привязанность, заботу и половое влечение. Каждая из этих сетей использует специфический набор нейромедиаторов и гормонов и формирует отдельные нейронные пути, добавляя собственную биохимическую приправу к множеству разновидностей любви.
Привязанность определяет, к кому мы обращаемся за поддержкой и по кому скучаем сильнее всего. Забота побуждает помогать людям, которые нам особенно небезразличны. Если мы привязаны, мы берем. Если заботливы, мы даем. Ну а секс есть секс.
Если эти три составляющие гладко взаимодействуют, находясь в идеальном равновесии, то любовь благополучно служит замыслу Природы о сохранении вида. Ведь с полового акта все только начинается. Чувство привязанности скрепляет не только пару, но и всю семью в единое целое, а забота побуждает ухаживать за детьми, чтобы они смогли вырасти и обзавестись собственным потомством. Каждая из этих трех нитей любви связывает людей разными способами[453]. Если привязанность переплетается с заботой и сексуальным влечением, то мы наслаждаемся полноценными романтическими отношениями. Если же какой-то из этих ниточек не хватает, любовные отношения дают сбой.
Эти нейронные сети взаимодействуют друг с другом в разных сочетаниях в каждой из разновидностей любви – романтической, семейной и родительской – и форм социальных связей, будь то дружба, сострадание или простое обожание котиков. И даже больше: те же сети в той или иной степени могут задействоваться в весьма пространных сферах вроде духовных устремлений или пленения бескрайними небесами и пустынными берегами.
Многие нервные “тропы”, отвечающие за любовь, входят в состав нижнего пути, и любой человек, сводящий социальный интеллект к чисто когнитивным способностям, окажется беспомощным в понимании любви. Силы объединяющей нас любви возникли в головном мозге задолго до появления способности к рациональному мышлению. Источники любви всегда скрываются в подкорковых отделах, но вот для реализации этого чувства может понадобиться тщательное планирование. Таким образом, полноценная любовь требует полноценного социального интеллекта, союза верхнего и нижнего путей. По отдельности они неспособны создать крепкие, удовлетворяющие узы.
Распутывание клубка нейронных сетей любви может обнажить некоторые наши заблуждения и проблемы. Три главные составляющие любви – привязанность, забота и сексуальность – подчиняются своим сложным законам. В определенные моменты какая-то из них может господствовать – скажем, когда пара наслаждается своим единением, баюкает ребенка или занимается сексом. Когда работают все три системы, они в наивысшей степени питают романтическую любовь: между людьми возникает непринужденная, нежная и чувственная связь, в которой царит полное взаимопонимание.
Первый шаг к формированию такого союза делает система, отвечающая за привязанность, и делает она его в пробной, можно сказать, разведывательной манере. Как мы уже выяснили, эта система начинает работать в раннем младенчестве, побуждая ребенка искать заботу и защиту у других – по большей части у матери или других ухаживающих за ним людей[454]. И между тем, как мы формируем наши первые в жизни привязанности, и тем, как устанавливаем связь с любовным партнером, существуют поразительные параллели.
Вечер пятницы. Нью-Йорк. В одном из баров Верхнего Ист-Сайда толпятся нарядно одетые мужчины и женщины. Это вечеринка одиночек, а подают на ней флирт.
Вот одна из женщин, покачивая бедрами и кокетливо отбрасывая волосы, шествует вдоль бара в дамскую комнату. Проходя мимо мужчины, вызвавшего у нее интерес, она всего лишь миг смотрит ему в глаза, а когда он отвечает тем же, быстро отводит взгляд. Ее невысказанное послание: “Заметь меня”.
Этот приглашающий взгляд и сменяющая его напускная скромность повторяют последовательность авансов и отступлений, свойственную большинству млекопитающих, у которых выживание детенышей зависит от отцовской помощи: самке надо испытать готовность самца к преследованию и к совершению поступка. Женское кокетство в искусстве флирта настолько универсально, что этологи замечают его даже у крыс: самка то подбегает к самцу, то отбегает от него, то проносится мимо, мотая головой и тоненько пища, словно крысеныш во время игры[455].
Среди 18 разновидностей улыбок в каталоге Пола Экмана нашлось место и кокетливой: флиртующий человек улыбается, глядя в сторону, а затем смотрит прямо на объект притяжения ровно столько, сколько необходимо для привлечения его внимания, и быстро отводит взгляд. Эта уклончивая тактика эксплуатирует нейронную сеть, будто специально встроенную в мозг мужчины именно для такого случая. Группа лондонских нейробиологов обнаружила интересную зависимость: когда мужчина ловит взгляд привлекательной для него женщины, в его мозге активируется дофаминергическая система, снабжающая его изрядной дозой удовольствия[456]. Эта нейронная сеть не активируется при простом рассматривании красивой женщины или при зрительном контакте с кем-то непривлекательным.
