Гость печально покачал головой.
— А когда это поколение из пеленок ВЫШЛО — оказалось, что задач и пространств, на которых активное, пассионарное поколение могло бы реализоваться, в Корабле просто нет. Неудивительно, что они начали крушить друг друга.
— Предназначенное? — поморщился Леонид Михайлович, — вы же вроде пока не научились предсказывать психологический характер личности по генотипу?
— А вот тут мы и подошли вплотную к информации, которая скрывается от жителей Корабля. Леонид Михалович, на Корабле нет не-клонов. Все мы зачаты на Земле. И первая жизнь не прожита на Земле только двумястами тысячами из полутора миллионов хранящихся в эмбриоцентрах зигот.
— Вот так, значит? — прищурился профессор и откинулся в кресле, ожидая продолжения.
— Отправляя Корабль, необходимо было задать как можно больше регулируемых факторов. Генотип человека — крайне прихотливая и изменчивая система. Как вы совершенно правильно заметили, предсказывать психотип по эмбриональным клеткам мы не умеем. Но гарантировать воспроизводство в клоне, по крайней мере, темперамента, особенностей нервной возбудимости, задатков — возможно. Если новые поколения все равно воспроизводятся in vitro, пользоваться клонами гораздо разумнее.
— Почему же это скрыто?
— Запись, профессор. Ценность Записи в том, что она предоставляется заведомо не всем. Дополнительный рычаг управления. Если бы население знало, что каждый по определению записан — не было бы стимула добиваться Записи. К тому же знание о том, что ты клон, создает проблемы во время формирования личностной идентичности. Часть подростков среди нас, эмбриологов, даже нуждается в медикаментозной поддержке, а уж психотерапевтическая просто поголовно обязательна. Но в объеме всего Корабля это было бы, разумеется, крайне тяжело и, скорее всего, неразрешимо.
Леонид Михайлович задумался.
— Звучит разумно, хотя судить, насколько это соответствует реальности, я, конечно, не могу.
— Далее. Следующая причина, побудившая создателей Корабля формировать генофонд из клеток уже живущих людей, и запускать один и тот же эмбрионаж неоднократно — это возможность получить на выходе уникальные данные сравнения судеб клонов в заранее заданных условиях. Да еще и за короткий — для землян — промежуток времени. В этом смысле Корабль — огромный социальный эксперимент.
— Вот так, — сказал Леонид Михайлович, — вот так! Эксперимент. Не удивляюсь, что это засекречено. Вы хоть понимаете, насколько отвратительны? Если Корабль — разведчик и мост, цена миллионов жизней, проведенных взаперти, оправдана. Но эксперимент…
— Видите ли, профессор…. Я сделаю небольшое отступление. Ваши клоны — а их было три — трижды становились руководителями в своих группах. Один раз это был лидер преступной группировки мелкого пошиба. Он погиб в возрасте двадцати шести лет. Другой раз…
— Не надо!
— Хорошо. Как хотите. Тем не менее, именно на основе статистики, полученной путем изучения — как вашего личного поведения, так и паттернов поведения ваших предшественников — мы приняли решение о том, что вам — лично вам, профессору Коломийцу — не обязательно опираться на религиозные нормы Корабля. Гораздо более продуктивным, по долгому обсуждению, был признан вариант работы в открытую. Знаете, профессор… один из вариантов религиозности, который во все века принят был между добросовестными интеллектуалами — «делай то, что считаешь правильным, и отвечай за последствия». Будем — если вы не против — двигаться в этой логике.
Если говорить о цене, полученной за жизни, мы тем самым предполагаем, что жизни отданы. Но почему? Люди живут, работают, любят. Учат и учатся. Мы, кроме немногих поколений, не имеем доступа к просторам и дикой природе… Но я абсолютно не уверен, что смысл и образ жизни обитателей земных мегаполисов хоть как-то отличается от смысла и образа жизни корабельного населения. Но отданные жизни все-таки предполагают, что людей как минимум обделили. Поясните мне, что именно создатели Корабля украли у этих людей?…
— Собственных детей.
— Алексей — не ваш сын?
Леонид Михайлович в гневе повернулся к социологу, но остановился.
— Биологических детей, — поправился он.
— И риск родовых дефектов, а также таких вещей, как врожденные уродства, травмы, полученные в пренатальный период, хромосомные заболевания. А также нежелательные беременности, дети, брошенные родителями, операция прерывания беременности по желанию матери? Про сумму изменений женского организма можно поспорить — они не только отрицательные. Но подумайте хотя бы о такой вещи, как беременность в результате секса под воздействием алкоголя?
Леонид Михайлович нахмурился.
— Это имеет значение?
— Я могу принести соответствующие материалы, которые включены в предпосадочную подготовку эмбриологов. Но, уверяю вас, это очень тяжелое зрелище. Меня, помнится, рвало. Мда… Вы даже представить себе не можете, насколько мы все в выигрышном положении по сравнению с биологическими родителями. Все проблемы пренатального периода и родов решают яичники. Помимо того, при паритетной ответственности биологических родителей ребенок может стать жертвой меняющихся отношений супругов.
