[470]. Показательно, что тревожные женщины не могли подавить активность нейронных цепей беспокойства за отношения даже намеренно: навязчивое беспокойство пересиливало способность мозга отключать его. Такая нейронная активность была специфична именно для тревожности по поводу отношений, но не страха в целом. Нейронные цепи, выключающие тревожность при других видах беспокойства, у этих женщин работали безотказно.
Напротив, у женщин с надежной привязанностью не было никаких проблем с отключением страхов по поводу возможного разрыва отношений. Генерирующие печаль ВП у них успокаивались, как только женщина переключала внимание на другие мысли. Основное отличие сводилось к тому, что уверенные в себе женщины легко активировали нейронный переключатель в ОФК, подавляющий производимое в ВП огорчение.
Зато тревожные женщины не имели равных в легкости извлечения из памяти самых проблемных моментов своей романтической связи[471]. Их готовность к всецелому погружению в трудности отношений, предполагает Шейвер, прилично препятствует выбору конструктивной тактики поведения в той или иной ситуации.
В мозге избегающих женщин разыгрывалась совсем другая драма, решающие события которой происходили в зоне поясной коры, активирующейся при подавлении неприятных мыслей[472]. Похоже, у таких женщин этот нейронный тормоз просто заклинивало: если обладатели тревожной привязанности были не в состоянии унять волнение, то люди с избегающей привязанностью не могли унять подавление волнения. Остальные женщины могли без проблем включать и выключать поясную кору, когда их просили подумать о чем-нибудь грустном, а затем переключиться.
Этот нейронный механизм непрерывного подавления объясняет, почему личности с избегающей привязанностью склонны сохранять эмоциональную отчужденность и отстраненность от жизни: при разрыве отношений или после смерти близкого человека они не слишком горюют, как и не чувствуют эмоциональной вовлеченности в любые социальные взаимодействия[473]. Похоже, за истинную эмоциональную близость нам приходится платить некоторой степенью тревожности – хотя бы потому, что она обнажает межличностные проблемы, требующие разрешения[474]. Избегающие люди, видимо, обменивают полноценную эмоциональную связь с другими на защищенность от собственных разрушительных чувств. Показательно, что Шейвер с трудом нашел для своего исследования участниц с этим типом привязанности: одним из условий была вовлеченность в долговременные серьезные любовные отношения, а такое с избегающими личностями случается редко.
Как мы помним, стили привязанности в основном формируются в детстве, а не предопределены генетически. Ну а раз это плод обучения, значит, их можно в какой-то степени модифицировать положительным опытом переживаний – например, в ходе психотерапии или во время исцеляющих отношений. С другой стороны, понимающий человек способен – в определенных границах, конечно, – просто приспособиться к капризам партнера.
Мы можем представить нейронные механизмы, отвечающие за привязанность, секс и заботу, как части какой-нибудь из знаменитых кинетических скульптур Александра Колдера, где движение любой части скульптуры передается на все остальные. Например, тип привязанности формирует индивидуальный портрет сексуальности. У избегающих личностей, как правило, бывает больше половых партнеров и “секса на одну ночь”, чем у тревожных или уверенных в себе. Верные своему предпочтению эмоционального отчуждения, избегающие люди довольствуются сексом без заботливых отношений и душевной близости. Если же по каким-то причинам они сохраняют отношения, то обычно колеблются между дистанцированием и самопринуждением, а потому, что вполне предсказуемо, чаще разрывают отношения, но затем, как ни странно, пытаются вернуться к тому же человеку[475].
Проблемы совместимости в любви, которые нам подбрасывает тип привязанности, – лишь начало истории. Дальше в игру вступает секс.
Глава 14Желание – его и ее
Одним из моих лучших друзей на первом курсе колледжа был здоровенный парень, блистательный регбист по прозвищу Халк[476]. Однажды он поделился со мной напутствием, которое получил от своего отца, выходца из Германии, когда покидал родной дом. Эту фразу я вспоминаю до сих пор. Она отдает брехтовским, цинично-язвительным душком и в вольном переводе с немецкого звучит примерно так: “Когда твердеет пенис, мозги размягчаются”.
Если перейти на более изысканный научный язык, то можно сказать, что нейронные сети сексуальной активности растянуты в подкорковых зонах нижнего пути, вне досягаемости “мыслящего мозга”. По мере нарастания стимуляции из этих нижних отделов мы всё меньше и меньше значения придаем советам, которые нам пытаются дать рациональные структуры верхнего пути.
