курии, всегда было небольшим, как и доля духовенства в общей численности населения[733]. Однако коллективное участие в избирательном процессе создало возможность появления политического дискурса в церкви.
Содержание политического диалога среди духовенства оценить непросто. В докладе, упомянутом выше, единственный комментарий протоиерея по поводу широких предвыборных дискуссий среди духовенства его округа заключался в том, что «больное место у духовенства – это материальная необеспеченность и зависимость от прихожан»[734]. Эта проблема, с которой сталкивалось большинство приходских священнослужителей, не может рассматриваться в отрыве от политических программ. Некоторые священники поддерживали монархические и реакционные партии в надежде, что торжествующее самодержавие обеспечит церковь всем необходимым. Другие отождествляли свои интересы с интересами прихожан из рабочего класса и становились сторонниками либеральных или радикальных партий. Однако священники, которые публично поддерживали партийные политические взгляды, особенно те, которых полиция или губернатор считали «нелояльными», рисковали суровыми наказаниями, такими как тюремное заключение в монастыре или лишение своей должности[735]. Отдельные священнослужители пошли на этот риск, церковные публицисты выражали политические взгляды в прессе под псевдонимом, а ассоциации духовенства из‑за коллективной самоцензуры редко выражали общую поддержку конкретному политическому направлению[736]. Многочисленные жалобы в церковных публикациях на то, что собрания духовенства использовались для организации поддержки Конституционно-демократической (кадетской) партии, позволяют предположить, что эти органы были гораздо более политизированными, чем казалось: «Мы уже имеем сведение, что на пастырском собрании в одном из городов нашей епархии батюшка предложил духовенству примкнуть к партии народной свободы [кадетов]»[737]. Каковы бы ни были преобладающие политические настроения среди духовенства, вклад депутатов-клириков в первых двух Думах был решительно левым.
Шесть священников были избраны из помещичьей курии для работы в I Думе, что составляло небольшой процент от ее 500 депутатов[738]. Лишь один из них, о. Воздвиженский из Тамбова, называл себя «консерватором». Отец Концевич, избранный на Волыни, примкнул к умеренной партии октябристов. Все остальные – из Бессарабии, Воронежа, Вятки и области Войска Донского – были прямо или косвенно связаны с кадетской партией[739]. Отец Афанасьев, избранный от Дона, заранее организовал ряд политических собраний перед началом работы I Думы в поддержку Освободительного движения, за что был привлечен полицией и епархиальным начальством под следствие[740]. Будучи депутатом, Афанасьев осудил как «антихристианскую» инициативу министра внутренних дел запретить духовенству «молиться о спасении жизни и души лиц, уличенных в противодействии власти»[741]. Хотя эти священники-депутаты не действовали единым блоком, все они выступали за отмену смертной казни и перераспределение государственных, частных и церковных земель в пользу крестьян-бедняков. Даже консервативный о. Воздвиженский выступал за передел церковной земли: «Всю церковную землю… если придет надобность неотложная в ней для бедных крестьян, я думаю, что никто из нашей братии не постоит за нее, по долгу совести…»[742]. Когда император досрочно распустил I Думу 8 июля 1906 года, о. Огнев из Вятки присоединился к 220 другим депутатам, в основном кадетам и трудовикам, подписавшим Выборгское воззвание, призывавшее население к протесту путем гражданского неповиновения. Это обращение не вызвало народного отклика, но позволило правительству запретить подписавшим его лицам голосовать или занимать выборные должности, фактически лишив избирательных прав руководство кадетской партии и положив конец ее доминированию в Думе. Отец Огнев был заключен в тюрьму на несколько месяцев вместе со многими подписавшими манифест и понес дополнительное наказание в виде лишения сана[743].
