является событием совсем другого порядка; вызывая дождь, например, палкой помешивают воду в источнике. Именно в этом состоит особая природа обрядов, которые можно назвать традиционными действиями, обладающими особого рода эффективностью. Тем не менее, нам удалось пока определить только обряд в целом, но не магический обряд,
что предполагает определение отличия обряда магического от религиозного. Фрэзер, как мы уже видели, предложил некоторые критерии. Первый из них состоит в том, что магический обряд есть обряд симпатический. Однако этого признака недостаточно. Не только потому, что существуют несимпатические магические обряды, но также и потому, что симпатическим законам может подчиняться не только магия, но и религия. Когда в иерусалимском храме в праздник Суккот16 первосвященник льет воду на алтарь, держа руки высоко поднятыми, он, без сомнения, совершает симпатический обряд, предназначенный для того, чтобы вызвать дождь. Когда жрец во время торжественного индуистского жертвоприношения продлевает или сокращает по своему желанию жизнь жертвы после странствия, завершающегося возлиянием, его обряд еще в большей степени симпатический. Как в первом, так и во втором случае символы вполне прозрачны, и обряд, кажется, действует сам по себе. Однако и в первом, и во втором случае обряд носит сугубо религиозный характер, в чем не оставляют никаких сомнений лица, участвующие в ритуалах, особенности места проведения или причастные божества, торжественность действий, а также намерения присутствующих при культовом действии. Таким образом, очевидно, что симпатические обряды могут быть как магическими, так и религиозными.
Другой критерий, предложенный Фрэзером, состоит в том, что магический обряд обычно эффективен сам по себе, что он принуждает,
16 Суккот - осенний, последний из пяти установленных в Торе праздников еврейского народа, являющийся духовной и
сельскохозяйственной кульминацией года. Прим. ред.
115
тогда как религиозный обряд действует через поклонение и примирение. Первый обладает немедленным автоматическим воздействием, второй действует косвенно, опираясь на почтительные увещевания высшего существа, а исполнитель обряда представляет собой духовного посредника. Но этого еще далеко не достаточно для объяснения различий; религиозный обряд подчас тоже носит принуждающий характер, и в большинстве древних религий божество никоим образом не было способно уклониться от ритуала, выполненного без нарушения установленной процедуры. Кроме того, не совсем верно, и мы это увидим позднее, что все магические обряды обладали непосредственным воздействием, поскольку в магических операциях участвуют духи, и даже иногда определенная роль отводится божествам, кроме того, дух, божество или дьявол не всегда неизбежно подчиняются указаниям мага, который в таком случае вынужден их умолять.
Это принуждает нас искать другие признаки. Для их поиска продолжим последовательно выделять различающие свойства того и другого.
Среди обрядов есть такие, что, несомненно, являются религиозными - это торжественные, публичные, обязательные, регулярные обряды, например, церковные праздники и причастия. Одновременно есть обряды, которые Фрэзер отказывается считать религиозными. Для него все церемонии австралийских аборигенов, большинство обрядов инициации являются магическими, поскольку они включают в себя симпатические ритуалы. А ведь на самом деле ритуалы кланов племени арунта17, называемые интичиума, - племенные обряды инициации - обладают именно той значительностью, серьезностью и святостью, что предполагает слово "религия"18. Тотемистические существа и предки, присутствующие в этих обрядах, того же рода, что и почитаемые и внушающие страх силы, чье участие, согласно тому же Фрэзеру, само по себе есть признак религиозного действия. Их даже вызывают во время церемоний. Есть другие ритуалы, которые, напротив, обычно являются сугубо магическими. Это колдовские обряды наведения порчи. Магическими их постоянно считают и право, и религия. Будучи незаконными, они формально запрещены и наказуемы. Этот запрет как бы формально отмечает различие между магическим и религиозным обрядами. Запрет сам по себе придает колдовским чарам магический характер, потому как имеются религиозные обряды со свойствами колдовства. Таковы, например, отдельные случаи devotioig, проклятия врагов города, нарушителей клятвенного обещания или лиц, покушающихся на места захоронений, наконец, все обряды, связанные со смертью, которые одобряют то, что, казалось бы, исключают ритуальные запреты. Можно даже сказать, что некоторые виды колдовства считаются колдовством
17
Арунта (Аранда) - название этнической общности австралийских аборигенов, населявших центральную часть
Австралии, см. Н. М. И. -Э. С., стр. 37, а также "Мифы народов мира", М., 1997, стр. 29-30. Прим. ред.
18 См. работу М. Мосса "Молитва" кн. II, ч. III "Формулы интичиума" в настоящем издании Прим. ред.
