В другом варианте подобного прайминга[122] какой-то незаметный стимул может порождать неожиданные синхронизации. Ничем другим невозможно объяснить то, что произошло между мной и моей женой во время отдыха на тропическом острове. Однажды утром мы заметили на горизонте настоящее чудо – невероятно элегантный четырехмачтовый парусник. Жена предложила сфотографировать его, поэтому я достал камеру и сделал снимок. Это была первая моя фотография за 10 дней отпуска.
Через несколько часов мы отправились пообедать. Я решил взять с собой фотоаппарат и сунул его в рюкзак. Когда мы шли по пляжу к хижине-столовой, мне захотелось сказать жене, что я взял камеру. Но только я открыл рот, как она вдруг спросила: “Ты взял фотоаппарат?” Она как будто прочла мои мысли.
Такую синхронность, по-видимому, порождает вербальный аналог заражения эмоциями. Паровозы наших ассоциаций движутся по однажды проложенным рельсам – по нейронным сетям, ответственным за обучение и память. Если какой-то из этих “паровозов” получает предварительную установку, даже в виде легкого намека, он сворачивает на бессознательный путь, уходя от нашего произвольного внимания[123]. Как сказал русский драматург Антон Чехов, не вешайте на стену ружье во втором акте пьесы, если не хотите, чтобы оно выстрелило в конце третьего: зрители будут ждать выстрелов[124].
Поскольку даже мысль о каком-либо действии подготавливает нас к его совершению, прайминг позволяет нам справляться с привычными повседневными делами без размышлений о том, что же делать дальше, а словно по встроенному в мозг списку движений. Достаточно увидеть утром на раковине свою зубную щетку, чтобы машинально взять ее и начать чистить зубы.
Это внутреннее побуждение к исполнению предписаний правит нами сплошь и рядом. Если кто-то обращается к нам шепотом, мы тоже шепчем в ответ. Попробуйте заговорить о гонках с водителем на скоростном шоссе, и он прибавит газу. Кажется, будто один мозг имплантирует схожие с собственными чувства, мысли и побуждения в другой.
Подобным же образом, когда паровозы мыслей мчатся по параллельным путям, два человека могут подумать, сделать или сказать одно и то же практически одновременно. Когда мы с женой внезапно пришли к одной и той же мысли, вероятно, какой-то общий акт восприятия запустил в каждом из нас одинаковую последовательность ассоциаций, которая и заставила вспомнить о фотоаппарате.
Подобное сходство мышления говорит об эмоциональной близости. Чем довольнее двое друг другом, чем больше они общаются, тем точнее они “читают” мысли друг друга[125]. Когда мы хорошо знаем человека или когда переживаем с кем-то глубокое взаимопонимание, создаются оптимальные условия для созвучия восприятия, мыслей, чувств и воспоминаний[126]. Мы практически сливаемся умами и начинаем воспринимать мир, мыслить и чувствовать одинаково.
Такое сближение происходит даже тогда, когда незнакомцы становятся друзьями. Возьмем двух студентов, вынужденных делить одну комнату в общежитии. Ученые из Беркли отслеживали у таких ранее не знакомых соседей эмоциональную реакцию на два короткометражных фильма: уморительную комедию с Робином Уильямсом и слезовыжималку о мальчике, потерявшем отца. При первом просмотре студенты, только что поселившиеся в одной комнате, реагировали совершенно по-разному, как это и положено малознакомым людям. Но когда им показали подобные фильмы семь месяцев спустя, их реакция оказалась поразительно схожей[127].
Их называют суперхулиганами – футбольных фанатов, которые сбиваются в шайки, разжигают беспорядки и затевают массовые драки во время европейских турниров. Беспорядки на футбольном матче развиваются по одному и тому же сценарию в любой стране. Небольшая сплоченная компания болельщиков появляется у стадиона за несколько часов до матча и начинает пить, распевать песни своего клуба и вообще всячески оттягиваться.
Когда на матч собирается толпа, шайки смешиваются с другими зрителями, принимаясь размахивать флагами, петь и скандировать задиристые речовки. Всё это с готовностью подхватывают массы. Суперхулиганы подтягиваются к тем местам на трибунах, где болельщики из их клуба соседствуют с болельщиками команды соперников, и речовки сменяются прямыми угрозами. В какой-то момент достигается точка воспламенения: вожак хулиганов нападает на болельщика из другого лагеря, это срабатывает как призыв присоединяться, и начинается драка.