Оппозиционное поведение депутатов-священнослужителей I Думы стало неожиданностью для властей. 31 августа 1906 года Синод обратился ко всем епархиальным архиереям с письмом, призывая их объединить приходское духовенство вокруг установки на воздержание от партийной политики перед выборами во II Думу: «Нам, духовным вождям пастырей Церкви, необходимо приложить всяческую заботу объединить пастырские силы не какими-либо мерами прещений и строгости власти, а самым тесным союзом с ними в духе любви, путем непрерывного общения и назиданий… Многие будут приходить к ним, многие будут сулить им и народу все блага земные, лишь бы они подали за них свой голос и к тому же побудили свою паству. И трудно будет пастырю разобраться среди политических распрей и партийных споров. Но нам надлежит указать им, что у них есть высшая, непреходящая мера, которой измеряется всякое деяние человеческое»[744]. Синодальная иерархия решила усилить участие епархиальных архиереев в избирательном процессе, чтобы внушить приходскому духовенству эту идею беспартийного единства. Их план был выражен в синодальном указе № 11, изданном 12 декабря 1906 года, который призывал епархиальных архиереев увещевать свое приходское духовенство поддерживать царя и склонять к тому же мирян. Священники должны были совершать молебен перед каждым избирательным собранием, а епископ должен был произнести проповедь в губернской столице перед окончательным голосованием за депутатов в Думу. В указе также говорилось: «Рекомендовать епархиальным преосвященным, если они найдут возможным и полезным, по местным условиям, дать еще какое-либо руководственное указание по сему предмету подведомственному им духовенству, сделав таковое собственною властью»[745]. При таком руководстве, полагала церковная иерархия, церковники во II Думе будут действовать как сила лояльности и стабильности. Указ № 11 также призывал архиереев обеспечить, чтобы каждый имеющий право голоса из числа духовенства лично появлялся на всех избирательных собраниях, чтобы максимально увеличить голосование духовенства и увеличить число депутатов-священнослужителей во II Думе. В конце июля в официальном издании Синода была опубликована статья священника и будущего депутата III Думы Гепецкого из Бессарабии, в которой он призывал приходское духовенство тщательно проверять все списки для голосования, чтобы гарантировать, что в них указаны все имеющие право на участие священники[746]. Не осознавая масштабов диссидентских настроений среди пастырей, консервативные лидеры считали, что благодаря численности духовенство сможет противодействовать влиянию радикальных избирателей в помещичьей курии и выступать в качестве проправительственной силы в Думе.
Кампания по увеличению присутствия представителей духовенства во II Думе дала результаты, но этот более крупный контингент депутатов-священников уклонился еще дальше влево, чем первый. 13 из 520 депутатов II Думы были православными священнослужителями, двое из них епископами. Епископ новоучрежденной Холмско-Люблинской епархии Евлогий (Георгиевский) был избран от Люблинской и Седлецкой губерний и примкнул к умеренно-правой фракции. Викарный епископ Чигиринский Платон (Рождественский) был избран в Думу в Киеве и присоединился к правой фракции[747]. Остальные 11 депутатов-клириков были приходскими священниками, избранными из епархий Санкт-Петербурга, Оренбурга, Енисейска, Перми, Полтавы, Могилева, Волыни, Подолья, Вятки, Минска и Нижнего Новгорода. Пятеро из них, в том числе Григорий Петров, один из первых членов «Группы 32 петербургских священников», поддержали кадетов. В Вятке избиратели заменили лишенного сана о. Огнева более радикальным Федором Тихвинским, который присоединился к трудовикам вместе с двумя другими депутатами-клириками[748]. Константин Колокольников, избранный в Перми, начинал с эсерами, а затем примкнул к кадетам. Николай Пирский из Полтавы присоединился к умеренным правым, а Вячеслав Якубович из Минска – к фракции октябристов[749]. Как и их предшественники, левые священники во II Думе были едины в своей защите крестьянских интересов, включая перераспределение земли, и в резкой критике жестокой политики режима, особенно использования полевых военных трибуналов для быстрой казни революционеров. В своих воспоминаниях Евлогий вспоминал, как о. Тихвинский публично бросил вызов ему и епископу Платону в речи перед Думой: «Один из ораторов, священник Тихвинский, не говорил, а, вернее, кричал с трибуны: „Смертная казнь, господа, это страшная, это ужасная, это нечеловеческая месть!“ – и далее, обращаясь к нам, двум епископам (епископу Платону и ко мне): „Святители Божии, выйдите сюда на эту общественную трибуну и заявите, что смертная казнь противна Христу. Пусть никто не смеет оправдывать ее именем кроткого Спасителя… Господа, лучше быть судимым за милость, чем оправданным за жестокость“». Евлогий ответил, что он согласен, но убийства, совершаемые революционерами, были столь же оскорбительными для Христа