Шутка Лили разрядила атмосферу, все с облегчением рассмеялись. Валери Жанновна с гордостью смотрела на дочь. Настоящая леди — умеет так повернуть, чтобы и не обидеть никого, и на своем настоять.
Разговор постепенно распался на несколько параллельных. Дитиэн, Лилина сестра, разговорилась с Наташей о проблемах детского сада, сибс Валери, не так давно ставший дедом, с интересом прислушивался. Алина Семеновна, Басиль Горгевич и именинник обсуждали последнее заседание научного совета. Арсений и Виктор рассказывали Джону Роевичу о своем проекте реозеленения зоны. Так, за разговором, засиделись допоздна, и гости разошлись уже в приглушенном свете ночного коридора. Лили, Наташа, Виктор и Дитиэн убрали в гостиной и тоже ушли.
Леонид Михайлович обнял жену.
— Все хорошо, милый, — сказала она.
— Только немного грустно.
— На той неделе Наташа обещала привести Дениску с Игорем.
— О, вот это точно хорошо! — обрадовался Леонид Михайлович. Он совершенно не умел играть со внуками в детские игры, но они были настолько очарованы инструментами его кабинета, что дед был большим авторитетом. И, конечно, наслаждался этим.
Утром Леонид Михайлович долго лежал, обдумывая, не был ли все-таки паленым вчерашний коньяк. Вроде бы нет. Голова немножко болела, но очень деликатно. Вполне допустимо после позднего ужина. Сколько времени? Восьмой час. В десять встреча, без пятнадцати двенадцать лекция в большой поточке, потом два семинара у дипломников, и только вечером можно подняться на край Внешних сооружений, чтобы еще раз внимательно осмотреть состояние двигателей Корабля. Все-таки пока нельзя полностью исключить шанс того, что проблема связана просто с двигателем.
Профессор привел себя в порядок, позавтракал вместе с женой и спустился в университет. Почти на каждом шагу его пытались остановить — то чего-то хотели студенты, то коллеги. Он с трудом пробрался к рабочему кабинету, кивнул сидевшей напротив пожилой калибровщице гироскопов Майе Филипповне и прошел в распахнутую дверь. Он запаздывал уже на пару минут и чувствовал, что сердится. Профессор остановился, шагнул назад и прикрыл дверь. Не исключено, что разговор может оказаться неприятным.
Гость расположился в кресле напротив рабочего стола Леонида Михайловича. На спинке кресла висела какая-то белая одежда — судя по всему, накидка яичника; сам же гость был одет в консервативную темную толстовку и прямые черные джинсы — точно так же, как и сам Леонид Михайлович. Из-под воротника толстовки выглядывала безупречно белая шелковая водолазка.
— Добрый день, профессор, — сказал гость, не вставая.
— Добрый день, — ответил Леонид Михайлович, — чем обязан?
— Как вы помните, я договорился о встрече и зарезервировал час вашего времени заблаговременно.
— Да, конечно.
Леонид Михайлович сел, порылся в столе и вытянул тоненькую распечатку.
— Заявка зонального эмбриологического центра. Помню-помню. Я полагал, что это насчет Записи.
— Вы же отказались, — удивился гость, — зачем принуждать?
— Ну… может быть, для коллекции? — мрачно пошутил профессор, устраиваясь в кресле поудобнее. Яичники народ основательный. Если запланирована часовая беседа — раньше не отвязаться.
Гость покачал головой.
— Вы сколько раз за последний год сдавали кровь и делали биопсию? Помнится, оперировались, и успешно?
Леонид Михайлович поднял бровь, но ничего не сказал.
— Вашего генетического материала в эмбриоцентре столько, что можно рыб кормить, — желчно сказал человек напротив, — стоило вас и меня отрывать от дел?
— Итак?
— Итак, давайте познакомимся. Я ведущий социолог Корабля. Мое имя Игорь Кант Пятый.
— Но вы же яичник? Э-э, простите, эмбриолог? — удивился Леонид Михайлович, — тем более имя у вас…
— Эмбриолог, конечно. Социолог — это специализация.
Леонид Михайлович кивнул и приготовился слушать далее.
— В Управление Корабля три месяца назад был подан проект вашей научной лаборатории, который предполагает всестороннее изучение возможности переоборудования двигательной части Корабля с целью существенного сокращения затрат корабельного времени во время движения в гейловом пространстве.
Леонид Михайлович кивнул снова.
— Именно так.
— Данный проект подан постольку, поскольку работы вашей, профессор Коломиец, научной школы, позволяют однозначно положительно ответить на вопрос о теоретической возможности такого сокращения.
— Именно так, — повторил Леонид Михайлович.
— Я уполномочен от имени Команды Корабля выразить беспокойство по поводу не столько физических, сколько социальных осложнений, которые может повлечь за собой изменение расчетного времени движения Корабля между точек выхода из гейлова пространства.
Леонид Михайлович вдруг резко почувствовал, как стучит кровь в левом виске.
— Вы сказали — от имени Команды? Мне не послышалось?
— Именно так, — подтвердил Игорь Кант Пятый, — управление Корабля не вмешивается в вашу работу, а вот Команда считает, что данный проект высоко опасен, даже сам факт его подачи желательно засекретить.
