Знаковым для этой научной области можно считать тесное сотрудничество психологов с нейробиологами. Они сообща используют в исследованиях функциональную магнитно-резонансную томографию (фМРТ) – метод визуализации мозга, который до последнего времени применяли в основном для клинической диагностики. Томограф с помощью мощных магнитов создает невероятно подробные изображения мозга. Сотрудники научных центров между собой называют аппараты МРТ магнитами (“У нас в лаборатории три магнита”). В случае фМРТ добавляется мощная компьютерная обработка, которая на выходе дает нечто вроде видео, показывающего, как активизируются (“вспыхивают”)[19] участки мозга, когда человек, например, слышит голос старого друга. Подобные исследования позволяют узнать среди прочего и то, что происходит в мозге человека, смотрящего на возлюбленного, или одержимого какой-то идеей, или продумывающего хитрую многоходовку.
Социальный мозг – это совокупность нейронных механизмов, которые управляют нашим взаимодействием с людьми, а также мыслями и чувствами по отношению к ним и нашему общению. Самым впечатляющим открытием в этой области стало, пожалуй, то, что социальный мозг – единственная биосистема в нашем теле, которая постоянно настраивает нас на внутреннее состояние окружающих и сама подвергается его влиянию[20]. Все остальные системы, от лимфатических узлов до селезенки, регулируются в основном внутренними сигналами организма, а не тем, что находится за пределами кожи. Нейронные пути социального мозга просто уникальны по своей восприимчивости к внешнему миру. Каждый раз, когда мы с кем-то контактируем взглядами, голосами или прикосновениями, наши социальные мозги подключаются друг к другу.
Благодаря свойству нейропластичности мозг даже способен в какой-то мере перестраиваться под влиянием наших социальных взаимодействий: дело в том, что повторяющийся опыт определяет форму, размер и число нейронов и их синаптических контактов. Отношения с важнейшими для нас людьми заставляют наш мозг работать в определенном регистре, постепенно выстраивая уникальные нейронные схемы. Иными словами, тот, кто проводит с нами день за днем, регулярно делая нам больно, раздражая нас или, наоборот, даря эмоциональное тепло, за несколько лет способен перекроить наш мозг.
Эти открытия говорят о том, что наши отношения хоть и подспудно, но всю жизнь и довольно сильно влияют на нас. Возможно, это неприятная новость для тех, чьи отношения сложились скорее плохо. Однако те же самые открытия указывают и на то, что в любой момент нашей жизни добрые отношения могут многое исправить.
Получается, взаимоотношения с окружающими действуют на нас гораздо глубже, чем мы могли себе представить. И теперь, учитывая последние научные данные, мы можем начать разбираться, что же подразумевает разумный подход к социальной среде.
Еще в далеком 1920 году, когда ученые возлагали большие надежды на только что появившиеся IQ-тесты, психолог Эдвард Торндайк дал первое определение социального интеллекта. Он видел в этом феномене, в частности, “умение понимать мужчин и женщин и с выгодой для себя влиять на них” – навыки, которые нужны всем нам, чтобы хорошо устроиться в этом мире.
Но такое определение допускает, что чистейшую манипуляцию можно считать проявлением дара к общению[21]. Даже сегодня не все описания социального интеллекта разграничивают ловкие приемы мошенника и искреннюю заботу, обогащающую здоровые человеческие отношения. Я считаю, что банальные навыки манипуляции, позволяющие одному человеку получать выгоду за счет других, нельзя воспринимать как социальный интеллект.
Термин “социальный интеллект” скорее следует рассматривать как условное обозначение способности умно вести себя в отношениях, а не только много знать о них[22]. Такой подход расширяет сферу внимания социальной нейронауки, включая в нее двоих: он позволяет изучать, что происходит, когда человек вступает с кем-то в отношения. Это расширение дает нам возможность выйти за рамки изучения индивида, чтобы понять, что же на самом деле рождается в ходе взаимодействия, и перенаправить внимание с сугубо эгоистичных интересов на общее благо.
Столь широкий взгляд охватывает разнообразные составляющие социального интеллекта, включая способности вроде эмпатии и участия, подпитывающие межличностные отношения. Так что в этой книге я буду руководствоваться вторым, более широким определением из предложенных Торндайком: “умение в человеческих отношениях действовать разумно”[23].
Высокая восприимчивость мозга к социальной среде требует от нас разумного подхода к отношениям: мы должны четко понимать, что не только наше настроение, но и наша биологическая составляющая зависят от людей, находящихся рядом. А с другой стороны, мы должны учитывать, каким образом сами воздействуем на эмоциональную и физиологическую сферы окружающих. Фактически мы можем измерять глубину отношений тем, насколько серьезно влияем друг на друга.
