[130]. Священническая взаимопомощь стала эффективным источником поддержки обучения и социального обеспечения пастырей, поскольку приходским священнослужителям было нетрудно воспринимать заботу о престарелых, вдовах, сиротах и семинаристах в пределах своего сословия как часть своего пастырского служения. Другие обязанности, которые, казалось, противоречили этой миссии, были проигнорированы. Например, священники регулярно скрывали от властей старообрядцев, живущих в их приходах, защищая их от более высоких налогов, и почти никогда не сообщали в полицию о преступлениях, раскрытых во время исповеди[131]. По мере расширения синодальной бюрократии расширялось и разнообразие задач, которые она ставила перед приходским духовенством. Некоторые из них были практически проигнорированы, как, например, требование графа Николая Протасова во время его пребывания на посту обер-прокурора (1836–1855) о том, чтобы священники обучали крестьян агрономии[132]. Другие обязанности, особенно те, которые приносили непосредственную пользу прихожанам, выполнялись с готовностью. В статье 1914 года тверской священник размышлял о том, как эта деятельность изменила характер пастырской работы приходского духовенства.
Мы уже видим, что современное духовенство, в сравнении с духовенством прежних времен, стало совсем другое. Древний тип пастыря Церкви – молитвенника, ревностного и усердного служителя Богу и Церкви, совершающего свое служение в тишине, на духовном преимущественно поприще, видимой сферой которого является, как известно, Храм Божий… В настоящее время стал нарождаться… новый тип пастырей – общественных деятелей в роде законоучителей в различных школах духовного и гражданского ведомств, в роде представителей в высших законодательных учреждениях, в земствах, городских управлениях, в роде кооператоров, лекторов и писателей на тех или иных поприщах общественного служения и т. под. Одним словом, появился тип пастырей, которые хотя и не состоят на общественной службе, но всецело проникнуты стремлениями практических деятелей на житейской почве. Какими глазами нужно смотреть на этот появившийся тип пастырей и на их общественную деятельность и нет ли в последней (деятельности) чего предосудительного и несогласного с званием пастыря?[133]
Автор, о. Баженов, пришел к выводу, что на эту социальную работу «никак нельзя смотреть с каким-либо укором или пренебрежением»[134]. За ней лежат «вполне справедливые требования, предъявляемые в настоящее время к пастырям Церкви со стороны самого светского общества»[135]. Баженов и другие священники не считали такую работу несовместимой со своим пастырским долгом, поскольку она стала частью их служения. Священнослужители выполняли такую работу не по указанию синодальной бюрократии, а в ответ на нужды «светского общества». «Новый тип пастыря» возник по мере того, как сообщество духовных лиц стало более тесно идентифицировать себя с этим «светским обществом».
Священнические сети
К началу XIX века свобода создавать ассоциации взаимопомощи стала практической необходимостью для выживания приходского духовенства в рамках синодальной системы. Инициатива Петра I по учреждению семинарий в каждой епархии к этому времени наконец была реализована, и окончание семинарии стало обязательным условием для рукоположения в священный сан[136]. Это оказывало дополнительное финансовое давление на священнослужителей, которые должны были обеспечить будущее в церковном служении каждому из своих сыновей, отправив их в епархиальный центр для семинарского обучения. Однако такое образование не открыло приходскому духовенству новых источников дохода. Рукоположенным священникам было запрещено подрабатывать другими профессиями, кроме преподавания и земледелия[137]. Более того, само духовное сословие росло быстрее, чем в официальном реестре (штате) росло число приходов, которые обеспечивали основной источник дохода духовенства. Приходские сельскохозяйственные угодья не давали долгосрочной опоры семьям пастырей, поскольку принадлежали не им, а были прикреплены к самому приходу. Следовательно, священник и его семья теряли все инвестиции, вложенные в землю, когда клирик уходил на покой или переводился на другой приход[138]. В 1823 году Синод обратился к императору Александру I с просьбой разрешить, в свете растущего числа вдов и сирот в духовном сословии, создание организаций взаимопомощи для решения этой проблемы[139]. Согласие императора положило начало росту сети организаций духовенства в епархиях. Создание полуофициальных ассоциаций для помощи бедным в своем сословии помогло приходскому духовенству развить навыки коллективных социальных действий.