Но даже независимо от того, находит ли мужчина женщину привлекательной, кокетство себя оправдывает: мужчины чаще подходят к обильно флиртующим женщинам, чем к более привлекательным, но не склонным к кокетству.
Люди флиртуют во всем мире, во всех культурах (один исследователь документально подтвердил это фотографиями, сделанными скрытой камерой во множестве мест от Самоа до Парижа)[457]. Кокетство – это вступление в продолжительную серию молчаливых переговоров, сопровождающих все этапы ухаживания. И первый стратегический ход представляет собой этакое беспечное забрасывание удочки, возвещающее о готовности к знакомству.
Младенцы делают то же самое. Они абсолютно неразборчиво выказывают свою заинтересованность во взаимодействии чуть не с каждым, проявившим к ним дружелюбие, и готовы приветливо улыбаться всем, кто отвечает на их улыбку[458]. Сходство флирта взрослого и ребенка, жаждущего приятного общения, заключается не только в завлекательной кокетливой улыбке, но и в зрительном контакте, воодушевленной речи высоким голосом, преувеличенной жестикуляции.
Затем наступает время его величества Разговора. По крайней мере в американской культуре этот важнейший этап зарождающегося ухаживания обладает сказочным достоинством: разговор имеет подтекст, который сводится к выяснению, заслуживает ли потенциальный партнер твоей привязанности. В этом процессе, в отличие от первого этапа ухаживания, бразды правления переходят к верхнему пути. Высшие центры мозга играют здесь роль подозрительных родителей, наблюдающих за свиданием своего взрослеющего ребенка.
Если нижний путь толкает нас в объятия друг другу, то верхний заставляет трезво оценивать потенциального партнера – потому-то так важна беседа за чашечкой кофе после ночного свидания. Продолжительное ухаживание позволяет паре в полной мере оценить друг у друга самые важные для них качества, то есть понять, насколько потенциальный партнер умен, чуток и отзывчив – словом, достоин ли он большей привязанности.
Стадии ухаживания проходят в темпе, который дает потенциальным партнерам возможность угадать, будет ли другой человек хорошим компаньоном. Положительный вывод, в свою очередь, может указывать на то, что в один прекрасный день этот человек, вероятно, станет и хорошим родителем[459]. Так, за первыми беседами партнеры замеряют друг в друге количество теплоты, отзывчивости и способности отвечать взаимностью и на основании результатов делают предварительный выбор. Точно так же и дети примерно в три месяца становятся более разборчивыми в своих поисках привязанностей, выбирая людей, с которыми чувствуют себя увереннее.
Как только партнер успешно проходит это испытание, достигается синхронность, отмечающая переход от притяжения к вожделению. Возросшая легкость синхронизации – что у младенцев, что у влюбленных – проявляется ласковыми взглядами, прижиманиями и объятиями. Все это говорит о нарастании интимности отношений. На этой стадии влюбленные буквально впадают в детство, сюсюкая друг с другом, ласково нашептывая друг другу всякую ерунду, обмениваясь уменьшительными прозвищами и нежными поглаживаниями. Столь полное физическое сближение знаменует собой момент, когда каждый из пары становится надежным тылом для другого – и это еще одно эхо младенчества.
Надо, однако, заметить, что ухаживания могут быть не менее бурными, чем детские истерики: ведь иногда влюбленные не уступают детям в эгоцентричности. Этот общий шаблон видоизменяется в зависимости от того, каким образом риск и тревожность сближают двух людей – от романов военного времени и запретных связей до влюбленности женщин в “опасных” мужчин.
Нейрофизиолог Яак Панксепп считал, что по мере погружения в любовь два человека становятся по-настоящему зависимыми друг от друга[460]. Он обнаружил сходство нейронной активности при развитии опиоидной зависимости и зависимости от людей, к которым мы привязаны сильнее всего. По мнению Панксеппа, удовольствием от всех позитивных взаимодействий с людьми мы частично обязаны опиоидной системе – той самой системе рецепторов, с которой связываются героин и другие вещества, вызывающие зависимость.
Эта система, как выясняется, широко представлена в том числе и в отлично знакомых нам ключевых структурах социального мозга – орбитофронтальной и передней поясной коре. ОФК и ППК активируются у зависимого, когда он испытывает тягу к психоактивному веществу, опьяняется им и наслаждается его эффектом. Когда же он переживает абстиненцию после прекращения приема этого вещества, активность упомянутых областей затухает. Именно ОФК и ППК отвечают за придание избыточной ценности вызвавшему зависимость веществу и за лишение способности подавлять стремление к его поиску