[403]. Множество ученых последовало ее примеру, и уже накоплены горы данных и определены мельчайшие детали того, как раннее общение родителей с младенцем определяет, будет ли ребенок чувствовать себя защищенным в жизни.
Практически с рождения дети – это не какая-то пассивная масса, а активные участники взаимодействий, стремящиеся к удовлетворению собственных насущных потребностей. Система двустороннего обмена эмоциональными сообщениями между ребенком и человеком, который о нем заботится, представляет собой жизненно важную линию связи, по которой проходит весь поток информации по удовлетворению базовых детских потребностей. Детям приходится оттачивать мастерство управления взрослыми с помощью заложенной в них сложной системы, сотканной из взглядов, улыбок и крика. Если дети лишены этого “переговорного устройства”, они могут чувствовать себя несчастными или даже умереть от дефицита заботы.
Посмотрите, как происходит протодиалог матери и ребенка, и вы увидите слаженный эмоциональный танец, в котором ведет то один партнер, то другой. Когда ребенок плачет или улыбается, мать реагирует соответственно: совершенно буквально эмоции младенца управляют действиями матери, а мать управляет ребенком. Их глубокая взаимная отзывчивость представляет собой первичное эмоциональное шоссе: установившаяся между ними петля обратной связи действует в двух направлениях.
Эта петля в отношениях “ребенок – родитель” – основной путь, позволяющий родителям донести до ребенка базовые правила общения: как проявлять внимание к человеку, как задавать темп общения, как вступать в разговор, как настраиваться на чужие чувства и при этом не терять контроля над собственными. Эти важнейшие уроки закладывают фундамент успешной социальной жизни.
Как ни странно, они же определяют и интеллектуальное развитие: интуитивные эмоциональные уроки, полученные в ходе бессловесного протодиалога в первый год жизни, ко второму дню рождения ребенка формируют ментальный каркас для полноценного общения. По мере того как ребенок оттачивает речевые навыки, у него развивается способность к внутреннему диалогу, который мы называем мышлением[404].
Исследования также показывают, что тот самый надежный тыл – это не просто эмоциональный кокон: похоже, он заставляет мозг выделять нейромедиаторы, которые подкрепляют ощущение того, что нас любят, чувством удовольствия – и то же самое происходит потом, когда мы чувствуем любовь других людей. За десятилетия, прошедшие с тех пор, как Боулби и Эйнсворт выдвинули свои теории, нейробиологам удалось выявить два вида нейроактивных веществ – окситоцин и эндорфины, – выработку которых активирует образование петли обратной связи[405].
Окситоцин создает ощущение приятной расслабленности. Эндорфины имитируют героиновую эйфорию, но далеко не такую интенсивную. У маленьких детей это приятное чувство безопасности вызывают родители и семья, а также товарищи по играм. Позже те же нейронные цепи активируют друзья и возлюбленные. Нейронные системы, которые выделяют эти химикалии заботливой любви, включают в себя уже знакомые нам части социального мозга.
Повреждение областей мозга, содержащих основную массу окситоциновых рецепторов, значительно ослабляет способность заботиться о ребенке[406]. Судя по всему, нейронная проводка у матерей и младенцев во многом одинакова и служит чем-то вроде нейронного цемента, скрепляющего формирующуюся между ними любовь. У окруженных заботой детей есть ощущение надежного тыла отчасти благодаря тому, что эти самые химические вещества вызывают в их мозге чувство, что “все в порядке”. (Это, кстати, может быть и биохимическим обоснованием того, что Эрик Эриксон называл базовым чувством доверия ребенка к миру.)
Дети вырастают с ощущением безопасности, если их матери внимательны и чутко реагируют на детский плач, проявляют больше ласки и обнимают нежнее. Такие настроенные на ребенка матери постоянно образуют с ним петлю обратной связи[407]. А вот дети, с которыми матери редко синхронизируются, ощущают незащищенность, проявляя это одним из двух способов. Если мать привыкла действовать настырно, ребенок отстраняется и активно пытается избежать взаимодействия. Если же мать демонстрирует безразличие, ребенок становится пассивным и беспомощным, неспособным наладить отношения – именно такую модель взаимодействия с людьми перенес во взрослую жизнь склонный к суициду пациент Боулби.
Кроме матерей, абсолютно пренебрегающих своими детьми, встречаются и менее злостные варианты: например, матери, которые поддерживают эмоциональную, а порой и физическую дистанцию с ребенком, мало говорят с ним и редко к нему прикасаются. Дети подобных матерей часто делают вид, будто у них все отлично и им решительно все равно, но на самом деле их организм демонстрирует признаки высокой тревожности. Такие дети ожидают, что окружающие будут вести себя отстраненно, поэтому и сами постоянно сдерживают эмоции. Став взрослыми, они избегают эмоциональной близости и предпочитают сторониться людей.