Раз люди воздействуют друг на друга биологически, следовало бы ввести еще одну шкалу оценки человеческой жизни: если вы вели себя так, что окружающим от этого становилось лучше, пусть даже совсем чуть-чуть, значит, жизнь удалась.
Сами отношения теперь обретают совершенно новый смысл, и рассматривать их нужно иначе. Их последствия выходят далеко за рамки чисто теоретического интереса: они заставляют нас по-новому взглянуть на всю нашу жизнь.
Но прежде чем мы перейдем к этим революционным последствиям, давайте вернемся к тому, с чего начали – к той потрясающей легкости, с которой наши мозги подключаются друг к другу, передавая эмоции словно вирус.
Часть IСозданные взаимодействовать
Глава 1Эмоциональная экономика
Однажды я опаздывал на встречу в Среднем Манхэттене и искал, как бы срезать путь. На первом этаже одного из небоскребов мне на глаза попался атриум[24]: дверь в дальнем его конце вывела бы меня на параллельную улицу, позволив не обходить квартал.
Но едва я шагнул в фойе с кластерами лифтов, как ко мне ринулся облаченный в униформу охранник. Он размахивал руками и вопил:
– Сюда нельзя! Насквозь пройти нельзя!
– Почему? – не понял я.
– Частная собственность! Это частная собственность! – орал он, заметно перевозбудившись.
Похоже, я по неведению вторгся на охраняемую территорию.
– Но в таком случае, – произнес я в жалкой попытке внести хоть крупицу здравого смысла в эту ситуацию, – было бы разумнее повесить на дверях предупреждение “Проход запрещен”.
Однако мое замечание разозлило охранника еще сильнее.
– Вон! – закричал он. – Вон отсюда!
Я поспешно ретировался, весь в растрепанных чувствах, и гнев охранника еще несколько кварталов прокатывался эхом по моим внутренностям.
Когда кто-то вываливает на нас свои токсичные эмоции – разражается гневом или угрозами, выказывает презрение или отвращение, – он тем самым активирует в нас нейронные схемы тех же отрицательных эмоций. Его действия имеют серьезные неврологические последствия: эмоции заразны. Мы подхватываем чужие сильные переживания, как какой-нибудь риновирус, – и заболеваем эмоциональной “простудой”.
У любого человеческого общения есть эмоциональный подтекст. Чем бы мы ни занимались, мы можем при этом немного – или намного – поднять настроение тем, кто рядом, а можем, наоборот, немного его подпортить или даже испортить серьезно, как это сделал со мной охранник. Кроме переживаний во время самого́ взаимодействия, есть еще и настроение, которое остается с нами надолго, – этакое эмоциональное послевкусие (или послезлобие, как в моем случае).
Эти негласные трансакции управляют тем, что можно назвать экономикой эмоций: при общении с конкретным человеком, в течение отдельного разговора или дня внутренние приобретения и потери складываются в конечный эмоциональный остаток. Вечером этот сведенный баланс чувств во многом определяет наше ощущение удачно или неудачно прожитого дня.
Мы включаемся в эмоциональную экономику каждый раз, когда социальные взаимодействия сопровождаются передачей чувств – то есть практически постоянно. У этого психологического дзюдо существует множество вариаций, но все они сводятся к нашей способности взаимно влиять на настроение. Когда я заставляю вас нахмуриться, я вселяю в вас легкую тревогу. Когда вы заставляете меня улыбнуться, я радуюсь. В этом скрытом обмене эмоции переходят от человека к человеку, просачиваются извне внутрь – и благо, если это к лучшему.
Отрицательная сторона эмоционального заражения проявляется, когда мы погружаемся в токсичное состояние просто потому, что оказались рядом с неправильным человеком в неудачный момент. Так я ненароком стал жертвой гнева охранника. Это сродни пассивному курению: из-за утечки эмоций можно совершенно безвинно наглотаться чужого яда.
Когда мы сталкиваемся с чьим-то гневом, как это произошло у меня, мозг автоматически начинает выискивать сигналы грозящей опасности. В результате нас охватывает гипертрофированная настороженность, за которую отвечает первым делом миндалевидное тело[25] – область соответствующей формы, расположенная в среднем мозге и запускающая реакцию “бей, беги или замри” в ответ на опасность[26]. Из всех чувств именно страх вызывает мощнейшее возбуждение миндалины.
Поднятая по тревоге миндалина немедленно рассылает по своей обширной сети нейронных контактов команды другим важным участкам мозга сосредоточить мышление, внимание и восприятие на источнике страха. Мы инстинктивно начинаем присматриваться к лицам вокруг – улыбаются они или хмурятся? Нам это нужно, чтобы верно истолковать сигналы опасности и уловить чужие намерения