[750]. Такая политическая активность снискала к таким священникам, как о. Тихвинский, признание среди рабочих и крестьян и вызвала тревогу среди церковной иерархии[751].
Раскрытие заговора ячейки эсеров с целью убийства царя предоставило синодальному руководству возможность подчинить себе священников-диссидентов. Заседание Думы, созванное 7 мая 1907 года для обсуждения заговора, бойкотировалось левыми депутатами, в том числе священниками Гриневичем, Бриллиантовым, Архиповым, Колокольниковым и Тихвинским. Последствием этого скандала стало заседание синодального руководства, по итогам которого 12 мая было принято постановление «О священниках, состоящих членами Государственной думы и принадлежащих к крайним революционным партиям». В резолюции утверждалось, что, присоединившись к бойкоту, священники явно отказались отвергнуть идеи потенциальных цареубийц, что несовместимо с саном священника. Таким образом, Синод потребовал, чтобы они публично отказались от членства в партиях, призывающих к изменению существующей структуры власти[752]. Когда их вызвали к митрополиту Антонию (Вадковскому), все священники отрицали формальное членство в левых партиях, утверждая, что они просто присоединялись к фракциям как независимые депутаты. Антоний запретил им сотрудничать с левыми партиями и предложил присоединиться к умеренным октябристам или добровольно снять сан. Гриневич подчинился, отказавшись от принадлежности к трудовикам. Однако Колокольников, Архипов и Тихвинский отказались как изменить свою политическую позицию, так и отречься от священного сана. Они, а также кадет о. Бриллиантов, который не пошел на встречу с Антонием, были запрещены в служении, а затем лишены сана[753]. Петров также был лишен сана после периода заключения в монастырь за критику митрополита[754]. Лишение сана означало не только конец их церковной карьеры в качестве пастырей, но и прекращение работы в качестве депутатов Думы. По закону священники, как и государственные служащие, не могли ни голосовать, ни баллотироваться после увольнения со службы. Некоторые из них освоили новую профессию и продолжили свою политическую деятельность в другом качестве. Петров стал странствующим лектором, а затем был восстановлен в сане священника Всероссийским церковным собором[755]. Тихвинский нашел работу военного врача, а затем сыграл ведущую роль в тверской «епархиальной революции» летом 1917 года[756]. Однако в 1907 году лишение сана этих депутатов положило конец свободному участию православного приходского духовенства в думском эксперименте.
Политическое лицо православного пастыря изменилось после 1907 года, как и сама Дума. Император распустил II Думу 3 июня после того, как она отклонила требование министра внутренних дел Петра Столыпина об исключении 55 депутатов – социал-демократов, подозреваемых в подготовке насильственного восстания. Он также подписал новый закон о выборах, который резко сократил представительство крестьянства, городских центров и нерусских национальностей и увеличил представительство помещиков, чтобы создать более лояльную и послушную Думу. Священникам снова пришлось объявлять о новом избирательном законе в своих приходских церквах[757]. «Третьеиюньская система» была внедрена в церкви путем выделения избирателей из духовного сословия в отдельную курию, которая могла быть изолирована от радикальных элементов вне духовного сословия, чтобы ее было легче контролировать. Церковные выборщики, которые будут голосовать в избирательном собрании каждой губернии и баллотироваться на места в Думе, теперь будут избираться исключительно другими священнослужителями на благочиннических собраниях и епархиальных съездах. Как показывают наблюдения Булгакова, приведенные в начале этой главы, такой порядок позволял епархиальным архиереям отслеживать и контролировать весь процесс голосования. Государственные и церковные власти ограничивали политическое самовыражение приходского духовенства, использовали созданные им социальные сети.
