Социологический роман — страница 81 из 111

обычно настороженно относящуюся к новым знакомымвзрослым. Но дети, как животные, всегда чувствуют искреннюю доброжелательность. Потому Анюта, к удивлению родителей, без колебаний вверила свою ручонку Коле и покорно отправилась с ним на свою детскую "гулянку" этажом ниже. Когда Анюта ушла, Инга тихо спросила мужа: -- Это правда, что сюда придет академик? -- Я, право же, не знаю сам, -- пожал плечами муж. Павел, как внимательный хозяин следивший за настрое нием новых гостей, очевидно, догадался, о чем Инга спрашивает мужа, и сказал: -- Инга, ты слышала об академике Борескове? Георгий Константинович -- удивительный человек, как говорится, чистых голубых кровей и к тому же тезка маршала Георгия Константиновича Жукова. То ли это случайное совпадение, то ли такое сочетание имени и отчества есть признак породы, кто знает? И вовсе не имеет принципиального значения, что Боресков родился в потомственной дворянской семьей, а Жуков -- в семье крестьянинабедняка. Здесь не это важно: человеческая порода -- это что-то от Бога, хотя я, пардон, -- рассмеялся Павел, приложив руку к груди, -- чистой воды атеист. Кандидатский экзамен по марксистской философии сдал на отлично. Но речь не обо мне, а о нашем любимом шефе. -- В любой русской энциклопедии, начиная с прошлого века, -- вставил Вася Мелешин, -- вы найдете имя его деда Михаила Матвеевича Борескова, генераллейтенанта русской армии, военного инженера. Во время Крымской войны он занимался установкой минных заграждений в устьях Дуная и Буга... И отец Борескова был генералом царской армии... -Да, мы забыли главное сказать, -- вмешалась серьезная, поспортивному подтянутая Катя Степанкова, -- Георгий Константинович -- одессит, как и я с Павлом! -- Ну не совсем одессит, -- уточнил тот же голос сбоку. -- В общем-то да, -- поправилась Катя, -- он родился не в Одессе, а кончил Одесский политех и научную свою карьеру начинал именно там. Говорят, весь институт, где он работал в то время, закрыли, а его еще совсем молодого, двадцати пяти лет, с лабораторией перевели в Москву. -- Для меня он вообще олицетворение истинного ученого. Вся его карьера -- свидетельство тому. Представь себе, -- перебил Катю Вася, -- с таким дворянским происхождением он дорос до академика, директора института, не будучи членом КПСС...

В это время раздался звонок, и все словно подтянулись, выпрямились. Павел открыл дверь, и в комнату вошел чуть выше среднего роста, стройный, лет шестидесяти мужчина с тонкими чертами лица и белой, холеной кожей без единой морщинки. Он ловко снял белый шерстяной шарф и элегантное ратиновое пальто и, повесив их на свободный крючок, остановился у висевшего здесь же небольшого зеркала, чтоб причесать красиво вьющуюся, седую шевелюру. Затем академик направился к столпившейся в ожидании его молодежи, и каждой из женщин поцеловал руку, сказав что-то в знак приветствия. Когда он подошел к Инге и Саше, Павел откомментировал:

-- Георгий Константинович, -- это мои новые друзья. Саша -- он мой земляк, одессит, математик, и у нас вполне реальные планы на совместные работы. Он скоро защищает диссертацию и переезжает в Городок работать в Институте математики. А это Инга, супруга Александра. Она гуманитарий...

