Как это чудесно, думал я, когда любящие люди находятся рядом с больными круглые сутки, снимая хотя бы эмоциональный груз с их физических страданий. Какой это был разительный контраст с социальной изоляцией, от которой так часто страдают пациенты на Западе!
Система здравоохранения, которая предусматривает социальную поддержку пациентов ради улучшения качества их жизни, может сильно способствовать и самому выздоровлению. Например, пациент, лежащий на больничной койке в ожидании серьезной операции, конечно же, не может совладать со своим беспокойством. В любой ситуации сильнейшие эмоции одного человека имеют тенденцию передаваться другим, и чем беспомощнее и уязвимее он себя чувствует, тем более восприимчивыми к его чувствам становятся окружающие[619]. Если обеспокоенный пациент находится в одной палате с другим ожидающим операцию, эти двое могут внушить друг другу еще больше тревоги и страха. Но если тот же пациент делит палату с больным, который недавно успешно перенес такую же операцию и потому испытывает относительное спокойствие и облегчение, эмоциональное влияние будет скорее успокаивающим[620].
Когда я спросил Шелдона Коэна, проводившего экспериментальное заражение риновирусами, что бы он порекомендовал больничным пациентам, он ответил, что им нужнее всего сознательно искать биологических союзников. Например, на его взгляд, может окупиться “включение в свою социальную сеть новых людей, особенно таких, с которыми можно без опаски откровенничать”. Когда у моего друга диагностировали потенциально смертельный вид рака, друг принял очень умное в медицинском отношении решение: он начал искать грамотного психотерапевта, с которым мог бы общаться, когда со всей семьей погрузится в омут тревоги и страха.
Коэн сказал мне: “Самое поразительное открытие, касающееся связи отношений с физическим здоровьем, заключается в том, что социально интегрированные люди – состоящие в браке, имеющие дружные семьи и приятелей, принадлежащие к общественным или религиозным группам и принимающие активное участие в функционировании всей этой сети отношений – быстрее восстанавливаются после болезней и живут дольше. Минимум 18 исследований показали четкую обратную зависимость между вовлеченностью в социум и смертностью”.
Как полагает Коэн, посвящая больше времени и энергии общению с людьми, которых мы считаем самыми приятными в нашей жизни, мы проявляем заботу о нашем физическом здоровье[621]. Кроме того, он призывает пациентов хотя бы во время болезни по возможности сокращать число токсичных контактов и повышать долю здорового, поддерживающего общения.
Коэн предлагает, чтобы вместо незнакомцев-медработников, которые сейчас обучают перенесших инфаркт пациентов профилактировать новый, этим занимались бы близкие люди, которым больничный персонал объяснял бы, как содействовать больному в изменении образа жизни.
Как бы ни была важна поддержка для старых и больных людей, есть факторы, которые противодействуют удовлетворению их потребности в теплом общении. Не последнюю роль в этом играют неловкость и тревога, часто ощущаемые друзьями и семьей рядом с пациентом. Особенно часто так происходит, если человек имеет стигматизируемый обществом диагноз или находится при смерти. В подобных случаях даже самые близкие люди могут впадать в такое волнение, что оказываются не в состоянии не то что помогать больным, а даже посещать их.
“Большинство людей отступилось от меня”, – вспоминает Лаура Хилленбранд, которая оказывалась месяцами прикованной к постели во время обострений синдрома хронической усталости. Друзья интересовались у других друзей, как она себя чувствует, но потом, после отправления по почте пожеланий скорейшего выздоровления, они пропадали. Когда Лаура взяла инициативу в свои руки и начала сама звонить старым друзьям, разговоры выходили такими неуклюжими, что она в итоге чувствовала себя глупо.
Но как и всякий человек, отрезанный от общения болезнью, Хилленбранд нуждалась в контактах, в подключении к так недостающим в это время биологическим союзникам. По словам Шелдона Коэна, научные данные однозначно указывают на то, что друзьям и родственникам не следует игнорировать больных и подвергать их мучительной изоляции: даже если вы не знаете, что сказать, достаточно будет просто прийти.
Это совет для всех, кто переживает за страдающих от болезни людей. Даже если рядом с ними мы теряем дар речи, мы можем подарить им наше любящее присутствие. Простое присутствие может значить неожиданно много, причем даже для пациентов в вегетативном состоянии, с тяжелейшим поражением мозга, которые вроде бы абсолютно не понимают, что им говорят. На медицинском языке это называют состоянием минимального сознания. Когда эмоционально близкий человек делится с пациентом общими воспоминаниями или слегка прикасается к нему, то в мозге больного активируются те же области, что и у людей с неповрежденным мозгом[622]. Однако при этом они выглядят совершенно оторванными от реальности и не могут откликаться ни взглядом, ни тем более словом.
