Про эту Высоту и этот Камень существовали легенды, с которыми не мог сравняться иерусалимско-финикийский новодел царя Соломона, возведенный на гумне, купленном у иевусея. Именно поэтому Давид именно с этой высоты забрал себе в Иерусалим жреца Цадока. Именно поэтому Соломон поехал объявлять себя царем на эту высоту.
Но именно эту высоту страшной, необоримой ненавистью ненавидит Девтерономист.
Он выдумывает о ней гадость за гадостью. Он занимается черным пиаром. Он утверждает, что жители Гаваона – вообще не евреи. Куда там! Они местные хананеи, которые остались в живых именно благодаря своей богомерзкой хитрости. А что касается побед Саула, то ни с каким Гаваоном они не были связаны. Они были связаны с совсем другим городом, под названием Гива. И этот город, кстати, тоже был премерзейший. В этом городе убили наложницу левита. Это было такое ужасное преступление, что за него город был предан херему.
Но несколько раз Девтерономист проговаривается. Один раз, – когда он сообщает, что царь Иосия, во всемерной богоизбранности своей, уничтожил высоты «от Гивы до Беэр-Шевы» (4Цар. 23:8). Эта формула, как справедливо замечает Надав Нааман, вряд ли случайна. Она вряд ли описывает просто географические координаты. Она упоминает самые самые заметные, самые главные сакральные места в Иудее. Тем самым она идентифицирует Гиву с Гаваоном, где и находилась Большая Высота.
Второй раз Девтерономист проговаривается, когда сообщает, что жители Гаваона пришли к Давиду с требованием выдать ему родичей Саула, чтобы повесить их в Гиве Саула (бе гиват Шауль) (2Цар. 21:6). Очевидно, что гаваонитяне (а вернее, сам Давид) повесили родичей Саула именно в Гаваоне, на горе перед лицом Яхве (2Цар. 21:9). В этом месте Девтерономист снова практически отождествляет местечки Гив’он и Гив’а.
В третий раз Девтерономист проговаривается, когда описывает одну очень важную сцену. Он рассказывает, что после того, как Самуил помазал Саула на царство, он отправил его в сакральное путешествие.
Сначала новый царь Саул должен был отправиться к священному дереву, растущему в Таворе, элон Тавор (1Цар. 10:3). Там он должен был встретить троих человек, которые шли к Богу Бет-Эля, элохим Бет-Эль (1Цар. 10:3). После этого он должен был отправиться к Холму Бога, гиват ха-элохим, на котором располагался филистимский гарнизон, и там повстречать группу пророков, с песнями и плясками спускающихся с высоты. После этого – предсказывает Самуил, – в Саула возле города снизойдет дух Яхве, он начнет проповедовать и станет другим человеком.
И, действительно, когда Саул подошел к холму (ха-гивата), на него снизошел Дух Яхве, и он начал пророчествовать. Окончив пророчествовать, он пришел на высоту.
Перед нами – опять указание на очень важное сакральное место. Это место – холм Бога, гиват ха-элохим. Оно располагается возле города. При нем есть пророки, которые пророчествуют с музыкальными инструментами, – свирелью и гуслями, псалтирью и тимпаном, – это серьезное музыкальное оборудование для раннего железного века. Где-то на этом холме рядом с городом есть священная высота. А на самом холме, видимо на его вершине, стоит, заняв стратегическую высоту, филистимский гарнизон, который тем самым не только держит в подчинении город, но и оскорбляет религиозные чувства его обитателей. Ведь в поисках точки, господствующей над местностью, они укрепились на той самой горе, которая было заповедной и предназначенной только для Яхве.
Внимательный анализ этого текста показывает, что вся последующая битва, которая происходила с филистимлянами за эту высоту, носила исключительно знаковый и сакральный характер. Саул вышиб филистимлян не просто с какого-то укрепления. Он их вышиб с Холма Бога. Он освободил город, рядом с которым был этот холм. Он поставил в знак этой победы Большой Камень. И он сделал этот город своей столицей.
Мы легко можем себе представить полную последовательность действий, как она рассказывалась в легенде о Сауле, – эту полную драматизма коллизию.
Маленькое, но растущее израильское поселение посреди засушливой, но покрытой еще в то время кустарниками и небольшими алеппскими соснами местности. Рядом с ней лысый холм, – запретная, посвященная богу высота. Там народ со всех концов Израиля три раза в год собирается перед лицом Яхве, там, у бамы, исступленно пляшут шаманы-пророки с их гуслями и тимпанами.
Эта бама, доминирующая над местностью, находится, по обычаям, рядом с поселением, но не внутри него. Это – священный центр города, вынесенный наружу. И вот именно этот центр – в связи с его доминирующим положением – захватывают филистимляне и располагают на нем гарнизон. Те самые качества, которые сделали наш холм священным местом для евреев, делают его господствующей над местностью высотой с точки зрения филистимлян.
