Дженни обвела взглядом собравшихся.
— Всем спасибо за первую встречу. На сегодня все, — сообщила она. — Завтра в это же время жду вас здесь, чтобы объявить программу действий.
Через час в каюту Дженни робко постучали, а затем просунулась голова Саймона:
— Не помешаю?
— Заходите, — кивнула Дженни, откладывая планшет. — Что-то случилось?
— Ничего, — ответил Саймон. — Просто зашел спросить, может, вам что-то показать, рассказать, помочь устроиться? Вы же первый день, и вы инспектор… — добавил он заискивающе.
Дженни кивнула на кресло, приглашая сесть.
— Вы пришли и снова предложили помощь, а до этого приглашали в свою каюту 17. Саймон, я вам нравлюсь как женщина?
— Как вы могли подумать! — испугался Саймон, а затем смутился еще больше. — Я имею в виду, вы… очень яркая женщина и, конечно, всем… безусловно… должны нравиться… Но поверьте, я совершенно не это… не в этом смысле!
— Спасибо, — кивнула Дженни. — Значит, вы надеетесь, что инспектор сбросит вам срок за старание?
Саймон выпучил глаза, открыл рот и закрыл.
— Нет, Саймон, — сообщила Дженни. — ЦУБ занимается безопасностью Вселенной. Осужденными занимается Управление наказаний, это другая структура. Я могу упомянуть в своем рапорте ваше хорошее поведение, но в Службу наказаний мой рапорт никогда не попадет — материалы ЦУБа имеют высшую секретность.
— Жаль, — вздохнул Саймон и встал. — Я тогда пойду?
— Подождите, — усмехнулась Дженни. — Поговорим, раз уж пришли. А я подумаю, можно ли что-то для вас сделать.
— Что вам рассказать? — оживился Саймон.
— Как вы догадываетесь, меня интересуют только рециды. Расскажите про них.
Саймон поморщился.
— Это такие тараканы ростом с барана. Снизу три ноги, сверху три клешни, морда пирамидкой со жвалами такими жуткими, шипастыми. — Его снова передернуло. — Они живут в норах и бегают по поверхности. И это их планета.
— Вы, Саймон, что о них думаете?
Саймон вздохнул и развел руками.
— Страшные, бессмысленные звери, — сказал он тихо. — Я их ненавижу. И все здесь их ненавидят и боятся. И они нас ненавидят. Только не боятся. И планету эту я ненавижу — этот проклятый ядовитый сладкий песок, этот адский климат… Я здесь три с половиной года, а кажется, что всю жизнь!
— Не пойму вас, Саймон, — удивилась Дженни. — Вы живете на подземной базе, в комфортной температуре, в компании неплохих людей: ученых, гражданских, военных. У вас игровые приставки, столовая, тренажерный зал, парк. На поверхность вам ходить не положено, вы ссыльный. Как вам удается ненавидеть планету, рецидов и сладкий песок? Вы его что, языком пробуете?
Саймон приосанился.
— Ну, во-первых, я здесь полезный член общества, полковник меня всегда выгоняет работать наружу вместе со всеми. А там дел хватает не только для роботов — они же вышки подкапывают и солнечные батареи рушат. Песок здесь везде — он просачивается на базу, сыплется из вентиляции, его разносят роботы на подошвах, пылесосы не справляются. Вы пальцем проведите по стене в лифте — вот она, желтая пыль. Это проклятые соли свинца — с ураном, торием, йодом и еще черт знает чем, из них вся планета состоит. И не дай вам бог не сплюнуть, если почувствуете на зубах крошки и сладкий привкус. А что касается рецидов… послушайте, но они же роют! Они же роют как черти! Дурак полковник ставит заборы с колючей проволокой, но что им проволока, они же панцирные! Мы все тут живем в страхе. Вы знаете, как они унесли Нэйджела? Прокопали нору сверху до самой оранжереи! А когда он вышел поиграть — просто схватили его и унесли! Прямо на глазах матери… А их же не догнать! Они же как метеориты бронированные, и клешни у них как ножи! А он был такой толковый мальчишка… — Саймон грустно умолк.
— Вы любили Нэйджела?
— Его все любили! А как не любить? Он при нас родился, начал ползать, ходить, говорить, это первый человек, родившийся тут, мы им гордились! Я клеил с ним маленькие аэробусы…
— Все-таки о рецидах, — перевела разговор Дженни. — Зачем они это сделали? Они выставили какие-то условия?
Саймон покосился на нее удивленно.
— Да какие условия? Они ж тупое зверье! Убить кого-то — это у них геройство, чтоб потом хвастаться, чтоб свои уважали. Они же людоеды, в смысле каннибалы — друг друга жрут каждый день. А нас тем более им за честь сожрать! У нас за всю историю базы пять человек погибло! Они же глаза сожранных врагов вешают себе на головогрудь как ожерелье. А глаза висят и воняют, пока свежие. У кого больше побрякушек — тот круче. А от кого сильнее воняет — тот в расцвете сил, недавние подвиги…
Дженни посмотрела на Саймона с интересом.
— То есть, когда полковник выжигал ближайшие поселения рецидов с их женщинами и детскими коконами, вы это одобряли?
— А что ж нам было делать еще?! — вскричал Саймон. — Мы надеялись до заката найти Нэйджела! Мы выгнали наружу всех роботов, все трактора, все огнеметы…
— И вы это одобряете?
