— Но…
— Обеспечьте мне помещение для интервью. С телевизионщиками договоритесь сами. И немедленно вызовите Любоське Грибову! У нее кровотечение!
Заведующий вдруг поднял бровь и отстал.
Андрей не скоро понял, что означала эта поднятая бровь. И то, что заведующий наконец перестал его шпынять. И то, что Андрею назначили дополнительно занятия по психологии управления. Много позже, просматривая архивные записи конференции по поводу одного сложного случая, он обнаружил, что его заведующий, Ольсен четвертый, еще в бытность свою лаборантом, застал в живых шестого Калачука, главного эмбриолога Корабля, прозванного сотрудниками Бешеным Генералиссимусом. Землянухина к тому времени уже умерла. У Любоськи не все в порядке с эндокринной системой, к старости она должна была сильно поправиться… Андрей просмотрел лечение, которое назначал супруге его грозный клон-предшественник и с радостью обнаружил, что кое-какие средства, открытые в последние десятилетия, не были им применены. Андрей не собирался оставаться без Любоськи. Никогда.
Профессор. Год Корабля 407
Леонид Михайлович вытащил бутылку и придирчиво посмотрел на пробку. Действительно, печать Второй зоны. У него все же таились подозрения, что дар двоечника, вырвавшего из него спасительный трояк, мог оказаться дешевкой Четвертовских оранжерей, сваренной чуть ли не на огурцах, но тут уж оставалось только попробовать.
— Раньше ты не брал подношений.
Леонид Михайлович оглянулся и любовно посмотрел на жену.
— Может, ты скажешь, что я и тройку ему за бутылку поставил?
Валери Жанновна фыркнула.
— Взяточник. Всегда ты меня смешишь.
Седые волосы ее, уложенные скромно, но по обыкновению изящно, были украшены веточкой лаванды.
— Лилечка принесла? — спросил Леонид Михайлович, глядя на цветок.
— Лилечка. Представь себе, у них с Витей наконец пошел поток клиентов.
— Я всегда говорил, что эта идея принесет плоды.
— С тех пор, как плоды действительно созрели, ты именно так и говорил. До того ты не верил во всякие авантюры, — лукаво ответила Валери Жанновна.
— Семена, пролежавшие много поколений, должны были сто раз потерять всхожесть…
— Ты все-таки не биолог, Леонид. Лили же не критикует твои генераторы.
— Еще бы она их критиковала…
В дверь прихожей постучали. Леонид Михайлович пошел открывать. Валери Жанновна, задержавшись на миг у зеркала, последовала за ним.
Подходя к двери, Леонид Михайлович тихо ворчал.
— Если б не эти генераторы, то и никакой биологии бы не было…
— Ты прав, милый… Здравствуйте!
— Поздравляем! Леонид Михайлович!
— Валери, вы сегодня еще прекрасней обычного…
— Но-но!
— Ну, Леня, ты как всегда, ревнив.
— А ты, Басиль, как всегда, с новой женой.
— Это та же самая!
— Васенька, что значит «как всегда»?
— Та была наша ровесница, а вы ему в дочки годитесь…
— Леонид Михайлович! У вас даже комплименты не как у людей!
— Алина Семеновна, здравствуйте, проходите, пожалуйста…
У дальнего конца холла гудел лифт, предсказывая появление новой порции гостей. Впрочем, большой суеты не предполагалось. Старинные друзья, немногие коллеги, дети и их роственники — те, кого приятно видеть рядом после официальных мероприятий. Шестидесятилетие ведущего профессора Гейловой техники в институте отмечалось помпезно, и за предыдущий день Леонид Михайлович сильно устал. Хорошо, что все заботы по сегодняшнему приему взяли на себя дочь и невестка. Так что к урочному часу и Леонид Михайлович, и его жена были свежими и готовыми к приходу друзей. «Стало быть, у нас хорошие дети» — мельком подумала Валери Жанновна, и на ее щеках заиграли ямочки.
Легкая суматоха, поднявшаяся, пока все искали свои места, быстро закончилась, именинник пододвинул супруге стул и улыбнулся гостям. По левую сторону Т-образного стола сидели молодые гости — сын и дочь с партнерами, сибс зятя и сибса дочери, собиравшиеся пожениться в ближайшее время. По правой стороне — ровесники и почти ровесники — сибс Валери, и сиблинг Леонида Михайловича, Джон Роевич Пристл, еле вырвавшийся с работы на Внешних сооружениях.
Басиль Горгевич объявил тост, не дожидаясь, пока хоть кто-нибудь успеет донести вилку до рта. Зная манеру Басиля превращать любое выступление в поэму, Леонид Михайлович удобно расположился в кресле и с комфортом слушал.
— Шестьдесят лет — время первой оценки сделанного. Как мы все знаем, Леня, сделанного тобой в области локализации гейловых подполей хватило бы лет на девяносто десятку ученых мужей. Твое положение, в некотором смысле (Басиль подмигнул, дернув нависающей бровью) великолепно. С данного момента ты можешь стать гигантом на плечах самого себя — и успеть совершить еще одну революцию в гейловой физике. Если я хоть что-то понял в работе твоего последнего докторанта, тебе и твоей школе это по плечу.
