трительно сохраняет. Ведь если он отдает что-то, то лишь для того, чтобы, хотя бы отчасти, получить что-то взамен. Следовательно, в жертвоприношении присутствуют два аспекта. Это сделка, и это долг. Здесь смешиваются бескорыстие и выгода. Вот почему оно так часто принимало форму договора. По сути дела, не существует, вероятно, такого жертвоприношения, где бы не имелось элемента договорного начала. Обе стороны обмениваются услугами, и каждая находит в этом свою выгоду. Ведь боги сами нуждаются в профанах. Если бы от урожая ничего не осталось, то бог зерна умер бы. Для того чтобы Дионис смог возродиться, необходимо во время сбора винограда принести ему в жертву козла. И ведь именно сома, которой люди поят богов, дает последним силу в борьбе с демонами. Чтобы сакральное продолжало существовать, необходимо его пополнять, что делается за счет доли профанов. Эта двойственность присуща самой природе жертвоприношения. В самом деле, оно совершается при наличии посредника, и мы знаем, что без посредника жертвоприношения не бывает. Жертва, поскольку она отлична от жертвователя и бога, разделяет их, вместе с тем объединяя, и, опять-таки, они сближаются, но не сливаются полностью друг с другом.
Однако есть случай, где отсутствует всякий эгоистический расчет. Это жертвоприношение бога: ведь бог, который жертвует собой, отдает себя без надежды на взаимность. Дело в том, что в данном случае исчез какой бы то ни было посредник. Бог, который одновременно является жертвователем, составляет единое целое с жертвой, а иногда и с совершающим обряд жрецом. Все различные элементы, из которых состоят обычные жертвоприношения, здесь проникают друг в друга и смешиваются. Однако такое слияние возможно лишь для мифических, то есть идеальных существ. Вот как могла появиться на свет концепция бога, жертвующего собой ради всех людей, ставшая и для самых цивилизованных народов высочайшим выражением и словно бы идеалом самоотверженности.
Но так же как жертвоприношение бога не выходит за пределы воображаемой сферы религии, вся система в целом, можно полагать, есть не более чем игра образов. Существование сил, к которым обра-102
щается верующий, жертвуя им самое ценное свое достояние, похоже, не подтверждается никакими фактами. Неверующий видит в этих ритуалах только пустые и дорогостоящие иллюзии, удивляясь, что все человечество так истово расточало свои силы ради призрачных богов. Но, возможно, есть и подлинные реалии, с которыми можно связать институт жертвоприношения в целом. Религиозные понятия, коль скоро в них верят, существуют - и существуют объективно как социальные факты. Сакральные объекты, в сфере которых функционирует жертвоприношение, - это социальные объекты. И этого достаточно, чтобы объяснить жертвоприношение. Два условия лежат в его основе. Прежде всего, нужно, чтобы вне жертвователя существовали вещи, выводящие его за пределы самого себя, которым он обязан тем достоянием, что приносит в жертву. Далее, нужно, чтобы эти вещи находились близко к нему, чтобы он мог вступить с ними в связь, найти в этом нужные ему силу и уверенность и получить от контакта с ними благословение, ожидаемое им от участия в обрядах. А это качество глубокого проникновения и отделенности, имманентности и трансцедентности в высшей степени характерно для социальных объектов. Они также существуют одновременно, в зависимости от избранной точки зрения, внутри и вне индивида. Отсюда становится понятно, что является функцией жертвоприношения, если отвлечься от символов, с помощью которых верующий выражает его для самого себя. Это социальная функция, потому что жертвоприношение относится к социальным объектам. С одной стороны, отказ индивидов или групп от своей собственности питает социальные силы. Это, конечно, не значит, что общество нуждается в вещах, приносимых в жертву: ведь здесь все происходит в мире идей, речь идет о ментальных и моральных видах энергии. Но акт отказа, непременно входящий во всякое жертвоприношение, то и дело напоминая отдельным
лицам о присутствии коллективных сил, как раз и поддерживает идеальное существование последних. Подобные общие искупления и очищения, подобные причащения, сакрализация групп, сотворение духов-покровителей городов - все это имеет для коллективного начала большое значение, придавая ему - или периодически обновляя - этот специфический характер доброты, силы, строгости, устрашения, т. е. характер, составляющий одну из существенных черт социального лица. С другой стороны, в том же акте находят свою выгоду и индивиды. Себе и вещам они передают в полном объеме социальную силу. Они освящают авторитетом общества свои обеты, свои клятвы, свои браки. Обработанные ими поля, построенные ими дома они окружают словно бы защитным кругом святости. В то же время они обретают в жертвоприношении средство восстановления равновесия. Принеся искупительную жертву, они откупаются от общественного проклятия, последствия своих ошибок и возвращаются в общество. Отдавая часть вещей, употребление которых общество ограничило, они получают право пользоваться ими. Таким образом, общественная норма сохраняется без угрозы для них, без ослабления группы. Следовательно, как для индивидов, так и для коллектива жертвопри-103
ношение выполняет социальную функцию. И поскольку общество состоит не только из людей, но еще и из вещей и событий, то, вероятно, жертвоприношение может следовать ритму человеческой жизни и ритму природы и вместе с тем воспроизводить их. Оно смогло стать периодическим ради использования природных феноменов, окказиональным ради удовлетворения сиюминутных потребностей людей и приспособиться к выполнению тысячи других функций.