Поприветствовав всех, Георгий Константинович как знаток здешних правил подошел к списку пап и спросил с задором в глазах: -- И кто же у нас следующий дежурный папа? -- Я! -- сказал весело улыбаясь Веня Табаков, -вот скоро иду на смену. -- Итак, все в сборе, пора к столу, -- сказал Павел, направившись к столам, и предлагая всем следовать за ним. Стол занимал оба "рукава" квартирыраспашонки. Собственно, это был не стол, а доски, положенные на два небольших обеденных столика, за которыми ели в обычные дни. В каждой из этих небольших прямоугольных комнат, одна стена от окна до двери, с пола до потолка была полностью занята самодельными стеллажами с книгами. В левой, чуть большей комнате у противоположной стеллажам стенки стоял диванкровать и тут же в углу у окна небольшой письменный стол, над которым висели лесенкой три книжные полки. В правой, меньшей комнате, напротив стеллажей одна за другой стояли две кушетки для детей. А у окна, между стеллажами и кушетками, -- маленький складной секретер, при открытии дверцы которого выдвигалась доска с ножкойподставкой, которая образовывала столик. В глубине, под столиком были полки и ящички для игрушек. Сейчас секретер был закрыт, и на нем стояли бутылки с напитками. Каждый стол был чуть длинней самой комнаты и потому, выступая в маленькую нишу между "рукавами" "распашонки", образовывали единый огромный стол с маленьким проемом между ними для прохода. С одной стороны столов в качестве сидений использовались диванкровать, кушетки и стулья, с другой -- уложенные на редко расставленные табуретки доски, которые образовывали большие длинные скамейки. Столы были полны разных блюд, приготовленных хозяйкой с помощью нескольких из присутствующих на празднике женщин. Сервировка отражала концепцию быта Академгородка, ниспровергающего все "мещанские" пристрастия. Несколько хрустальных рюмок, серебряных ложечек и фарфоровых чашек, -очевидно, вложенные мамами в чемоданы либо взятые на память свадебные подарки -- чувствовли себя здесь неуместными, вычурными и даже смешными рядом с мисками и простыми вилками, ложками, ножами и гранеными стаканами. Стол был накрыт скатертями разного вида, цвета и рисунка. Когда все расселись и наполнили бокалы, академик предложил первый тост за успешную защиту Павлом кандидатской диссертации. Затем, взяз на себя роль тамады, он с очень веселыми комментариями предоставлял слово для тоста всем сидящим за столом. Тосты произносились по часовой стрелке, начиная от Георгия Константиновича. Пили за соискателя и его дальнейшие успехи в науке, за его родителей, жену и детей, за химию, математику, физику, за родной институт, за походы, за "научных" прекрасных дам и просто за разные строны жизни и любви к ней. И все тосты облачались в сюжеты притчей, историй, анекдотов, отражающих филигранную работу ума, смекалки, находчивости. Пили понемногу, и никто не пьянел, сохраняя хорошую форму и приподнятое настроение. Поскольку Инга, сидя справа от академика, замыкала этот часовой круг, она вначале даже не думала о своем тосте. Но когда "стрелка" стала приближаться вплотную, она начала волноваться, не зная, что ей сказать, да еще при академике и на фоне того остроумия, которым блистали все гости. И вот слово предоставлено сидящему рядом с ней справа Вене Табакову. Он, нисколько не раздумывая, сказал: -- Вы знаете, что я люблю собирать разные интересные изречения выдающихся людей. Так вот: Антуан де Сент Экзюпери сказал, что из всех видов роскоши, самая бесценная -- это роскошь человеческого общения. Я счастлив, что судьба привела меня в Академгородок, где мы одарены этой бесценной роскошью. И это единственная роскошь, которая достойна того, чтоб ее приумножать. Так выпьем за сохранение нашего богатства! -- Ура! Ура, за приумножение нашей роскоши! -- закричали все дружно, сдвигая бокалы навстречу друг другу. Этот тост принес спасение, и Инге сразу стало ясно, о чем говорить. Когда Георгий Константинович предоставил ей слово, она, уже не чувствуя никакого волнения, спокойно произнесла: -- Вениамин только что сказазал, что Академгородок щедро наделяет всех роскошью общения. То, что я увидела сегодня, позволяет мне утверждать, что это действительно роскошь, это действительно бесценные сокровища. И я хочу предложить тост за необыкновенный, уникальный остров! За Остров сокровищ -- за Академгородок!

Все дружно встали с мест с поднятыми бокалами и, подхватив это столь соответствующее их восприятию Академгородка название, закричали: -- За Остров сокровищ! За наш Остров сокровищ. Ура! Ура! Когда был объявлен небольшой перерыв между закусками и горячим и все встали Из-за стола, Инга почувствовала себя в центре внимания. Женщины дружелюбно улыбались, пытаясь поближе узнать ее, а мужчины наперебой приглашали танцевать под включенную радиолу. Осмелев от неожиданного успеха и внимания, Инга как своя прошла на кухню, где женщины не могли прийти к согласию, убрать ли вилки и ножи или оставить их на столе при подаче плова. -- Понимаешь Инга, -- говорила с запалом Элла Табакова, -- я приготовила настоящий среднеазиатский плов. Смотри: каждая рисинка самостоятельная. Очень редко такой плов получается. А вот сегодня получился -- рассыпчатый, он весь дышит. Его нужно есть руками -- в этом весь смак. А они говорят, что такой аристократ, как Боресков, не будет есть руками и неудобно его ставить в неловкое положение. -- Знаете что, -- сказала Инга, чувствуя прилив сил и находчивости, -- я предлагаю компромисс: оставьте приборы, как бы невзначай, мол, забыли убрать. Но объявите, что плов нужно есть только руками. И вы посмотрите на реакцию окружающих. Может, не только Боресков не захочет есть руками. -- Здорово. Инга, ты хорошо придумала, -- сказали хозяйки, обрадованные найденным решением. Они вывалили благоухающий плов в большую белую эмалированную миску и дали Инге, чтоб она поставила его на стол, за которым уже большинство гостей сидело в ожидании горячего. Как только Инга вышла из кухни, она столкнулась с академиком, который тут же взял у нее миску и поставил ее на стол со словами: -- Это настоящий среднеазиатский плов, и его следует есть только руками. Инга, оживленная вбежала на кухню. -- Девчонки, девчонки. Вы слышали?! -- Да, да, -- сказала обрадованная Мария и, обратившись к стоящему рядом мужу, добавила: -- Ну давай, Паша, готовься. Паша присел на корточки, и Элла с Калей закрутили у него на голове вафельное полотенце в виде чалмы. На правую руку они набросили ему махровое полотенце. Взяв глубокую белую эмалированную кастрюлю с теплой, слегка подмыленной водой, виновник торжества смешно вышагивая, подошел к столу. Под всеобщий хохот он, как мог, протискивался в узком пространстве между сиденьями и стеллажами, дав возможность каждому обмакнуть руки и вытереть их полотенцем. После плова снова вернулись в центральную комнату, где все расселись, кто на пол, кто на диваны, кресла или тумбочки. Павел объявил, что начинается конкурс на лучшее определение того, что есть защита диссертации. Формулировку нужно было оформить письменно и анонимно. Каждому раздали одинаковые клочки бумаги, которые после произведенной в них записи сворачивались в трубочку и сбрасывались в маленькую кастрюльку. Затем Павел, Каля и