— Как это люди умудрялись выживать и размножаться в таких условиях? — съязвил Леонид Михайлович.
— Так альтернативы не было, собственно. Те, кто не умудрился — не оставили потомства. Вымерли, проще говоря. Впрочем, давайте пока опустим вопрос, насколько плоха или хороша жизнь на Корабле по сравнению с планетной. Я готов обсудить это еще раз, скажем, через месяц. Кое-какие материалы я пришлю дополнительно, чтобы у вас была возможность как следует все осмыслить. Нет, я не думаю, что вы немедленно со мной согласитесь. Но, полагаю, это будут уже другие вопросы и другие возражения.
— Да, согласен, — сказал Леонид Михайлович, подумав, — ни земная история, ни эмбриология меня никогда не интересовали. Будет интересно сопоставить ваши данные с данными открытой библиотечной сети.
— А, пожалуйста. Я, собственно, оттуда и намеревался сделать подборку. Эти темы не было резона подтасовывать.
Что же до подтасовок… Собственно, Запись — это не фикция. Генетический материал записанных в обязательном порядке оставляется на каждой планете-высадке. Более того, обычно к высадке большая часть их уже рождается, чтобы сохранность их генов не зависела от планетарных эмбриологов.
Корабль обеспечивает совершенно определенное количество людей. Опять же, при условии обслуживания его совершенно определенным количеством специалистов. Иначе срок жизнеобеспечения будет… недлинным.
— Понятие контроля мне известно.
— Именно в связи с этим демографические вопросы полностью и абсолютно контролируются эмбриональными центрами, подчиняющимися только Команде.
— Но зачем эти… парижские тайны? Почему вы скрываетесь?
— Команда не должна быть объектом честолюбий. Большая часть нас воспринимает себя исключительно как экспертов-советников, это очень пассивная позиция. Активные люди приносят гораздо больше пользы в управлении, и незачем подвешивать над их головой какую-то еще латентную структуру. Считайте нас кризисными управленцами.
— Почему именно вас?
— А кого? Посылать сообщение на Землю во время Высадки? Бессмысленно. Корабль обойдет все намеченные планеты и вернется на Землю задолго до того, как луч пройдет полпути. Но управление и Команда достаточно часто имеют общие множества.
— Я все-таки не готов принять модель эксперимента, — подумав, сказал Леонид Михайлович, — она… оскорбительна.
— Она честна, в том смысле, что устроители проекта признавались в своей неспособности предусмотреть всё. Как минимум специфика гейлова пространства совершенно неисследуема беспилотными модулями. Вы это знаете, пожалуй, лучше меня. А социология корабля поколений такова, что сползание в дикость необратимо в любом закрытом социуме, меньшем восьмидесяти тысяч человек. В общем, данные социологического эксперимента — это данные, которые можно исследовать или не исследовать, но в нашем случае нельзя не получить.
А вот альтернативная наука… Наши изобретения и мысли определяют направление мыслей наших учеников. Возможно, ваша научная школа будет более ценным приобретением для человечества, чем пять-десять колонизированных планет.
Гость помолчал.
— Давайте вернемся к проекту перестройки двигателей. Я понял из вводной части, что работа Корабля в штатном режиме, согласно данным вашей лаборатории, будет иметь дальнейшие отклонения от запланированной? Вас не затруднит пояснить… На нулевом уровне, для нефизика.
Профессор кивнул с облегчением.
— О, разумеется. Дело в том, что модель гейлова континуума, объясняющая соскальзывание — то есть убыстрение — Корабля — между первой и второй Высадками, еще и предсказывает, что континуум начнет идти как бы «в горку» на обратном пути. Скорее всего, между четвертой и пятой Высадками. Но где-то на пути к Земле — наверняка. Поскольку способность Корабля, ммм, к трению минимальна — мы перестанем двигаться вообще. Сейчас мы находимся на дне этакой лоханки, и двигаемся с расчетной скоростью. Но что будет через шестьдесят лет — непонятно.
— И как ваш проект предлагает с этим бороться?
— Нам нужны неинерционные двигатели. Возможно, псевдореактивная тяга, возможно, какие-то методы сцепления с континуумом… антисоскальзывание. Основная проблема в том, что всем этим заниматься будет поздно, когда континуум начнет повышаться. Перестройка двигателя должна быть к этому времени завершена, иначе Корабль просто не сможет вернуться.
— То есть переоборудование двигателей, которое вы сейчас предлагаете — оно что должно дать?
— На ближайшие двадцать лет — освобождение некоторого места для диагностической станции. Убедиться, что не ошибаемся. Потом, замедлиться и как можно осторожнее испытать разные способы ускорения Корабля вдали от источников серьезной гравитации — как раз через тридцать четыре года мы войдем в зону минимального влияния. Ну… а что получится тогда — я просто не знаю. Не исключено, что нам вообще придется выбирать третью или четвертую Высадки в качестве окончательного финиша.