Впрочем, по ходу исследования мы смогли увидеть, сколько социальных представлений и обычаев, которые сами по себе не относятся к сфере религиозного, связано с жертвоприношением. Соответственно, это - договор, выкуп, наказание, дар, отречение и нечто связанное с представлениями о душе и бессмертии, которые и ныне являются основой общественной морали. Это говорит о том, какое значение понятие жертвоприношения имеет для социологии. Но в этой работе мы не можем проследить его развитие и рассмотреть все его призводные. Мы поставили себе задачу лишь попытаться определить его.
НАБРОСОК ОБЩЕЙ ТЕОРИИ МАГИИ
ИСТОРИЯ ВОПРОСА
и источники
Магия с давних пор была предметом размышлений. Однако исследования древних философов, алхимиков и теологов имели сугубо практический характер и относятся скорее к истории самой магии, чем к нашему сюжету - истории научных исследований. Список таких работ, продолжением которого является и наша, открывается трудами братьев Гримм1. В настоящее время имеются хорошие монографии, в которых рассмотрена большая часть важнейших тем по магии. По какому бы принципу, историческому или логическому, эти данные не отбирались, подробнейшие своды созданы. С другой стороны, выработан ряд важных понятий, как например, понятие пережитков или симпатической связи. Нашими прямыми предшественниками являются ученые антропологической школы, благодаря исследованиям которых сложилась достаточно стройная теория магии. В своей работе "Первобытная культура" Тайлор затрагивает два момента. Он увязывает магическую демонологию с первобытным анимизмом; во втором томе он одним из первых говорит о симпатической магии, то есть магических обрядах, идущих в соответствии с так называемыми
законами симпатии, от подобного к подобному, от сходного к сходному, от образа к предмету, от части к целому. И это, главным образом, для того, чтобы показать, что в наших обществах магия является частью системы пережитков. В действительности, объяснения Тайлора сводятся к тому, что магия целиком основана на анимистических представлениях. Подобным образом исследовали магию Джордж Уилкен и Сидней Хартланд - один в связи с анимизмом и шаманизмом, другой в связи с фетишизмом, относя к числу симпатических связей те, которые существуют между человеком и предметом или существом, с которыми связана его жизнь.
С работами Фрэзера и Лемана2 появляются настоящие теории. Теория Фрэзера в том виде, как она изложена во втором издании "Золотой ветви" является для нас наиболее ясным выражением целой традиции, в которую помимо Тайлора внесли свой вклад Альфред Лайол, Джевонс,
1 Гримм - братья Якоб (1785-1863) и Вильгельм (1786-1859) Гримм. Нем. ученые-филологи, исследователи истории немецкого языка, немецкой мифологии и фольклора. Прим. ред.
2 Леман, Иоган Эдвард (1862-1930). Датский теолог и историк религии. Прим. ред. 107
Лэнг3, а также Ольденберг4. Но поскольку, несмотря на расхождения в некоторых вопросах, все авторы сходятся в том, чтобы определить магию как преднауку, и поскольку в этом основа теории Фрэзера, то мы сначала остановимся именно на этом аспекте. Согласно Фрэзеру, магическими являются обряды, предназначенные для достижения определенного эффекта путем использования двух законов, называемых симпатическими: закона подобия и закона контакта. Первый формулируется следующим образом: "Подобное производит подобное"; второй: "Вещи, которые раз пришли в соприкосновение друг с другом, продолжают взаимодействовать на расстоянии после прекращения прямого контакта". Можно добавить как следствие: "Частное относится к целому как образ к предмету, который он представляет". Так что определения, выработанные антропологической школой, содержат стремление свести всю магию к симпатической магии. Формулы Фрэзера в этом отношении очень категоричны; они не допускают ни сомнений, ни исключений: симпатия - это необходимая и достаточная характеристика магии; все магические обряды являются симпатическими так же, как все симпатические обряды - магическими. В рамках этой традиции авторы признают, что маги выполняют обряды, которые либо похожи на религиозные молитвы и жертвоприношения, либо являются их имитацией или пародией на них. Также допускается, что жрецы в некоторых обществах заметно предрасположены к занятиям магией. Но нам говорят, что эти факты свидетельствуют о позднейших модификациях и влияниях и не должны учитываться при определении, поскольку определение относится к магии в чистом виде. Из этого первого положения возможно вывести другие. Прежде всего, магический