— Ин-ци-дент. Хм. Это сейчас его так называют. «Инцидент». А в то время все были уверены, что пришел конец света. Шенжень отреагировал быстро и, как тогда казалось, эффективно. А я остался без глаз и матери. Потом карантин, а через неделю выяснилось, что напалм хоть и эффективно выжигал, но не менее эффективно разносил штамм по ветру. В итоге оказалось, что любой живой лучше мертвого. Потом эвакуация. Спустя стало очевидно и без экспериментов, что процесс необратим и инфицированы все. Лечить-то никого толком не лечили, там оставалось разделить на «жилец-нежилец». Я оказался «слепой, но живчик».
— То есть, выходит, ты из первых?
— Ну да. Первое поколение. «Адаптированный иммунитет».
— Я и не думала, что ты, оказывается, такой старый.
— Эй, всего двадцать пять лет прошло.
— Целых двадцать пять лет! Вон гиббоны столько не живут.
— Не хватало, чтобы они еще дольше жили.
— Ну а как ты томографом стал?
— Томографом? Это ты так меня за глаза называешь?
— Ну а как тебя еще называть?
— Зараза. Ну, дальше я до совершеннолетия пробыл в интернате. А когда вышел, мне предложили сделку. От государства я должен был квартиру получить, но то, что мне могли предложить, квартирой трудно было назвать. Этот чердак на фоне той квартиры — особняк просто. Или же в компенсацию квартиры — импланты для глаз, вылечить слепоту.
— А-а-а. Вот как.
— Я согласился на импланты. Правда, «цейссовскую» оптику мне не предложили, а поставили что подешевле от «шенжень оптос». Которые, благодаря моим замечательным митохондриям, сгорели через неделю. Потом снова. И на четвертый раз меня послали без гарантии восстановления.
— Да уж, в такую историю захочешь — не поверишь.
— Ну а я о чем тебе говорил.
— Слушай, а ты не думал, что с «плохой» квартирой тебе не сказали всю правду? Ты же квартиры не видел.
— Не видел, но прекрасно ее «слышал». И звуки, и запахи. Хотя осознание того, что меня могли привести в любую другую квартиру, пришло намного позже. Я был наивный слепой мальчик, который всю сознательную жизнь провел в интернате. И вероятность того, что меня успешно продинамили, не исключена.
— Продолжай. И разомни мне поясничку. Мышцы там ноют.
— Не ноют.
— Ноют.
— Я знаю, какие реакции запускает массаж поясницы.
— Мерзавец.
— Врушка.
— Рассказывай уже.
— Потом я стал искать работу. Подвернулось поработать массажистом. Экзотика ж. Слепой массажист с особенными руками. Набил руку, сформировалась постоянная клиентура, подкопил деньжат и обратился к фанатикам от микроэлектроники. Там уже навел связи с Бентосом, и у них кое-чему поднатаскался. Саму оптику бесполезно было восстанавливать, из-за напряжения и скачков вечно неполадки были, а стабилизуешь — так все равно эрозия, поэтому от нее попросту избавились. Прикидывали варианты, и самым стабильным и нетребовательным к ремонту стал нынешний, с самопальным кирлиан-сканером. Таким образом я стал видеть, как ты говоришь, как томограф. Как на самом деле видит томограф, я не знаю, но думаю, аналогия действительно верная.
— А-ах, какой же ты горячий.
— Это ты горячая.
— Не останавливайся. Еще.
— Это что такое?
— Ты о чем?
— Запись на холике, длительность шесть часов четырнадцать минут.
— А это…
— И кого ж ты всю ночь дракал, еще и на мой холик снимая.
— Никого не дракал. Это для подстраховки. Можешь сама посмотреть.
— Не буду я ничего смотреть. Мне плевать, что ты трахаешься с другими. Но он мой, и ты не имел никакого права снимать граммы на мой холик. Это мой и только мой подарок. Это подло! Это было только мое!
— Ежа, выслушай меня.
— Подлец! Не трогай меня!
— Просто давай я включу и все тебе объясню.
— Не трогай.
— Вот скажи, что ты видишь.
— Постель вижу и какую-то девку рядом с тобой.
— Мотай дальше. Что теперь?
— Девка лежит рядом. Чё не драчешь-то? Сакра дамн, да ты еще и пижаму надел! Первый раз вижу тебя в пижаме.
— Едем дальше.
— Ты лежишь на краю. Видимо, спишь.
— А девчонка?
— Девчонка шарится по комнате.
— Хм…
— Аха-ха-ха!
— Что там?
— Она залезла в холодильник. Молотит лапшу и хлещет из горла твою крепленую бозу. Алкашка обоссаная.
— М-да, а вот бозу я ей не предлагал. Ладно, мотай дальше.
— А вот теперь интересно.
— Говори.
— Она без трусов уже. А вот и вся голая лежит рядом с тобой. Теребит письку, титьку мнет. Титек-то еще и нет. Сколько этой шкурвене лет?
— Я не спрашивал, сколько ей лет.
— Из твоего рта это звучит даже не смешно. Ну да, ты ж на вид возраст не определишь.
— Давай дальше.
— Ну вот, люблик, теперь она лезет и пристраивается к твоей заднице. Аха-ха, чего она трясется? Долбанул ее?
— Не знаю, я спал.
— Ну и как — хорошо драканулась? А?