Аргириос Пизиотис в своей диссертации «Православие против самодержавия» пролил новый свет на участие духовенства в III и IV Думах. Он выявил доклады московского священника Иоанна Восторгова обер-прокурору Петру Извольскому о попытках подавления инакомыслящих избирателей среди духовенства в губерниях по всей империи. Восторгов был выдающимся миссионером, который путешествовал по Сибири и Средней Азии в качестве представителя Синода для проверки религиозного образования, миссионерской работы и условий жизни среди православных поселенцев[758]. Он также был видным политическим активистом правого толка, плодовитым писателем и оратором. Как «православный патриот» Восторгов выступал за тесный союз между церковью и самодержавием[759]. В 1907 году он предпринял еще одну миссию от имени Синода по наблюдению за выборами духовенства в III Думу по всей Европейской России. Восторгов сотрудничал с епархиальными архиереями и начальниками губерний, чтобы обеспечить выявление и отстранение от выборов политически неблагонадежных священников. Из Симбирска, например, Восторгов сообщал: «На последнем избирательном съезде среди священников не будет крайних левых, даже если они дойдут до избирателей: всем им будут даны поручения и вызовы из города»[760]. Из Тверской епархии он сообщил о еще более тщательно продуманной кампании принуждения и запугивания. Председатели местных съездов духовенства были вызваны к епископу, который поручил им составить списки лояльных и диссидентских священнослужителей в своих округах. Последних следовало исключить из избирательного процесса, оставив их на приходах или отправив куда-либо с поручениями. Любые левые священники, которым удавалось быть избранными в качестве выборщиков, впоследствии не были допущены в город Тверь во время выборов[761]. Эти меры гарантировали, что все три депутата-клирика, которых тверское избирательное собрание направило в III Думу, были надежными консерваторами. Это были священники Гумилин, Троицкий и Куприянов[762]. Приходское духовенство сопротивлялось этим ограничениям его политической деятельности. В 1912 году, например, уездный капитан полиции Тамбовской губернии сообщал: «До выборов уполномоченных некоторые из благочинных дали мне слово, что указанные под № 10 и 24 („неблагонадежные“ священники Никифоров и Крылов) отнюдь не попадут в уполномоченные, между прочим, они оказались выбранными… Духовенство, не стесняясь, высказывало недовольство на те тесные рамки по выборам в Государственную думу, в какие оно поставлено высшей властью»[763].
Несмотря на периодическое неповиновение, совместный контроль за голосованием духовенства со стороны Синода и губернаторов обеспечил после 1907 года избрание почти исключительно правых депутатов-клириков.
«Система 3 июня» облегчила избрание гораздо большего числа депутатов-клириков в III Думу. Лишение избирательных прав горожан дало кандидатам от духовенства особое преимущество в провинциях, которые были разделены между сельским православным населением, с одной стороны, и неправославными городскими элитами – с другой, такими как в Киеве, который избрал 6 священников. В III Думу попали 46 православных священников и 2 епископа, в том числе митрополит Евлогий во второй раз[764]. После лишения сана Огнева и Тихвинского Вятская губерния в 1907 году избрала третьего священнослужителя-диссидента – Александра Попова[765]. В декабре 1907 года статья в издании Синода сообщала о выступлении Попова, критиковавшего политику правительства, как о печальном исключении из лояльного в остальном поведения депутатов-священнослужителей: «В третьей Думе это было первое и до сего времени, слава Богу, единственное выступление, компрометирующее православное духовенство, и да будет оно последним»[766]. Действительно, в ходе работы самой продолжительной из четырех Дум депутаты-клирики III Думы (1907–1912) в целом оказывали пассивную поддержку правому большинству. В то время как священники первых двух Дум открыто участвовали в политических дебатах по социальным проблемам России, священники III Думы были активны только в дебатах, непосредственно касающихся церковных дел. Евлогий позже вспоминал о своем растущем отвращении к политической работе: «Чем дальше, тем сильнее я стал чувствовать, что работа в Думе внутренно далека от Церкви, даже ей враждебна… Церковь и политика друг друга исключали»[767]. Хотя эти депутаты избегали участия в таких вопросах, как аграрная и судебная реформа, они активно участвовали в дебатах по поводу религиозной толерантности, приходской реформы, финансирования приходских школ и отделения Холмской губернии от Польши, чтобы защитить ее православное население от католического влияния[768]. В надежде на политическую и финансовую поддержку в обмен на неприметное сотрудничество с правительством иерархи и священники-консерваторы заявляли, что церковь стоит в стороне от партийной политики.
Отказ думского духовенства от представительной демократии и возвращение к опоре на государственную защиту нашел отражение в спорах по поводу религиозной терпимости. Хотя многие священнослужители приветствовали Указ о веротерпимости от 17 апреля 1905 года, он привел в ужас «православных патриотов», которые увидели в нем предательство со стороны царя – отказ от защиты церкви. Самым значительным следствием этого указа стала легализация перехода из православия в другие христианские конфессии. Он обещал и дальнейшие реформы, выражая «искреннее стремление императора гарантировать каждому подданному свободу веры и молитвы по велению его совести»