Но чрезмерно тревожные и поглощенные собственными переживаниями матери тоже порой не могут настроиться на нужды ребенка. Если мама часто недоступна и невнимательна, некоторые младенцы становятся пугливыми и прилипчивыми. Такие дети тоже могут вырасти скованными тревогой и потому хуже настраивающимися на окружающих. Во взрослых отношениях они склонны к формированию болезненной эмоциональной зависимости от других людей.
Радостные, синхронные взаимодействия – такая же базовая потребность младенца, как еда или отрыжка. У взрослых, лишенных в детстве такого гармоничного общения с родителями, чаще возникают проблемы с привязанностями. Если кратко, дети в эмпатичных семьях обычно растут уверенными в себе; тревожные семьи производят тревожных детей; а дети отчужденных родителей избегают людей и выражения эмоций. Во взрослых отношениях это проявляется как надежная, тревожная или избегающая привязанность соответственно.
Судя по всему, родители передают детям сходный тип привязанности при взаимодействиях. Так, исследования близнецов показали, что если уверенного в себе ребенка усыновляет тревожный родитель, то ребенок чаще всего перенимает тревожный тип поведения[408]. Тип родительской привязанности предопределяет будущий тип привязанности у детей примерно в 70 % случаев[409].
Но если тревожному ребенку удается найти обеспечивающего надежный тыл “суррогатного родителя” – учителя, старшего брата, сестру или другого родственника, взявшего на себя бо́льшую часть заботы о ребенке, – его тип эмоциональной привязанности может приблизиться к надежному.
Мама радостно возится с младенцем, как вдруг что-то в ней едва уловимо меняется. С ее лица стираются чувства, остается лишь безразличие. Ребенок на миг впадает в панику, на его лице мелькает страдальческое выражение. Мать не выказывает эмоций и никак не реагирует на его расстройство. Она будто окаменела. Ребенок начинает хныкать.
Психологи называют этот сценарий “каменное лицо”. Изначально его использовали для изучения восстановления после стресса. Даже после того как лицо матери оживало и она снова направляла все свое внимание на ребенка, дети еще какое-то время не могли успокоиться. Скорость их восстановления показывала, насколько хорошо они овладели зачаточной способностью управлять собственными эмоциями. Эта базовая способность развивается на первом-втором году жизни, по мере того как дети снова и снова учатся переходить из расстроенного состояния в спокойное, от асинхронности к взаимной обратной связи.
Когда лицо матери вдруг становится застывшим и безразличным, любой ребенок первым делом пытается “починить” маму, заставить ее снова реагировать на него. Младенец начинает подавать матери все известные ему сигналы, от заигрывания до плача. Некоторые дети в конце концов сдаются, отводят взгляд и принимаются сосать палец, пытаясь успокоиться.
По мнению Эдварда Троника, автора метода “каменное лицо”, чем успешнее ребенку удается “упросить” родителя восстановить разорванную обратную связь, тем лучше он со временем отточит это умение. Из этого вытекает еще одно преимущество: такие дети начинают верить, что человеческие отношения “ремонтопригодны”, то есть им под силу все наладить, если вдруг синхронность с другим человеком нарушится.
Тогда они начинают строить нейронные каркасы, которые всю жизнь будут поддерживать в них веру в себя и в устойчивость их отношений с другими. Такие дети вырастают с уверенностью в своей способности устанавливать позитивные отношения и исправлять их, если что-то вдруг пойдет не так. Они видят в окружающих достойных доверия и надежных партнеров.
В возрасте шести месяцев у младенца уже начинает формироваться типичный стиль общения и привычный образ мыслей о себе и других людях. Эта важнейшая веха в обучении опирается на ощущение безопасности и доверия, то есть взаимопонимание, сложившееся между ребенком и взрослым, который подает ему пример. Такие отношения типа “Я – Ты” определяют социальное развитие ребенка.
Синхронность между матерью и младенцем важна с первого дня жизни: чем ее больше, тем теплее и радостнее их общение[410], а чем меньше, тем больше ребенок испытывает злости, отчаяния и скуки. Если ребенок постоянно страдает от асинхронности и остается один на один со своими горестями, ему приходится разрабатывать собственный способ успокаиваться. Некоторые дети, видимо, потеряв надежду на стороннюю помощь, усиленно ищут способы облегчения своего состояния. Впоследствии они пополняют бесчисленные ряды взрослых, предающихся одинокому самоутешению – переедающих, пьянствующих или маниакально переключающих телеканалы.