Есть что-то в общенье с людьми, в их виде, в касанье, в запахе их, что радует душу, —
Многое радует душу, но это – особенно сильно[757].
Мы черпаем жизненную силу в подлинных человеческих контактах, особенно с любимыми людьми. Те, кто нам особенно небезразличен, – своего рода эликсир, вечно возобновляемый источник энергии. Нейронный обмен между родителем и ребенком, бабушкой и младенцем, между любящими людьми или между добрыми друзьями ощутимо придает нам сил.
Теперь, когда нейронаука может в числах описать эту природную, неистощимую энергию симпатии, количественно оценив ее преимущества, нам не следует пренебрегать влиянием социальной жизни на нашу биологию. Незримые связи между нашими отношениями, работой мозга, здоровьем и благополучием поразительно влиятельны.
Мы должны пересмотреть страшно живучее допущение, что мы иммунны к токсичным социальным контактам. Если не брать в расчет преходящие моменты дурного настроения, мы склонны считать, что наши взаимодействия практически не влияют на нас, тем более на биологическом уровне. Но это лишь приятное заблуждение. Точно так же, как мы подхватываем от кого-нибудь вирус, мы можем подхватить и эмоциональную заразу, которая сделает нас более уязвимыми перед теми же вирусами или как-то иначе подорвет наше здоровье.
С этой точки зрения мощные стрессирующие состояния вроде отвращения, презрения и неконтролируемого гнева можно рассматривать как эмоциональные эквиваленты пассивного курения, которое исподволь поражает легкие окружающих, вдыхающих дым чужих сигарет. А межличностным эквивалентом укрепления здоровья были бы вливания позитивных эмоций в наше окружение.
В этом смысле социальная ответственность наступает здесь и сейчас, когда мы своими действиями помогаем пребывать в лучшем расположении духа другим людям – и тем, с кем встретились случайно, и тем, кого мы любим и о ком искренне заботимся. В какой-то мере вторя Уитмену, один ученый, изучающий значимость общительности для выживания, говорит, что практический урок для всех нас сводится к одному: “лелейте свои социальные связи”[758].
Да, это, конечно, прекрасно для нашей личной жизни, но все мы неизбежно сталкиваемся с мощнейшими социальными и политическими течениями современности. Предыдущее столетие отчетливо показало, что нас разделяет, в грубой форме предъявив пределы нашей коллективной эмпатии и сострадания.
Бо́льшую часть человеческой истории жестокий антагонизм, сеявший ненависть между группами, сдерживался чисто технически: из-за качественных и количественных ограничений, свойственных прежним средствам уничтожения, ущерб был относительно невелик. Однако в XX веке технологии и организационная эффективность многократно повысили разрушительный потенциал такой ненависти. Поэт того времени, Уистен Хью Оден, весьма категорично пророчествовал: “Мы должны полюбить друг друга или умереть”.
В этом суровом взгляде отразилась неотложность проблемы, вызванной вышедшей из-под контроля ненавистью. Но ведь мы не обязаны расписываться в собственной беспомощности. Ощущение экстренной необходимости борьбы с угрозой может послужить коллективным “будильником”, напоминающим нам, что главной задачей наступившего столетия будет расширение круга тех, кого мы считаем “Нами”, и сокращение числа тех, кого называем “Они”.
Новая наука о социальном интеллекте предлагает нам инструменты, которые позволят нам шаг за шагом раздвинуть эти границы. Самое главное, мы не должны мириться с разделением, порождаемым ненавистью. Вместо этого нам нужно расширять зону действия нашей эмпатии, чтобы понимать друг друга, несмотря на различия, и преодолевать сложившееся разделение. Нейронные сети социального мозга объединяют всех нас на уровне общей человеческой сущности.
Приложение АВерхний и нижний пути: примечание
Нижний путь работает автоматически, независимо от нашего сознания и очень быстро. Верхний путь управляется произвольно, сознательными усилиями и работает медленнее. Эта дихотомия в том виде, в каком я ее применяю, помогает понять разницу, сказывающуюся на нашем поведении, однако такой подход чрезмерно упрощает невероятно сложную систему переплетенных нейронных путей головного мозга[759].
Нейронная специфика обеих систем до сих пор не выяснена и оживленно обсуждается. Полезный промежуточный итог этих дебатов подвел Мэттью Либерман из Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе. Он назвал систему автоматических действий X-системой (наряду с другими нейронными областями в ее состав входит миндалина), а систему контролируемых сознанием действий C-системой (в нее входят, в частности, передняя поясная кора и участки префронтальной коры)[760].