— Ежа, даже если она кончила, это не моя вина. Это было после Пиво-Патека. Ты сама знаешь, сколько у меня работы на таких разносах. Двое суток без сна с самой пятницы. Я отсыпался, и во сне я себя не контролирую. Единственное, на что у меня хватило сил, — включить запись для подстраховки. Мало ли чего она натворит.
— Ты вообще, на кой проч ее на порог пустил?
— Гибота в бар ввалилась права качать. А кто их пустит? Гибридов сраных. Ну как всегда драчат все, что шевелится, палят во все, что движется. А она стоит в дверях, ерунду мне в уши льет. Ну куда я денусь — на улицу ее выгонять? Чтоб с утра на пороге ее труп встретить?
— Ладно. Верю.
— Пустил с уговором на ночь. Включил холик и отрубился до утра. Вот и вся история. Позже вечером, когда гиббонов разогнали, посадил на такси. Конец.
— Денег просила?
— Нет.
— А дал?
— Только таксисту за вызов.
— Ну а как звать-то ее?
— Не знаю.
— Ах, агнец ты мой блажий. Пустил себе в дом курву левную, имени не спросил, айди не пробил. Зато кушай, беби, мяско, запивай — не стесняйся, вот тебе постелька, ложись-раздевайся.
— Какая же ты язва, Ежа.
— А если бы она тебя зарезала или отравила? Сакра! Нежалко с ним, если б обнесла, у тебя все равно красть нечего.
— Для этого и была подстраховка. Ты бы все узнала, как есть на самом деле.
— По-твоему, мне от этого легче бы стало?
— А разве нет?
— Ладно, оставлю тогда эту грамму. Увидишь, заявится через неделю с обвинением в изнасиловании. Попомни мои слова. Куда ты убрал чистые болванки? Хочу новое кино, называется: «Агнец блажий в пижама жолтый». Надень ее, я хочу на тебя посмотреть.
— Она желтая?
— Ты не знал, что у тебя желтая пижама? А ну да, извини. Ну не злись. Ну прекращай! Я не злюсь, и ты не злишься — помирились, ладно?
— Ладно, моя рифеншталь. Заводи мотор.
— Сакра! Опять на выходных взрывали?
— Я же говорил, что гиббонов разгоняли.
— Октагон сбился. Надо опять калибровать. Снимай штаны и повернись спиной.
— Ты камеры по моей заднице калибруешь?
— Ага. Самая лучшая точка фокуса в этом бардаке. Во, так лучше. Отличная проекция. Объем на левый глаз есть. Так. На правый есть. Вращение по абсциссе есть. Зум. Работает. М-м-м — какая сладкая попка.
— Это что такое?
— А на что похоже?
— На макулатуру и купоны на бесплатную лапшу.
— Я столько собирала информацию, а тебе, как всегда, безразлично.
— Вывалив урну бумажного мусора на кровать, ты, конечно, безразмерно завладела моим вниманием.
— Но тебе по-прежнему все равно, а время идет. Сколько ты еще этого будешь избегать. Я хочу завести ребенка. От тебя. И все это собрала для полной картины. Тут по всем программам. Правда, я остановилась на одной. Не хотел разбираться, потому все объясню на пальцах от и до, чтобы ты понимал разницу.
— То есть это надолго, да?
— Должен же ты хоть иногда слушать?
— Валяй.
— Натальных программ всего четыре по степени гарантии. Быдло-суррогат, приматы, скрофы и афалины.
— Интересный порядок. Это по убыванию?
— Наоборот, по гарантии качества. Быдло, конечно, дает всего тридцать процентов сбоя, но эта треть гарантированный макабр или, хуже того, гибрид. Но семьдесят процентов на здоровый плод. Тут проблема в другом: если мы заказываем суррогатку, то она, по закону, основной родитель, и имеет право подавать на алименты. А я не хочу остаток жизни содержать какую-нибудь нигритку из-за ее фертильной матки.
— То есть вот эта стопка была по суррогатам?
— Да, еще есть шенженьский вариант, но у них пятьдесят на пятьдесят. Неизвестно, кто из них был из вторичных носителей, а кто просто гибридный. Шенженьки выходят дешевле, но, опять же, по закону ребенок будет считаться подданным Шенженя. А у них обязательная воинская повинность с десяти до двадцати лет. Ты что, спишь, что ли?
— Я просто закрыл глаза. И внимательно слушаю.
— Повтори, что последнее я сказала?
— «Ты что, спишь, что ли?»
— До этого!
— О том, что наш ребенок с десяти лет будет окучивать рисовые поля и сжигать трупы. Вариант не очень, как на мой взгляд.
— Ну да. Ладно.
— Я так понял, с нашим видом инкубация вообще не вариант?
— Ну вроде того, слишком высокие риски и последствия.
— Ок, убедила. Продолжайте лекцию, госпожа будущая мама.
— Приматы. Варианты шимпы и аха-ха…
— Чего хохочешь?
— Гиб-гиб-гиб. Это даже звучит смешно — гиббон-гибриды.
— Не-не-не, кус раббак, эту мохнатую мразь. Вон их сколько наплодилось, отстреливать не успеваем. Кус раббак, на кой вообще их за разумный вид держат?
— Ну, время такое, зеленые отстояли их права. Ну и, в конце концов, они не встают после смерти.
— Лишний раз доказывает, что это ущербный вид, способный только плодиться. Этот вариант полностью исключается.
— Вот и ладно. Я и сама не хотела, мне тоже не нравится идея того, что мою лялечку будет вынашивать какая-то говорящая мартышка с дурными манерами.