— Боюсь, ты в ней ничего не понял, — вздохнул Леонид Михайлович, — если судить по тому, что ты написал в оппонентском отзыве…
Возмущение тостующего потонуло в дружном смехе.
Разговор гулял то по рабочей, то по семейной тематике. Джон Роевич произнес тост за воспитательские успехи именинника, расхваливая племянника, с которым постоянно взаимодействовал по работе. Алексей только усмехался, а его родители заметно размякли, Валери Жанновна пару раз приложила к глазам платочек.
— А ты зря усмехаешься, — вдруг сказал Алексею Басиль Горгевич, — вы ведь — всё, что мы оставляем будущему. Наука — это хорошо, но если мы не найдем, кому ее передать, она умрет. А вы, если что, можете изобрести и новую науку.
— Так же и мы передадим нашим ребятишкам, — улыбнулась Наташа, жена Алексея, — как и вам передали ваши отцы. Мы не уникальны.
— А тут ты, возможно, и ошибаешься, солнышко. Все шансы, что именно ваше поколение будет руководить ближайшей Высадкой, — веско сказал Леонид Михайлович, — участвовать — вряд ли, а вот готовить будете вы. Расчетное время на нынешний момент — пятьдесят четыре года.
— Мы будем давно на пенсии, — лукаво улыбнулась Лили.
— Но вы будете живы. И будете, как минимум, наблюдать и консультировать.
Виктор, муж Лили, задумчиво кивнул.
— Меня больше волнует не то, способны ли мы поддержать культуру во временном протяжении. Гораздо сложнее то, сможем ли мы продолжить ее распространение вширь. Часть населения Корабля не только не умеет, но и не хочет уметь учиться. Конечно, самое тяжелое время, судя по всему, позади… Но ведь наука осталась только в первой зоне. Остальные зоны помогают ее содержать… И не более.
— Мне кажется, это временно, — заметил Басиль Горгевич.
— Если бы так говорилось первые тридцать лет, я бы не спорил.
— Боюсь, что сами того не заметив, мы превратились в кастовое общество, — задумчиво сказала Валери Жанновна.
Наташа пожала плечами
— Я выросла в очень простой семье, только сибса имела высшее образование — вы же не отвергаете меня?
Валери Жанновна прыснула
— Твоя сибса? Ольга Ивановна-то? Да мы гордились, что вступаем с ней в свойство! Не считая того, что ты сама девочка очень интеллигентная.
Сибс Виктора, Арсений, улыбнулся.
— Трудно сделать кастовым общество, где кто угодно может стать родственником кому угодно.
— Ну, все-таки сибсы и сиблинги, хотя и очень близкие люди — совсем другое, чем родители, — мягко сказала Алина Семеновна, — и, главное, при плохих отношениях с родителями сибс может даже не видеть своего сиблинга. Какое уж тут влияние?
Арсений загорячился.
— Вы вообще знаете, что изначально «сибс» и «сиблинг» были научными терминами, более того, синонимами, обозначающими детей одних родителей? В быту практиковались слова «брат» или «сестра».
— Да ну, быть не может, — лениво возразил Джон Роевич, — А как тогда отличали старшего от младшего?
— А незачем. Их статус был практически равным. А вот разница в возрасте плавающая — от года до двадцати… Кроме того, представьте себе биологическую семью — отец, мать, и, допустим… э-э, четверо детей.
— Ужас. Что-то похожее на детский сад в миниатюре…
— Ну почему… Леонид Михайлович!
— Я вас внимательно слушаю, — откликнулся именинник.
— У вас было двое детей в доме. Алексей Леонидович и Лили Валериевна. Они как друг друга звали?
— Он меня «систрэ», я его — «жирный», — засмеялась Лили.
— За глаза — «малышка» и «Алеша», — добавил Леонид Михайлович.
— Вот это и есть приближенные к биологическим сиблинговые отношения. В истинно биологической семье к социогенной близости присоединяется бессознательная хромосомная близость. У биологических сиблингов генетическая близость может доходить до ста процентов. Как у клонов.
— Одновременные клоны? Ужасно, — передернула плечами Алина Семеновна.
Валери Жанновна потянулась к Арсению через стол и похлопала по руке.
— Да-да, — смутился он, — такие подробности… Без них, правда, непонятно.
— Биология, а в особенности этология человека во все времена была шокирующей наукой, — рассудительно сказал Виктор, — тому в истории мы тьму примеров сыщем, как в корабельной, так и в докорабельной. Дарвин! Фрейд! Видите ли, выясняя, что мезоны ведут себя не так, как мы думали, мы не приходим в негодование. Почему мы предоставляем нашим собратьям меньше свободы, нежели мезонам?
Басиль Горгевич невольно фыркнул.
— А он прав, Лёня!
— Э-э, да, — кивнул Арсений, — и к тому же наша природа не понимает, как может быть человеку братом не ребенок его родителей. Ведь в биологической семье каждый ребенок является комбинированной Записью родителей. Об этом вы задумывались?
— И, стало быть, родительская любовь становится крепче? — удивилась Лили.
— Я думаю, да, — с достоинством сказал Арсений.
— В таком случае, не хотела бы я быть биологическим ребенком мамы с папой. Меня и так ужасно избаловали в детстве, а биологическую дочку наверное, и вовсе задушили бы в объятиях.