Стресс усиливается от ощущения беспомощности. В исследованиях стрессовой секреции кортизола, проанализированных Дикерсон и Кемени, угроза воспринималась людьми как особенно страшная, если у них не было возможности повлиять на нее. Если угроза не исчезает несмотря на все наши усилия, уровень кортизола продолжает расти. В подобных ситуациях оказываются люди, например, ощутившие себя мишенями злостного предубеждения – как те две женщины, на которых ополчилось руководство. Отношения, сопровождающиеся беспрестанными упреками, неприятием или травлей, держат ГГНС в постоянном перенапряжении.
Если же источник стресса безличный – как, например, чужая надоедливая автосигнализация, которую мы не можем выключить, – то удовлетворению нашей базовой потребности в принадлежности к группе и принятии ею ничто не угрожает. Кемени обнаружила, что в подобных случаях организм способен справиться с кортизольным бунтом где-то за 40 минут. Но если стресс вызван оценочными суждениями людей, то действие повышенных концентраций кортизола продлевается на 50 % – до часа и даже больше.
Нейровизуализация позволяет выявить, какие области мозга так сильно реагируют на восприятие чужой злобы. Вспомните описанную в главе 5 симуляцию, проведенную Джонатаном Коэном, когда добровольцы прямо в МР-томографе играли в “Ультиматум”. Правила игры предусматривают дележку денег, причем один участник предлагает ее условия, а второй может их принять или отвергнуть.
Если участники № 2 понимали, что предложения участников № 1 нечестные, в их мозге активировалась передняя часть островка – а это признак переживания гнева или отвращения. Мало того, они выказывали МР-признаки обиды и были склонны отвергать не только это предложение партнера, но и следующее, каким бы оно ни было. Но если участники № 2 считали, что их партнер – компьютерная программа, то их островок оставался спокойным, невзирая на вопиющую несправедливость предложения. Социальный мозг безошибочно различает случайный и умышленный вред и реагирует сильнее всего, если распознает злонамеренность.
Эта находка может помочь клиницистам в разрешении загадки посттравматического стрессового расстройства: почему из травм сравнимой интенсивности чаще к болезни приводят те, которые жертва относит на счет злого умысла других людей, а не слепых сил природы. Ураганы, землетрясения и другие природные катастрофы оставляют после себя меньше жертв ПТСР, чем, например, изнасилования или рукоприкладство. Последствия травмы, как и всякий стресс, тем тяжелее, чем больше жертве кажется, что удар был нацелен именно на нее.
В 1957 году Элвис Пресли ворвался в американское национальное сознание, появившись в воскресном “Шоу Эда Салливана”, самой популярной тогда телепередаче подобного рода. Американская экономика переживала послевоенный бум, президентом был Дуайт Эйзенхауэр, у машин были гротескные хвостовые плавники, а подростки общались под неусыпным надзором взрослых на школьных танцах, прозванных “танцами в носках”[574].
В том же году группа ученых из Висконсинского университета начала грандиозное исследование, в которое вовлекла примерно 10 тысяч старшеклассников, то есть почти треть всех выпускников штата. Их впоследствии интервьюировали в возрасте 40 лет, а затем примерно в 55. Ближе к 65 они снова посетили Висконсинский университет, где с ними поработал Ричард Дэвидсон, после чего отправились в его же лабораторию, которая специализировалась на изучении поведения с помощью функциональной нейровизуализации (W. M. Keck Laboratory for Functional Brain Imaging and Behavior). Используя методы, куда более изощренные, чем доступные в 1957-м, Дэвидсон решил нащупать связи между социальной биографией этих людей, активностью мозга и функцией иммунной системы.
Качество личных отношений выпускников 57-го оценивали в ранних опросах. Во время последнего визита эти данные сопоставили со степенью “изношенности” их организмов. У них оценили рутинную активность физиологических систем, которая обычно меняется при переживании стресса: измерили, например, артериальное давление, а также содержание в крови холестерина и гормонов стресса, включая кортизол. Сумма баллов, рассчитанная по ряду подобных показателей, позволяет предсказать не только вероятность скорого развития сердечно-сосудистых заболеваний, но и старческое снижение умственной и физической активности. А очень высокие баллы прогнозируют раннюю смерть[575]. Просчитав всевозможные корреляции, ученые сумели обнаружить тесную связь между состоянием здоровья и качеством отношений человека, в частности между физиологическим профилем высокого риска и преимущественно неблагополучной эмоциональной окраской важнейших отношений[576].