12 августа 1823 года император санкционировал учреждение епархиальных попечительств о бедных духовного звания. Им был предоставлен полуавтономный статус в епархиальном управлении, «отдельно от духовных консисторий». Но они также должны были действовать «под непосредственным ведомством местного Архиерея»[140]. Центральный комитет должен был состоять из шести членов, избранных епископом из числа епархиального духовенства, один из которых должен был быть также и членом консистории. Половина комитета должна была состоять из постоянных жителей епархиального города, чтобы попечительство могло собираться ежемесячно, тогда как другая половина могла приезжать из других мест епархии, чтобы «заниматься исполнением его поручений на своих местах»[141]. Местные комитеты должны были выполнять работу по сбору и распределению средств по всей епархии. Центральный комитет должен был сотрудничать с тремя представителями приходского духовенства в каждом уезде епархии[142]. Эти местные комитеты были обязаны представлять ежегодные отчеты благочинному, в юрисдикции которого они находились, с подробным описанием всех расходов. Отчеты затем направлялись в центральный комитет[143]. Несмотря на подчинение попечительства епископу и надзор со стороны назначенных им лиц, оно не имело принудительной власти над приходским духовенством, полностью полагаясь на его добровольное и неформальное сотрудничество вне иерархической цепочки приказаний.
Тексты предложений Синода и других правоустанавливающих документов свидетельствуют о том, что попечительства строились на уже существовавшей культуре взаимопомощи среди приходского духовенства. Чтобы сохранить ресурсы попечительства, претендентам на помощь было предложено, когда это возможно, полагаться на сети родства: «Если случится, что вспоможения будут просить имеющие при местах детей или ближних достаточных родственников, то Попечительство, вместо назначения пособия, употребляет средства к убеждению детей и ближних родственников, по Апостолу: свой дом благочестиво устроити и взаим воздаяти родителям»[144]. Попечительства полагались на сети родства для получения информации с целью тщательного изучения запросов на помощь и обеспечения надлежащего и эффективного ее предоставления: «Дабы пособия раздавать с истинною потребностию, для сего требуется, чтобы ищущий пособия, если он не довольно известен, в прошении к Епархиальному Архиерею изложил: 1) чей он сын; 2) сколько ему лет от рождения; 3) где и сколько времени находился в службе; 4) имеет ли семейство и кого именно в семействе»[145]. Убедившись в том, что члены этих родственных сетей не отказались от своих обязанностей, как было указано выше, попечительство ставило своей целью соединить их усилия и расширить их совокупное влияние на всю епархию: «Точное сведение местных обстоятельств и благодетельная попечительность без сомнения откроют сии источники, ежели не во всех, то по крайней мере в некоторых Епархиях»[146]. Таким образом, в стремлении справиться с растущим числом обедневших и обездоленных представителей духовного сословия режим позволил расширить сети социальной поддержки духовенства до масштабов епархии, границы которой совпадали с границами губернии.
Свобода приходского духовенства объединяться и сотрудничать не была формально далее расширена, пока в России не наступила эпоха социальных преобразований, известная как Великие реформы. Этот период начался с того, что в 1861 году в церквах и частных имениях по всей империи был прочитан Манифест об отмене крепостного права, составленный митрополитом Московским Филаретом (Дроздовым). Последующие реформы были вызваны сочетанием их необходимости и сдвигом в идеологии монархии в пользу более широкого участия общества. Дарование личной свободы более чем 23 миллионам крестьян породило острую нужду в местном самоуправлении по всей сельской России. За земской реформой 1864 года, учредившей демократически избранные органы местного самоуправления, последовало введение суда присяжных, расширение свободы печати и создание органов городского управления[147]. Нельзя сказать, что духовное сословие выиграло от этих реформ. Приходские священнослужители не были включены в судебную реформу и оставались под юрисдикцией духовной консистории, а не присяжных из числа их коллег[148]