Профессор перевел взгляд за спину яичника на стену напротив. Ровно посередине стены прорисована линия горизонта. Лошади пасутся на широком поле. Через розовеющее небо тянутся полоски облаков.
Леонид Михайлович посмотрел через голову неприятного гостя на картину, нарисованную Наташей в старинном стиле «фэнтези» и пытался собраться с мыслями.
— Вы, что, утверждаете, будто вы член Команды? И имеете право приказывать?
— Вообще-то пока я не пытался отдавать вам какие-либо приказы. Мы беседуем как узкий специалист с узким специалистом, соотнося зоны компетентности. Если вдруг мне придет в голову повлиять на вас… прямо, а не информативно, тогда и только тогда будет предъявлен соответствующий документ. В принципе, он у меня есть. Но сейчас это абсолютно не важно.
— Вообще-то все эти легенды о Команде отдают совершеннейшей пошлостью, — сказал Леонид Михайлович, — тайное общество… особые знаки… бррр.
— Разумеется, все это бредни и белый шум. И секретности-то на самом деле особо никакой. Просто люди с очень высоким уровнем ответственности должны иметь какую-то согласованность действий. В большинстве случаев состав Команды почти совпадает с управлением Корабля. Ну, плюс пара-тройка экспертов типа меня.
Видите ли, Леонид Михайлович, наша обеспокоенность связана с тем, насколько предсказуемыми могут быть изменения, вносимые в расчетные сроки вашим проектом. Ритм жизни Корабля рассчитан — по множеству переменных — на столетия. Существуют специальные группы людей, которые обязаны этот ритм поддерживать… И не позволять раскачивать нашу лодку. Теоретически я могу просто запретить вам заниматься этим проектом.
— Просто запретить? — нахмурился Леонид Михайлович.
— Да. Просто не позволить. Так же, как старшему деверю вашей супружеской дочери (Леонид Михайлович поморщился — он не любил строгих формулировок по отношению к членам своей семьи) не было позволено экспериментировать с продуктовыми растениями. Что произойдет, если хотя бы часть пищи в Корабле не будет нести блокирующий выход яйцеклетки гормон? Вы можете себе представить? Я — не возьмусь.
— Ну, такие резоны я могу понять. Да и Виктор, кажется, в конце концов согласился с управлением. Но в чем угроза для Корабля моей работы? Мы же не предлагаем экспериментировать сейчас, прямо на ходу?
— Я хотел бы обсудить с вами два события… точнее, два исторических факта. Во-первых, третью Высадку. Во-вторых, криминальный взрыв в тридцатых-сороковых годах. Что вы о них думаете?
Леонид Михайлович невесело усмехнулся.
— Я думаю, что это два наиболее вопиющих фиаско, которые терпело Управление Корабля за последние сто лет. А если не считать эмбриоцида восемьдесят третьего, то наиболее вопиющие за всю корабельную историю…
— В этом я с вами согласен. А какие у вас предположения по поводу причин этих двух событий?
Леонид Михайлович пожал плечами.
— Массовая некомпетентность… трусость и головотяпство в первом случае, трусость и попустительство во втором.
— А через двадцать лет массовая некомпетентность сама собой сошла на нет, — неодобрительно заметил гость.
— Я помню то время, когда все начало выправляться. Уверяю вас, это потребовало усилий всего общества. Думаю, что неудачная высадка повлекла за собой падение авторитета Управления… Ну, и криминализацию соответственно. Потом разумные люди с этой бедой справились.
Гость только головой покачал.
— Блаженны верующие, — пробормотал он вполголоса и помолчал, глядя в стол.
— Да… Давайте зайдем иначе. Помните ли вы, что третья высадка состоялась не в запланированный срок?
— Конечно. Именно на основе данных, которые были получены между второй и третьей высадками, Шкляр впервые описал неровности гейлова континуума. Собственно, мои работы основываются на этой модели. И мой проект тоже.
— Насколько я, профан, понимаю гейлову физику, между второй и третьей высадками мы как бы соскользнули по глади континуума, что и ускорило межзвездный перелет на 17 корабельных лет?
— Примерно так.
— И на тот момент в Корабле не было никого, кто мог бы зарегистрировать соскальзывание и понять, что происходит? А также уведомить Управление корабля?
— Конечно, — сказал Леонид Михайлович, откинувшись в кресле, — и приборов-то таких не было. Сейчас мы можем определять, как изменяет континуум гейлову скорость и, соответственно, вносить поправки в срок достижения следующей цели. Экран Шкляра-Мяо; гироскоп Бельской — вполне надежные приборы.
— И мы крайне благодарны вам, физикам, за них, — искренне сказал посетитель, — второго такого смещения население Корабля, возможно, не вынесло бы. Мы и в этот раз чудом выжили.
Видите ли, в связи с тем, что высадка состоялась почти на двадцать лет раньше намеченного, ею руководили люди, на нее просто не способные. То поколение, которое было предназначено руководить высадкой, занимало в виду молодости далеко не ключевые посты. Поколение же, ориентированное на осуществление работ по высадке, по непосредственному покорению планеты — и вовсе не вышло из пеленок.