ламенно-вдохновенные или взволнованно-лирические авторские отступления, роль которых в романе можно сопоставить с ролью Хора в античной трагедии, в наиболее патетических местах отчетливо перекликаются со знаменитыми ритмами «Антигоны» Софокла: «Много есть чудес на свете, человек, — их всех чудесней». Утверждение духовных ценностей, заложенных в каждой личности — звучит ли оно в ярких публицистических обращениях к читателю или же раскрывается в характерах Джоудов и Джима Кэйси, — занимает центральное положение в идейно-художественной структуре народной эпопеи Джона Стейнбека. Этому возвышенному гуманизму, сочетающемуся с четкой общественной позицией, с пафосом обличения, роман «Гроздья гнева» и поныне обязан своим почетным местом среди выдающихся произведений американской литературы критического реализма.
Конец 1930-х — 40-е годы, когда вслед за «Гроздьями гнева» были опубликованы роман «Заблудившийся автобус», повести «Консервный ряд» и «Жемчужина» — наиболее значительный и плодотворный этап писательской биографии Стейнбека. Пятидесятые годы, напротив, стали для него временем серьезных творческих потерь и разочарований. С переездом из Калифорнии в Нью-Йорк писатель словно бы лишился источника, питавшего его книги свежестью наблюдений. Продолжая поиски гармоничного идеала человеческих взаимоотношений, он все чаще предпочитает социальной действительности сферу отвлеченных этических ценностей. Отступление от принципов реализма заметно обеднило содержание романа «К востоку от рая» (1952), в котором Стейнбек-аналитик спорит со Стейнбеком-философствующим резонером. Задумав создать эпическое полотно об истории двух калифорнийских родов и широко используя для этого материалы собственной семейной хроники, писатель чрезмерно перегрузил книгу параллелями с библейскими преданиями, навязчивой и подчас надуманной символикой.
Высокопарность слога и поверхностная сентиментальность характеризуют повести «Светло горящий» (1950) и «Благостный четверг» (1954), в которых «наш неисправимый философ-дилетант», как тогда именовала Стейнбека враждебная ему критика, вновь прибегает к многозначительным, но по большей части поверхностным обобщениям. Стремление обрести самого себя отражается в постоянном экспериментировании, в обращении к журналистике, не всегда успешной работе для кино и театра. Однако к концу десятилетия у Стейнбека появляются признаки преодоления творческого спада, что в более широком плане соответствовало общей ситуации во всей реалистической прозе Соединенных Штатов.
Выражением благотворных перемен явился в первую очередь роман «Зима тревоги нашей» (1961), которым его автор откликнулся на все более заметное в США и во всем западном мире углубление социального и духовно-нравственного неблагополучия. Первые рецензии на книгу в буржуазной массовой печати были неблагожелательными, но уже вскоре тон комментариев изменился. «В этом романе Стейнбек достигает уровня «Гроздьев гнева», — отмечал влиятельный еженедельник «Сатердей ревью». — Он возвращается к социальной проблематике, благодаря которой его ранние книги производили столь сильное впечатление».
Автор вполне определенно датировал действие произведения весной и летом 1960 года — временем, когда шла основная работа над рукописью. «1960 год был годом перемен, — писал Стейнбек. — В такие годы подспудные страхи выползают на поверхность, тревога нарастает и глухое недовольство постепенно переходит в гнев». И действительно, на подходе к оказавшимся переломными 60-м годам что-то надломилось в отлаженном внутри- и внешнеполитическом курсе американского государства. Достаточно напомнить лишь о некоторых важных событиях того драматического времени. Это и срыв Парижского совещания в верхах вслед за полетом над советской территорией самолета-разведчика «У-2», и начало гражданской войны в Конго, инспирированной империалистическими державами, и фиаско президента Д. Эйзенхауэра, который был вынужден отменить свой визит в Японию ввиду протестов со стороны возмущенных народных масс. «Во всем мире зрела тревога, зрело недовольство, — продолжает писатель, — и гнев закипал, искал выхода в действии, и чем оно неистовее, тем лучше. Африка, Куба, Южная Америка, Европа, Азия, Ближний Восток — все дрожало от беспокойства, точно скаковая лошадь перед тем, как взять барьер». Атмосфера смутной тревоги и душевной неустойчивости характерна и для социальной среды, изображенной в романе Стейнбека, — жителей приатлантического городка в Новой Англии, банкиров и бакалейщиков, стареющих светских львиц и домохозяек. «Почти во всех знакомых мне людях я чувствую нервозность и беспокойство, и преувеличенное бесшабашное веселье, похожее на пьяный угар новогодней ночи», — задумчиво рассуждает главный герой произведения, продавец бакалейной лавки в Нью-Бэйтауне Итен Аллен Хоули. Нервозностью и постоянным внутренним напряжением отмечено поведение почти всех основных действующих лиц романа. Каждый из них вовлечен в «битву с сомнительным исходом», каждый стремится разбогатеть, отвоевать себе право на устойчивое существование.