Одна знакомая мне рассказывала, что как-то ей подвернулась статья о людях, вышедших из комы, и они сообщали, что часто слышали и понимали разговоры окружающих, хотя сами были не способны шевельнуть ни единым мускулом. Так случилось, что она прочла эту статью в автобусе по пути к матери, которая как раз находилась в состоянии минимального сознания после перенесения клинической смерти от сердечной недостаточности. Прочитанное изменило поведение женщины: она начала проводить много времени возле матери, хоть и казалось, что та пребывает в каком-то ином мире.
Эмоциональная близость помогает сильнее всего людям с крайне слабым здоровьем: с серьезными хроническими заболеваниями, с нарушениями иммунной системы или просто в глубокой старости. Хоть эмоциональная поддержка, конечно, не панацея, накапливающиеся данные говорят о том, что иногда она может давать клинически значимый эффект. В этом смысле любовь – нечто большее, чем способ улучшения эмоционального фона пациента: это биологически активная составляющая лечебного процесса.
По этой причине врач Марк Петтус призывает нас распознавать мельчайшие признаки сиюминутной потребности больного в контакте и отвечать на это “приглашение войти”, которое может принимать форму “плача, смеха, взгляда или даже молчания”.
Малолетний сын самого Петтуса как-то ожидал операции в больнице. Ребенок был ошеломлен, испуган и растерян – он вообще не понимал, что происходит: из-за отставания в развитии он еще не научился говорить[623]. После операции мальчик казался крошечным и беспомощным в этой паутине из трубок и проводов: в вену была вставлена капельница, в желудок через нос вел пищевой зонд, в ноздри входили кислородные катетеры, в спинномозговой канал – капельница для подачи анестетика, а в мочеиспускательный – катетер для отвода мочи.
У Петтуса и его жены разрывалось сердце от того ужаса, через который должен был проходить их любимый ребенок. Но они поняли по его глазам, что все же могут ему помочь, помочь маленькими проявлениями человеческой любви: успокаивающими прикосновениями, нежными взглядами и просто своим присутствием. Сам Петтус говорит: “Нашим языком была любовь”.
Глава 18Рецепт для людей
Ординатор отделения позвоночной патологии одной из лучших клиник мира беседовал с женщиной, которая в свои 50 с небольшим жаловалась на сильные боли из-за дегенерации межпозвонковых дисков шейного отдела позвоночника. Проблемы с шеей появились давно, но до сих пор женщина не обращалась к врачам. Она обходилась помощью мануального терапевта, манипуляции которого приносили лишь временное облегчение. Боль постепенно усиливалась, и это наконец настолько напугало женщину, что она решила посетить специалиста.
На пару с дочерью она осыпала ординатора вопросами, сомнениями и страхами. Почти 20 минут он пытался решить проблему и развеять опасения пациентки, но не сильно в этом преуспел.
Тут в кабинет вошла штатный врач отделения и быстро объяснила больной, что ей показана вначале инъекция в межпозвонковый сустав, которая уменьшит воспаление и боль, а затем лечебная физкультура, которая укрепит мышцы, фиксирующие шейный отдел позвоночника. Дочь никак не могла уяснить, каким образом это лечение должно помочь, и обрушила град вопросов уже на врача, которая между тем уже встала и направилась к двери. Не обращая внимания на этот намек на окончание беседы, дочь продолжала задавать один вопрос за другим. После того как доктор покинула кабинет, ординатор еще 10 минут общался с этой любознательной семьей, пока пациентка наконец не согласилась на инъекцию.
Через некоторое время врач вернулась, отвела ординатора в сторону и сказала:
– Это было очень любезно с вашей стороны, но вы не можете позволить себе роскошь так долго беседовать с пациентами. На каждого больного расписание отводит нам 15 минут, включая время записи информации на диктофон. Вы излечитесь от этого, когда несколько ночей кряду вам придется надиктовывать свои наблюдения, а ранним утром отправляться на весь день в клинику.
– Но я ведь забочусь о налаживании контакта с пациентом, – возразил ординатор. – Я хочу установить доверительные отношения с больным, по-настоящему понять его, и на это я, если бы мог, не пожалел бы и получаса.
Выслушав ординатора, врач с некоторым раздражением закрыла дверь кабинета, чтобы их слова не смогли разобрать пациенты.
– Послушайте, – сказала она, – за этой дверью сидели еще восемь пациентов, и со стороны той женщины было чистым эгоизмом отнимать у вас и у них столько времени. Вы просто не можете проводить с каждым пациентом больше 10 минут. Это всё, чем мы располагаем.