Возьмем для примера одну из выпускниц условного “класса-57”, которую назовем Джейн. Отношения с близкими у нее не ладились, и вся ее жизнь была длинной чередой разочарований. Родители Джейн были алкоголиками; в детстве она почти не видела отца, а в подростковом возрасте он начал ее домогаться. Став взрослой, Джейн ужасно боялась людей, испытывая поочередно то гнев, то тревогу при общении с самыми близкими из них. Джейн смогла выйти замуж, но вскоре брак распался, и скудная социальная жизнь приносила ей мало утешения. На обследовании, организованном Дэвидсоном, у Джейн нашли 9 из 22 самых распространенных отклонений в показателях здоровья.
А вот Джилл, одноклассница Джейн, наоборот, прожила жизнь, на редкость насыщенную разнообразным общением. Несмотря на то, что отец Джилл умер, когда ей было всего девять, она постоянно ощущала безграничную заботу матери. Джилл была очень близка со своим мужем и четырьмя сыновьями, и семейная жизнь ее полностью удовлетворяла. Кроме того, Джилл вела активную социальную жизнь: у нее было множество друзей и хороших знакомых, с которыми она могла делиться радостями и горестями. На седьмом десятке у Джилл проявились только 3 из 22 типичных отклонений от медицинских норм.
Надо, конечно, помнить, что корреляция не всегда подразумевает каузацию. Чтобы показать причинно-следственную связь между качеством отношений и состоянием здоровья, необходимо установить конкретные биологические механизмы, обеспечивающие такую связь. И в этом Дэвидсону сильно помогла встреча “класса-57” с современной техникой для исследования мозговой активности.
Джилл, женщина, у которой были заботливая мать и замечательные семейные отношения, но практически не было жалоб на здоровье в ее 60 с небольшим, выделялась из всего “класса-57” самым выраженным преобладанием активности левой префронтальной коры над правой. Такое соотношение, как показал Дэвидсон, может говорить о том, что бо́льшую часть жизни Джилл проводила в хорошем настроении.
У Джейн, которая провела детство с родителями-алкоголиками, рассталась с мужем и приобрела к 60 годам множество медицинских проблем, правая ПФК, наоборот, была гораздо активнее левой, и эта разница у Джейн была самой большой в “классе”. Такой шаблон мозговой активности может указывать на то, что Джейн чаще реагировала на жизненные обстоятельства интенсивным дистрессом и очень медленно выкарабкивалась из своих эмоциональных ям.
Левые области ПФК, как показал Дэвидсон в предыдущих исследованиях, регулируют активность нейронных каскадов в нижележащих отделах мозга, определяющих длительность восстановления после стресса, то есть нашу психологическую устойчивость[577]. Чем выше активность левой ПФК относительно правой, тем удачнее наш выбор когнитивных стратегий, регулирующих эмоции, и тем короче период восстановления после потрясений, а потому и период возвращения уровня кортизола в норму. Можно сказать, что стабильность нашего здоровья отчасти определяется тем, насколько хорошо наш верхний путь научился контролировать нижний.
В своей прежней работе Дэвидсон продвинулся еще дальше. Его команда обнаружила, что активность все той же левой ПФК четко коррелирует с силой реакции иммунной системы человека на прививку от гриппа. У людей с максимальной активностью левых областей ПФК специфических антител вырабатывалось в три раза больше, чем у всех остальных[578]. Дэвидсон считает эту разницу клинически значимой: судя по всему, у людей с высокой активностью левой ПФК меньше шансов заболеть гриппом при контакте с его вирусом.
Подобные находки, по мнению Дэвидсона, открывают окно в анатомию устойчивости. Опыт надежных, благополучных отношений дает людям внутренние ресурсы для успешного преодоления неудач и потерь. Именно так это было у Джилл, получившей задел устойчивости от любящей матери.
Те висконсинские выпускники, которые в детстве беспрестанно переживали сильный стресс, став взрослыми, плохо оправлялись от невзгод – переживания переполняли их слишком долго. И напротив, люди, которые в детстве получали посильные дозы стресса, позже с высокой вероятностью вырабатывали благоприятный шаблон активности префронтальной коры. Для такого исхода, видимо, критически важно присутствие в жизни ребенка хотя бы одного заботливого взрослого, который обеспечивал бы ему надежный тыл для эмоционального восстановления[579].
Лаура Хилленбранд, автор бестселлера “Галета: американская легенда”[580], долгое время страдала синдромом хронической усталости, изматывающим заболеванием, которое проявлялось постоянной лихорадкой и изнеможением и делало ее месяцами зависимой от посторонней помощи[581]. Когда она писала “Галету”, за ней ухаживал ее преданный муж Борден. Упорно сражаясь тогда со своей диссертацией, он все же находил энергию на обслуживание жены: помогал ей пить и есть, поддерживал при ходьбе, читал ей книги и прессу.