В Нью-Бэйтауне вот уже несколько лет идет ожесточенная, не на жизнь, а на смерть, война между двумя враждебными группировками, во главе которых стоят, с одной стороны — итальянец Марулло, владелец лавки, в которой работает Итен, а с другой — местный богач банкир Бейкер, «мистер Доллар», как его порой называют. Жажда богатства, открывающего дорогу к праздной сытой жизни, формирует все глубинные помыслы и желания таких внешне непохожих друг на друга женщин, как Мэри Хоули, верная и преданная жена Итена, и увядающая красавица Марджи Янг-Хант. Стремление покончить с бедностью и вновь достигнуть того почетного положения в городе, которое занимали его предки, объясняет в конечном счете и преступные действия самого Хоули, не останавливающегося перед нарушением непреложных нравственных законов.
С большим искусством и обстоятельностью писатель связывает между собой разнообразные социальные мотивировки и психологические импульсы, взаимодействием которых определяется конечный выбор позиции героев. Даже в первых главах романа Итен Хоули — не просто вечный неудачник, человек со старомодными и выспренними понятиями, как о нем думают окружающие. Это образованный и воспитанный джентльмен, учившийся филологии в Гарварде, типичный интеллигент середины XX столетия, чувствующий себя неуютно среди прожженных дельцов и благополучных мещан. Ироничный ум Итена легко проникает сквозь завесу лицемерия и фальши, которой привык окружать себя банкир Бейкер; незаметный бакалейщик искренне возмущается открытым цинизмом и духом торгашества, столь характерными для сферы бизнеса.
И в то же время Стейнбеку не доставляет ровно никакого труда показать полнейшее сходство устремлений и жизненных интересов своего героя с той неуемной жаждой золота, которая приводит в движение весь окружающий его мир. Доказательством этому служат не столько наиболее вызывающие и отвратительные поступки Хоули (предательство им своих друзей, тщательно подготовленная, хотя и неудачная, попытка ограбления банка), сколько самый обычный, повседневный ход его мыслей. «Нужны ли мне деньги? Да нет, не нужны», — размышляет Итен в своем убежище на берегу океана, но позже, когда обнаруживается реальная возможность разбогатеть, принимая участие в махинациях Бейкера и его компании, он вносит в свои убеждения существенную поправку: «Я не гонюсь и никогда не гнался за деньгами ради денег. Но без них разве удержишься в той категории, существовать в которой мне привычно и удобно?» Приходя к подобному выводу, уже давно ставшему само собой разумеющимся для его детей и жены, Итен соглашается на принципиальную уступку, делает первый шаг на пути, ведущему к моральному падению.
Еще одну группу психологических мотивов, подготавливающих «совращение» Итена, составляют его воспоминания о богатстве и могуществе рода Хоули. Насчитывавшая в прошлом немало судовладельцев и китобоев, эта «династия» еще совсем недавно занимала почетное место среди аристократии Нью-Бэйтауна и всей Новой Англии. Итен не так уж часто отваживается на сравнение роскоши минувших времен и своего нынешнего незавидного положения. Однако и оттесненные в подсознание, порожденные уязвленным самолюбием, эти мысли, несомненно, воздействуют на его тщательно обдуманные поступки.
Человек, лишившийся собственности, лишается всего, даже права называться человеком — такова беспощадная мораль предпринимателей и банкиров, и на примере Итена Хоули Стейнбек показывает драматизм положения «среднего американца», вынужденного постоянно идти на сделку с совестью ради достижения успеха, который в любую минуту может обнаружить свою непрочность. Преступник Хоули (а его можно так называть, несмотря на то, что преступление — ограбление банка — было только задумано, но не совершено), по существу, ничем не выделяется на социальном фоне его родного города. Все в Нью-Бэйтауне — от столпа общества Бейкера до последнего полицейского нравственно развращены и чтут одно лишь евангелие доллара. Находясь в подобном окружении, подчеркивает писатель, любому, даже очень честному человеку трудно оказывать сопротивление разлагающему влиянию среды; он почти неминуемо должен подчиниться силе общего течения, пойти по «пути всякой плоти».
Первые сцены романа — это своего рода «годы учения» Итена Хоули, и в них как бы «запрограммированы» все последующие перипетии сюжета. Итен, который вначале выглядит «естественным», неиспорченным человеком, чутко прислушивается к тому, что говорят ему собеседники, и в дальнейшем поступает соответственно. От кассира Морфи он узнает, как можно, оставаясь неопознанным, ограбить банк, от Марулло — усваивает циничную философию надувательства и обмана. «Учись ловчить, мальчуган, не то прогоришь», — говорит Марулло, и Итен «ловчит», да так успешно, что сам хозяин лавки становится его жертвой. «Деньги и дружба — совсем разное… Деньгам нужна не дружба, а еще и еще деньги», — поучает Марулло, и Итен, заранее рассчитав все возможные последствия, дожидается смерти своего друга детства Дэнни Тейлора, чтобы потом воспользоваться его наследством.