Эти обширные системы работают параллельно, смешивая автоматические и контролируемые функции в разных соотношениях. Например, читая, мы осознанно решаем, на что смотреть, и намеренно задумываемся о смысле прочитанного – так мы обращаемся к компетенциям верхнего пути, – а в то же самое время множество автоматических механизмов выполняют бесчисленные вспомогательные действия, включая распознавание образов букв, их значений и расшифровку синтаксиса. На самом деле, вероятно, и нет психических функций, определяемых исключительно верхним путем, но вот тех, что контролируются нижним, несомненно, неисчислимое множество. В действительности то, что я описываю здесь как дихотомию – верхнего и нижнего путей – представляет собой непрерывный спектр.
Типология этих двух путей сводит два измерения – когнитивных/аффективных и автоматических/контролируемых процессов – в одно, порождая категории “автоматические аффективные” и “контролируемые когнитивные” процессы. Случаи намеренного переживания эмоций (такое бывает, например, у актеров, умеющих по желанию вызывать у себя ту или иную эмоцию) выходят за рамки нашего обсуждения[761].
Автоматические процессы нижнего пути, похоже, представляют собой пассивный режим работы мозга и не затухают ни днем, ни ночью. Верхний путь обычно вступает в игру, когда прерываются эти автоматические процессы – из-за непредвиденного события, ошибки или целенаправленного перехода к напряженным размышлениям, если нам надо, например, принять трудное решение. Если все это действительно так, то получается, что поток наших мыслей по большей части течет автоматически, решая рутинные задачи, а когда нам надо что-то хорошенько обдумать, выучить или исправить, за дело берется верхний путь.
Но если мы таким образом заставим верхний путь действовать, он сможет в определенных пределах подавить нижний путь. И вот эта самая способность дает нам право на выбор.
Приложение БСоциальный мозг
Для того чтобы в головном мозге возникла и закрепилась какая-то новая нейронная система, она должна обладать несомненной ценностью для своего носителя, то есть повышать его шансы дожить до передачи этого нейронного нововведения потомству, и так – из поколения в поколение. Одним из подобных приспособительных признаков на заре становления приматов была жизнь в коллективе. Все приматы живут среди себе подобных, которые могут помогать удовлетворять жизненные потребности, умножая тем самым ресурсы, доступные каждому отдельному члену группы – и наделяя высочайшей ценностью гладкие социальные взаимодействия. Социальный мозг, по-видимому, относится к адаптивным природным механизмам для решения проблемы выживания в коллективе.
Что имеют в виду нейробиологи, говоря о “социальном мозге”? Идея о том, что мозг состоит из дискретных частей, каждая из которых независимо от других отвечает за решение какой-то задачи, представляется столь же архаичной, как френологические карты XIX века, наделявшие разнообразными значениями шишки на черепе. На самом же деле узлы нейронных сетей, ответственных за решение той или иной задачи, не сконцентрированы в каком-то одном месте, а широко распределены по мозгу, и чем сложнее задача, тем бо́льшую часть мозга охватывает такая сеть.
Зоны мозга соединяются друг с другом в системы головокружительной сложности, поэтому термины типа “социальный мозг” всегда по сути будут фикцией, правда, фикцией полезной. Исключительно ради удобства ученые рассматривают сыгранные нейронные ансамбли, которые взаимодействуют при выполнении определенной функции. Так, центры, отвечающие за движения, концептуально объединяют под названием “двигательный мозг”, а центры, обеспечивающие ощущения, – под названием “чувствительный мозг”. Некоторые “мозги” соответствуют более компактным анатомическим областям. Таков, например, “рептильный мозг”, который представлен нижними структурами головного мозга, управляющими автоматическими функциями и столь древними эволюционно, что мы делим их с рептилиями. Эти эвристические[762] ярлыки особенно полезны, когда нейробиологи хотят сфокусировать внимание на высоких уровнях организации головного мозга – на модулях и сетях нейронов, которые согласованно трудятся над обеспечением специфической функции.
Таким образом, социальный мозг – это обширные нейронные модули, управляющие нашими действиями во время общения с другими людьми. В мозге нет какого-то одного места, контролирующего наши социальные взаимодействия. Скорее, социальный мозг можно представить как совокупность различимых, но пластичных распростертых нейронных сетей, которые синхронизируются, когда дело доходит до отношений с людьми. Эти сети слаженно работают на системном уровне ради достижения единой цели.
До сих пор нейронаука не располагает общепринятой картой социального мозга, однако уже начаты исследования, концентрирующиеся на областях, которые чаще всего активируются в ходе социальных взаимодействий. Ранние работы указывали на вовлеченность структур префронтальной, особенно орбитофронтальной и передней поясной, коры, тесно связанных с подкорковыми структурами, особенно миндалиной