В более широком смысле, нейронная архитектура нижнего пути ответственна за иррациональность всех вариаций выбора в любовных отношениях, и логические отделы мозга к этому не имеют ни малейшего отношения. Социальный мозг и любит, и заботится, в то время как сексуальное желание блуждает по низшим тропам этого пути.
Желание, видимо, проявляется в двух формах – мужской и женской. Когда люди рассматривают фотографии своих возлюбленных, нейровизуализация выявляет различия в активации мозга у мужчин и женщин. У мужчин, в отличие от женщин, на фМРТ-изображениях вспыхивают мозговые центры, ответственные за обработку визуальных стимулов и половое возбуждение. Это означает, что вид возлюбленной возбуждает в мужчине страсть. Поэтому, как замечает антрополог Хелен Фишер, нет ничего удивительного в том, что мужчины всего мира интересуются порнографией, или в том, что женщины склонны черпать чувство собственного достоинства из своей внешности и тратить так много энергии на ее улучшение: как раз “чтобы рекламировать свои активы визуально”[477].
А вот у женщин при взгляде на фото возлюбленного в мозге активируются иные центры – входящие в состав социального мозга когнитивные центры памяти и внимания[478]. Такая разница наводит на мысль о том, что женщины подходят к своим чувствам более обдуманно и оценивают мужчину скорее как потенциального напарника и добытчика. Известно, что женщины, вступая в романтические отношения, нередко делают это с большим прагматизмом, чем мужчины, и влюбляются неизбежно медленнее. “Случайный секс у женщин, – комментирует Фишер, – часто отнюдь не так случаен, как у мужчин”[479].
И все-таки, мозговой радар для поиска объекта привязанности принимает окончательное решение, стоит ли погружаться в отношения, лишь по итогам нескольких встреч. Мужчины, влюбляясь, соскальзывают на нижний путь. Конечно, женщины в этот период съезжают туда же, но умудряются регулярно возвращаться на верхний.
Более циничный взгляд выражается так: “Мужчина ищет сексуальные объекты, а женщина – успешные”. Но хоть женщины и склонны искать в мужчине признаки силы и богатства, а мужчины в женщинах – физическую привлекательность, вовсе не это определяет выбор и тех, и других, просто по этим позициям два пола сильнее всего различаются[480]. Главным же фактором для всех служит доброта.
Еще больше путаницы в нашу интимную жизнь вносят нейронные сети верхнего пути, которые отчаянно стремятся возвышенными чувствами либо пуританской моралью сдержать раскаленные потоки вожделения, вырывающиеся из наших эволюционных глубин. На протяжении всей истории человечества культура сковывала продуктами высших мозговых функций низменные, порождаемые нижним путем, побуждения – выражаясь словами Фрейда, цивилизация всегда боролась с недовольством ею. Например, браки в землевладельческих семействах Европы веками заключали, чтобы гарантировать сохранность родового имущества; по существу, одна семья заключала обоюдовыгодный брак с другой, сговариваясь о подходящих исполнителях этой миссии. Вожделение и любовь здесь только мешали и потому порицались – на то ведь всегда были адюльтеры.
Социальные историки расскажут нам, что по крайней мере в Европе только во времена Реформации появилась современная идея чувственной, построенной на любви и преданности связи между мужем и женой. Тогда впервые пошатнулся средневековый идеал целомудрия, который рассматривал брак просто как неизбежное зло. Однако лишь к эпохе промышленной революции и подъема среднего класса идеал романтической любви стал на Западе популярным настолько, что сама по себе любовь превратилась в достаточное основание для вступления в брак. Но, конечно, в культурах типа индийской, переполненных противоречиями между традицией и современностью, до сих пор лишь малая часть браков заключается просто по любви: влюбленные часто сталкиваются с категорическим протестом родни, по-прежнему предпочитающей договорные браки.
Впрочем, даже биология не всегда идет рука об руку с современным идеалом брака, который требует сочетания пожизненных товарищества и заботы с разнообразием и накалом в романтических отношениях. Годы близости, как всем известно, приглушают желание – и иногда это случается, как только начинаешь воспринимать партнера как нечто само собой разумеющееся.
Чтобы еще сильнее закрутить сюжет, природа сочла необходимым наделить мужчин и женщин разницей в секреции “молекул любви”. У мужчин, как правило, выше уровни веществ, стимулирующих сексуальное желание, зато ниже уровни веществ, подкрепляющих привязанность. Эти биологические нестыковки вызывают множество трений между мужчинами и женщинами в вопросах страсти.