— Да кто ж… — снова вскричал Саймон, но осекся и забормотал тихо: — Нет, ну я, конечно, как ссыльный не имею права рассуждать… Мне приказал полковник — я сел в трактор и поехал. Как все. Что сказали — то и делал. Мое дело — послушание…
Он очень боялся наговорить лишнего.
— За что вы были осуждены, Саймон? — спросила Дженни задумчиво.
— Непредумышленное убийство, — буркнул он. — На самом деле несчастный случай. Я был пилотом аэробуса, туристы погибли, а мне повезло.
— За это не дают восемь.
— Ну… — Саймон замялся. — У меня был парашют, а у них нет.
— Неоказание помощи и оставление в беде?
— Там был всего один парашют, — еле слышно выдавил Саймон. — Я перепугался, когда салон вспыхнул, думал, они погибли, кто ж знал… — Он вдруг поднял на Дженни взгляд. — А что вы меня обвиняете, Дженни?!
— Я вас не обвиняла.
— Вы думаете, остальные здесь лучше? Думаете, только мы с Мигулисом ссыльные, а остальные сами сюда работать приехали, в этот тараканий ад? Лях — алкоголик, его со всех работ повыгоняли! Полковник, когда еще был генералом, утюжил города повстанцев на Венере, его Генштаб от трибунала еле отмазал! Да он и сейчас такой! — Саймон опасливо оглянулся на дверь и понизил голос: — Он же рецидам дарил зараженные радиацией полотенца, чтобы они вымирали целыми поселками! Он фашист хуже Херберта! Вы ж знаете, Херберта сюда выгнали из университета — за статьи о расовом превосходстве позвоночных над панцирными. Чуть не посадили! Петерсон — самовлюбленная тварь, гнилая душа…
— Петерсон Августа?
— Петерсон Альфред! Он улетел. Подал на развод, бросил жену и сбежал. Не могу, говорит, больше тут ни минуты, — передразнил Саймон, — я погибаю, я потерял своего ребенка, мне так тяжело, я самый несчастный, я не могу так больше жить, мне нужно себя спасать или я погибну! А она никуда убежать не может — у нее крыша поехала, Нэйджела ждет…
— Не наша работа осуждать других, — веско заметила Дженни. — Мужчины тяжелее переносят стресс. По статистике, девяносто процентов мужчин бросают семью, если ребенок погибает или серьезно заболевает, это глубокий инстинкт продолжения рода — бросить проблемную самку.
— Я бы никого не бросил! — с чувством заявил Саймон. — А он всегда был эгоист! Вот вам пример: наша столовая, на столе общее блюдо с котлетами…
— А Августа? — быстро перебила Дженни, делая пометку в планшете.
— Августа — дура сумасшедшая! Вы еще наплачетесь с ее заскоками! Ее на лечение надо сдать, но врач-то здесь она! Она ж головой поехала от горя — ходит, Нэйджела зовет, молится, чтоб вернулся, на поверхность ночами вылезает без разрешения, и бродит до утра, пока кислород не кончится — он ей мерещится за каждым кустом. Говорить с ней нельзя — молчит, или плачет, или в одну точку смотрит.
— А Нэйджел?
— Нэйджела давно тараканы съели, это ж всем понятно!
— А Мигулис?
— Мигулис в ссылке по суду, как я! Это проклятое место, сюда по доброй воле никто не едет!
— А я?
— Что вы? — растерялся Саймон.
— Как думаете, меня тоже за провинность сослали?
— Вы инспектор, наверно по работе…
— Да, — кивнула Дженни, — по работе. И очень жалею, что меня не прислали сюда раньше. Потому что на этой планете с самого начала нужен был профессиональный ксенотехнолог. Не дожидаясь ни жертв, ни скандалов на всю мировую Сеть.
Подходя к кабинету полковника, Дженни услышала голоса из-за приоткрытой двери. Она остановилась и прислушалась.
— Августа, родная, — говорил полковник таким отеческим тоном, какого Дженни от него не ожидала, — у нас нет на складах мягких игрушек! Попроси Ляха, пусть выпилит из пластика…
— Нэйджелу нужны мягкие игрушки, — без интонаций повторяла Августа. — Я вчера увидела его зайца и почувствовала: он сейчас очень по нему скучает. Когда Нэйджел вернется к нам, он будет очень уставший от песка, камней и рецидов. Он захочет отдохнуть и поиграть. Пусть у него в комнате будет новый ковер с цветами и новые друзья: большой плюшевый жираф и оранжевый маго с Фереры. Закажите это, Эрнест…
— Августа, — терпеливо объяснял полковник, — давай-ка мы с тобой как бы… подождем Нэйджела и сами спросим у него. Вдруг ему захочется не жирафа, а — ну я не знаю — львенка, а лучше даже набор солдатиков? И тогда мы уж точно закажем!
— Львенка? — задумалась Августа. — Ну конечно, и львенка! Дайте, я впишу еще львенка…
— Августа, родная, — мягко отвечал полковник, — у базы лимит. Я не могу послать в диспетчерскую список игрушек вместо запчастей и продуктов — там решат, что я спятил…
Августа открыла рот и беззвучно зарыдала.
Дженни решительно вошла в кабинет. По лицу Августы лились самые настоящие слезы, ее трясло, выглядела она ужасно.
— У нас, полковник, — сказала Дженни с напором, — полный безлимит, завтра будет огромный список заказов высшей срочности. Там будут тонны ковров, расписная посуда, ткани, ящики с украшениями. И совершенно не трудно дописать плюшевого львенка для Августы, если ей нужно.