Цепь ППК – ОФК активизируется всякий раз, когда мы решаем, как лучше отреагировать. Она поднимает весь наш жизненный опыт, давая событиям оценку – нравилось нам что-то или не нравилось, – и таким образом наделяет смыслом происходящее сейчас. Такое эмоциональное исчисление, как полагают некоторые ученые, представляет собой фундаментальную оценочную систему, на которую опирается мозг, организуя нашу деятельность, пусть даже это простое сиюминутное распределение приоритетов. Неудивительно, что этот нейронный узел критически важен в принятии социальных решений: он постоянно прогнозирует успешность наших отношений с людьми[198].
Только подумайте, с какой потрясающей быстротой мозг принимает решения в нашей социальной жизни: стоит нам столкнуться с кем-то, как мозг тут же, за двадцатую долю секунды, составляет положительное или отрицательное мнение об этом человеке[199].
А далее решается вопрос, как на него реагировать. Как только решение типа “нравится – не нравится” четко зафиксировано в ОФК, в этом отделе мозга активность поддерживается еще пятую долю секунды. При этом соседние префронтальные области действуют параллельно: они поставляют информацию о социальном контексте, руководствуясь более специализированной чувствительностью, заточенной, например, под выбор поведения, приемлемого в данных обстоятельствах.
С учетом этой информации ОФК находит компромисс между первым побуждением (“свалить немедленно”) и наилучшим образом действий (“распрощаться под благовидным предлогом”). Мы сами воспринимаем решения ОФК не как сознательно обоснованные мысли, а просто как ощущение “так будет правильно”.
Короче говоря, ОФК руководит нашим поведением с того момента, как у нас оформилось чувство относительно другого человека. ОФК тормозит первоначальный импульс и организует наши действия, чем служит нам добрую службу – как минимум помогает не ляпнуть или не вытворить что-нибудь такое, о чем потом придется жалеть.
В ходе любого общения эта последовательность действий проигрывается не единожды, а постоянно. Таким образом, первичные механизмы, определяющие наше поведение в обществе, опираются на сырые эмоциональные предпочтения: в зависимости от того, нравится нам человек или же он нам противен, мы будем действовать по-разному. А если наши чувства изменятся в ходе общения, то социальный мозг быстренько подстроит под них наши высказывания и действия. Все эти события происходят в мгновение ока, но именно они определяют то, как складывается наши отношения с людьми.
Одна знакомая жалуется мне на свою сестру, которая из-за психического расстройства склонна к приступам ярости. Бывает, они общаются тепло и доверительно, как вдруг сестра ощетинивается и начинает бросаться параноидальными обвинениями.
“Каждый раз, когда я к ней приближаюсь, она ранит меня”, – говорила моя знакомая. И она попыталась отгородиться от того, что переживала как “эмоциональную атаку”. Она перестала немедленно перезванивать сестре и начала проводить с ней меньше времени. А если ее голос на автоответчике звучал гневно, то перезванивала только через день-другой, чтобы дать ей остыть.
И все-таки она беспокоится о сестре и не хочет рвать с ней отношения. Поэтому, когда они все-таки беседуют и сестра вдруг срывается с катушек, моя знакомая напоминает себе о психической болезни сестры и старается не принимать ее злобные излияния на свой счет. Так мысленное упражнение помогает ей не заражаться токсичными эмоциями.
Хотя автоматическая природа эмоционального заражения и делает нас уязвимыми для отрицательных эмоций окружающих, мы вполне способны принимать стратегические решения, препятствующие заражению. Если отношения стали деструктивными, правильные психологические тактики помогут создать защитную эмоциональную дистанцию.
Нижний путь сверхскоростной, он действует в мгновение ока. Но мы не обязаны отдаваться на милость обрушивающейся на нас лавине. Если мгновенные реакции нижнего пути причиняют боль, верхний путь может встать на нашу защиту.
Верхний путь предоставляет нам выбор действий, и делает он это в основном благодаря подключению к цепям, “питающимся” от ОФК. Пока одни сообщения снуют туда-сюда между центрами нижнего пути, обеспечивая эмоциональные реакции (и в том числе банальное заражение), ОФК направляет другой поток импульсов в высшие отделы мозга, чтобы запустить обдумывание этих реакций. Это верхнее ответвление позволяет нам реагировать взвешенно, принимая в расчет все обстоятельства. Таким образом верхний и нижний пути управляют любым нашим общением, а ОФК работает как стрелка, переводящая бегущие по ним потоки сигналов.
Нижний путь с его скоростными зеркальными нейронами действует наподобие шестого чувства, заставляя нас переживать то же, что и другой человек. При этом мы лишь смутно сознаём, что настроились на него. Нижний путь мгновенно погружает нас в эмоциональное состояние собеседника, без посредничества мыслей. Такова моментальная первичная эмпатия – сопереживание.