19 Devotio - "проклятие, насылаемое на врагов" [лат.]. Прим. ред. 116
лишь теми, кто их боится. Запрет - это граница, к которой приближается магия. Необходимо отметить, что эти две крайности образуют два полюса магии и религии: полюс посвящения и полюс осквернения чарами. В религии обычно создается некий идеал, которому приносятся жертвы, даются обеты, возносятся гимны и который защищен запретами. Этих сфер деятельности магия избегает. Она, скорее, тяготеет к чародейству, вокруг которого группируются магические ритуалы и которое всегда дает первые штрихи к обыденному образу магии. Между этими двумя полюсами простирается туманная полоса явлений, специфика свойств которых сразу не ясна. Это действия, которые и не запретны, и не предписаны в какой-либо форме. Существуют индивидуальные и добровольные по своему характеру религиозные действия, так же как имеются позволенные законом магические действия. С одной стороны, это случайные акты какого-либо культа индивида, с другой - магические практики, сопряженные с техническими приемами, например, медицина. У нас крестьянин, заклинанием изгоняющий со своего поля полевых мышей, или индеец, изготовляющий свои военные снадобья, или же финн, заговаривающий свое охотничье оружие, - все они преследуют совершенно законные цели и выполняют вполне дозволенные действия. Родство магии и домашних культов ярко проявляется в Меланезии, где магия используется в совершении ряда действий, объектами которых являются предки. Не отрицая возможности смешения понятий, мы считаем необходимым вернуться к их объяснению в дальнейшем. Пока что согласимся, хотя бы в общих чертах, с определением Гримма, рассматривавшего магию как "разновидность религии, служащей для низменных нужд домашнего быта". Но каков бы ни был наш интерес к взаимопроникновению магии и религии, сейчас важно прежде всего классифицировать явления, и для этого перечислить определенные внешние признаки, по которым их можно было бы распознать. Ибо сходство двух явлений не мешало людям ощущать отличия двух типов обрядов и выполнять их так, чтобы было видно, что они это различие чувствуют. Итак, нам требуется найти признаки, которые позволили бы классифицировать эти явления. Прежде всего, магические и религиозные обряды обычно подразумевают под собой разные субъекты действия - они не совершаются одними и теми же людьми. Если священник в качестве исключения занимается магией, то его поведение не является нормальным исполнением функций - он поворачивается спиной к алтарю и делает левой рукой то, что положено делать правой, и т. д.
Существуют и другие признаки, которые следует сгруппировать. Во-первых, выбор места проведения магического обряда. Обычно эта церемония совершается не в храме или у домашнего алтаря, а где-нибудь в лесу, вдалеке от населенных мест, ночью или в сумерках, в глухих закоулках дома, то есть поодаль, в стороне. В то время как религиозные обряды в общем случае стремятся к яркому дневному свету и публике, чего магия как раз избегает. Даже магические действия, разрешенные законом, все равно стараются скрыть, как и колдовство. Если все же 117
маг вынужден действовать на публике, то он изыскивает возможность избежать полной открытости - многие жесты совершаются украдкой, слова становятся неразборчивыми. Так, например, знахарь, костоправ, работающий перед собравшейся семьей, бормочет сквозь зубы свои формулы, не произнося их вслух, и прикрывается настоящим или симулированным экстазом. Таким образом, в обществе маг изолируется и с тем большим основанием он уединяется в глубине леса. Даже по отношению к своим коллегам он практически всегда держится сам по себе, оберегает себя. Уединение, как и тайна, является почти абсолютным признаком природной сущности магического обряда. Последний всегда предстает как дело одного человека или групп людей, действующих частным порядком и в частных целях, при этом и действие, и действующее лицо окружены тайной.
Эти разнообразные признаки, в сущности, отражают лишь нерелигиозный характер магического обряда; он действительно таков, и люди хотят, чтобы он был таким. Во всяком случае, он не входит в состав сложно организованных систем, именуемых культами.
Напротив, религиозная практика, даже случайная, даже необязательная, является предсказуемой, предписанной, официальной. Она составляет часть культа. Дань, отдаваемая божествам посредством обета или искупительной жертвы в случае болезни, является, в действительности, регулярным, обязательным, даже необходимым подношением, хотя и добровольным. Магический обряд, даже периодически повторяющийся (как в случае земледельческой магии), или необходимый, когда совершается с определенными целями (например исцеление), все равно рассматривается как нерегулярный, аномальный и менее достойный уважения. Насколько бы ни была полезна и разрешена законом лечебная магия, ее обряды, как можно себе представить, не предполагают такой же торжественности или ощущения необходимости совершаемого, как принесение искупительной жертвы и исполнение обета божеству, обладающему целительной силой. Необходимость, но не нравственные обязательства вынуждают обращаться к знахарю, хозяину фетиша или духа, костоправу или магу.