Этот сценарий жестокой массовой истерии повторяется с начала 1980-х снова и снова, и последствия ее очень часто трагичны[128]. Пьяная агрессивная толпа – идеальная среда для возбуждения злобы: алкоголь растормаживает, блокирует сдерживание порывов, и как только вожак бросается в драку, механизм эмоционального заражения заставляет остальных следовать его примеру.
Элиас Канетти в исследовании “Масса и власть” замечает, что множество индивидов сливается в толпу благодаря коллективному заражению: ими овладевает “единая страсть” – общая эмоция, которая выливается в объединенное действие[129]. Настроение распространяется в группе с поразительной быстротой, наглядно демонстрируя запараллеливание биологических подсистем, которое ведет к физиологической синхронизации людей[130].
Стремительность переключения активностей толп наводит на мысль о координации работы зеркальных нейронов в самом гипертрофированном ее проявлении. Толпа принимает решение всего за несколько секунд – то есть за время, которое предположительно требуется, чтобы между людьми прокатилась волна синхронизаций зеркальных нейронов (хотя пока это лишь предположение).
Массовое эмоциональное заражение в более мягкой форме можно наблюдать на любом крупном представлении: актеры и музыканты там создают нечто вроде эффекта поля[131], играя на чувствах зрителей, словно на инструментах. Спектакли, концерты и кинофильмы заставляют нас вместе с множеством незнакомцев в зале погрузиться в единое эмоциональное поле. Когда мы на высокой ноте объединяемся с другими людьми петлей обратной связи, это служит нам, как любят говорить психологи, естественным подкреплением – иными словами, всем становится хорошо.
Коллективное заражение происходит даже в самых маленьких группах: например, когда три человека несколько минут молча сидят друг против друга. Если у них не выстроена социальная иерархия, настроение будет задавать тот, у кого самое выразительное лицо[132].
Заражение распространяется почти на любом организованном собрании людей. В одном эксперименте изучали механизм принятия ответственных решений: несколько человек сообща устанавливали размер годовой премии сотрудников. Каждый из участников совещания старался выбить максимально возможную премию для того или иного сотрудника и при этом добиться наилучшего распределения денег по группе в целом. Конфликт интересов вызвал напряжение, и под конец совещания все чувствовали себя подавленно. При этом в другой группе, где решали аналогичную задачу, участники остались довольны результатом.
Оба совещания были частями деловой игры, которую Йельский университет проводил в рамках своего классического исследования. В этом исследовании добровольцев делили на группы, которые должны были выносить решения о премиях[133]. Никто из них не знал, что в каждой группе есть засланный актер. В одних группах он провоцировал конфликты и сеял пессимизм, в других был созидателен и настраивал на оптимистичную волну.
Какие бы эмоции он ни нагнетал, группа совершенно отчетливо следовала его примеру, впадая в уныние или, наоборот, оживляясь. При этом никто из участников эксперимента, похоже, так и не понял, отчего менялось их настроение. Сами того не подозревая, они попадали в ловушку обратной связи.
Эмоции, распространяющиеся в группе, могут влиять на процесс обработки информации членами коллектива и, соответственно, на их решения[134]. Таким образом, при принятии коллективных решений нужно следить не только за тем, что говорится, но и за тем, какими эмоциями наполняется помещение.
Такая конвергенция[135] свидетельствует о скрытом, но непреодолимом магнетизме, который действует подобно силе тяготения, подталкивая людей в любой группе, будь то семья, рабочий коллектив или круг друзей, к сближению мыслями и чувствами.
Глава 4Инстинкт альтруизма
Сорок студентов Принстонской богословской семинарии ожидали, когда их позовут читать короткую проповедь, за которую им должны были выставлять оценки. Половине из них предложили подготовить речь на произвольную библейскую тему. Остальных попросили рассказать о добром самаритянине, который остановился помочь раненому на обочине, когда остальные прохожие, якобы более набожные, шли себе мимо.
Семинаристы готовились в общей аудитории, и каждые 15 минут кто-то из них шел выступать в другое здание. Никто не знал, что участвует в эксперименте, касающемся альтруизма.
Каждому семинаристу приходилось миновать дверной проем, где корчился и стонал от боли человек. Из 40 студентов 24 прошли мимо, проигнорировав жалобные стоны. И те, кто штудировал притчу о добром самаритянине, более заботливыми не оказались