Верхний путь, напротив, вступает в игру, когда мы наблюдаем в себе перемену настроения и намеренно обращаем внимание на собеседника, пытаясь разобраться, что происходит. Так мы вовлекаем в процесс мыслительные отделы мозга, в особенности префронтальные центры. Верхний путь вносит поразительное разнообразие в крайне ограниченный репертуар реакций нижнего пути: в течение миллисекунд он активирует множество своих разветвленных нейронных цепочек, и число вариантов реагирования возрастает экспоненциально.
Таким образом, если нижний путь дает нам мгновенное ощущение эмоциональной близости, то верхний формирует более изощренное восприятие социальной ситуации, которое позволяет нам реагировать адекватно. Этой гибкостью мы обязаны возможностям префронтальной коры, исполнительного центра нашего мозга.
В 1940–1950-х психиатры повально увлекались префронтальной лоботомией, предполагающей хирургическое рассечение связей ОФК с другими отделами мозга. (Эта “хирургия” зачастую поражала примитивностью: вдоль глазного яблока в податливое мозговое вещество втыкали инструмент наподобие отвертки.) В то время неврологи имели весьма смутное представление о функциях основных зон мозга, не говоря уже об ОФК. Однако они заметили, что буйные пациенты после лоботомии становились смирными – а чего еще желать сотрудникам, тонущим в хаосе огромных психлечебниц, где тогда держали больных?!
Хотя лоботомия и не вредила когнитивным способностям пациентов, у нее обнаружилось два загадочных побочных эффекта: эмоции прооперированных сильно притуплялись или вообще сходили на нет, и в незнакомых им социальных ситуациях пациенты не знали, как себя вести. Сегодняшняя нейробиология уже знает, отчего это происходило: ОФК увязывает социальную реальность с нашими чувствами, тем самым подсказывая, как себя вести. Лишенные способностей к этой межличностной математике, лоботомированные пациенты совершенно терялись в новых для них обстоятельствах общения.
Представьте, что вам и какому-то незнакомцу дали 10 долларов. Вы можете поделить эту сумму как угодно. Незнакомец говорит: “Бери два или проваливай!” Казалось бы, логично взять предложенное – это вам любой экономист подтвердит. Но если вы возьмете два, незнакомцу достанутся аж восемь. И у большинства людей, резонно это или нет, такое предложение вызывает возмущение, а предложение удовольствоваться одним долларом – настоящую ярость.
И так происходит снова и снова, когда люди играют в придуманную специалистами по поведенческой экономике игру под названием “Ультиматум”. По ее условиям, один игрок делает предложение, другой может либо принять его, либо отвергнуть. Если предложение не будет принято, оба останутся ни с чем.
Слишком скупое предложение может вызвать у второго игрока состояние, аналогичное “дорожной ярости”[200][201]. Долгое время игру “Ультиматум” использовали в моделировании ситуаций с принятием экономических решений, но Джонатан Коэн, директор Центра изучения мозга, разума и поведения в Принстонском университете, нашел ей применение и в социальной нейронауке. В исследованиях его научной группы мозг участников сканируют прямо в процессе игры.
Коэн одним из первых начал осваивать нейроэкономику – область нейронауки, посвященную анализу скрытых нейронных механизмов, управляющих принятием рациональных и нерациональных экономических решений. Уже известно, что наша экономическая жизнь опирается на оба нейронных пути – верхний и нижний. Большинство текущих исследований сфокусировано на областях мозга, активных в ходе человеческих взаимодействий, и их результаты приближают нас к осмыслению иррациональных сил, управляющих рыночными процессами.
“Если первый игрок предлагает всего один доллар, – говорит Коэн, – второй вполне может послать его к черту. Согласно общепринятой экономической теории, это решение нерационально, так как доллар все же лучше, чем ничего. Оно буквально сводит экономистов с ума, ведь в их теориях люди всегда стремятся получить максимальное вознаграждение. На самом же деле люди часто готовы пожертвовать даже месячной зарплатой, лишь бы наказать того, кто сделал несправедливое предложение”.
Когда “Ультиматум” проходит всего в один раунд, нечестные предложения часто вызывают гнев. Однако если игрокам дать провести несколько раундов, они с большей вероятностью приходят к обоюдовыгодным условиям сделки.
“Ультиматум” не просто делает двух человек соперниками, он еще и устраивает перетягивание каната в голове каждого из них – там, где пересекаются верхний и нижний пути, мыслительная и эмоциональная системы. Верхний путь опирается преимущественно на префронтальную кору, играющую важнейшую роль в рациональном мышлении. Орбитофронтальная кора, как мы уже знаем, расположена в ее нижней части и охраняет границу между префронтальной корой и центрами нижнего пути вроде миндалины, которые лежат в среднем мозге и отвечают за импульсивные, эмоциональные реакции.