Подчинение. Унижение. Конфискация всех видов оружия у порабощенных евреев. Мудрено ли, что тот человек, который освободил эту высоту, который перерезал филистимский гарнизон, – и стал Царем Израиля? Мудрено ли, что он поставил на высоте Большой Камень, а освобожденный город сделал своей столицей?
Все события, связанные с городом, филистимским гарнизоном и господствующей над городом Большой Высотой, происходили именно в Гаваоне. И именно Гаваон был столицей Саула.
Теперь мы понимаем, какая грандиозная проблема стояла перед властями Иудеи, чьим рупором и идеологом был Девтерономист. Они позиционировали Иерусалим как единственный сакральный центр Иудеи и Израиля. Место, где Бог постановил пребывать своему имени.
Но рядом, в 10 км, – не в далеком Дане, даже не в Беэр-Шеве (90 км), не в Араде (86 км), даже не в Бет-Эле (25 км), – рядом, в десяти километрах, находилась древняя столица Саули и при ней опустевшая, но все еще всем известная Большая Высота, из которой вдобавок происходил род первосвященников в Иерусалимском храме.
Не мудрено, что Иерусалимские власти ненавидели эту высоту страшной ненавистью. Она была прямой соперницей горы Сион. Напоминанием о победах Саула. Не мудрено, что Девтерономист делает все, чтобы вычеркнуть город-конкурент Иерусалима из истории и вообще заявить, что никакой столицей Саула Гаваон не был. Этой столицей была какая-то Гива.
Но все-таки Девтерономист проговаривается и четвертый раз. Он сообщает, что мошенники-жители Гаваона, после того как они обманули евреев и остались в живых, были обращены в «дровосеков и водоносов» при храме.
Но дровосеки и водоносы при храме вовсе не были такой уж рабской должностью. Дровосеки и водоносы, а также все прочие прислужники храма, были левитами. Это были должности, которые были предложены, в качестве утешительного приза, бывшим жрецам царства Израилева еще во время первой реформы Езекии. За эти должности давились. Перечень семейств левитов и лиц, выполняющих при храме те или иные функции, непрерывно рос. За право вписаться в дровосеки и водоносы ко времени Второго Храма шла нешуточная борьба.
Но как же может так быть? – спросите вы.
Ведь если верно все написанное выше, то гаваонитяне работали в храме вовсе не водоносами.
Ровно наоборот. Гаваонитянин Цадок, потомок Пинхаса, Елеазара и Аарона, был назначен Давидом Иерусалимским первосвященником. Его потомки выполняли в храме обязанности Первосвященников, а не дровосеков! Они написали Жреческий кодекс! Они были главными бенефициарами реформы Езекии!
Для ответа на этот вопрос надо внимательно посмотреть, что именно пишет о потомках Аарона Девтерономист. И чьим потомком является он.
Жрец и Девтерономист
«Древняя книга» Второзаконие была «найдена» первосвященником Иерусалимского храма Хилкией. Писец Шафан принес ее царю. Девтерономист был идеолог реформ царя Иосии, так же, как автор Жреческого документа был идеологом реформ царя Езекии.
Может быть, Девтерономист был царским чиновником?
Это маловероятно.
Его любимой формой правления были шофеты, то есть люди, которыми непосредственно руководил бог. Царей Девтерономист не любил и провозглашал царскую власть очередной формой измены Израиля богу. Во всех случаях, когда Девтерономист описывает помазание нового царя, этого царя помазывает пророк.
Во Второзаконии об этом имеется даже специальный закон. Этот закон гласит, что царь должен быть избранником Яхве (т. е. помазавшего его от имени Яхве пророка). Он также гласит, что царь не может умножать для себя коней, жен, золото и серебро. Более того, этот царь должен написать себе копию Второзакония, перед лицом жрецов-левитов, и постоянно читать ее, и не разлучаться с ней во все дни его жизни, чтобы не возгордиться над своими собратьями (Втор. 17:16–20).
Очень трудно представить себе, чтобы эти правила придумал для царя чиновник или придворный.
Может быть, этот человек был жрецом из рода Аарона? Так же, как и автор Жреческого документа?
Согласимся – это было бы вполне естественно, чтобы жрец из рода Аарона отстаивал монополию Иерусалимского храма.
Посмотрим внимательней.
Главным месседжем Жреца, как мы неоднократно повторяли, является утверждение, что приносить жертвы Яхве могут только потомки Аарона, а делать это можно только перед скинией собрания. Тезис Жреца является идеологическим основанием той реформы, которую провел в самом конце VIII в. до н. э. царь Езекия. В ходе этой реформы монополия на принесение жертв была закреплена за священниками, которые служили в Иерусалимском храме, а в самом храме появилась скиния, – северная реликвия или ее копия, которой доселе в Иерусалимском храме не было. Доселе в ней стоял лишь ковчег.
В своем рвении Жрец заходит настолько далеко, что он вычеркивает всякие сведения о принесении жертв даже легендарными предками евреев и человечества, которые жили перед Аароном и, стало быть, не были его потомками.
Его Ной не приносит жертвы богу. Его Авраам не приносит жертвы Яхве. Его Моисей не приносит жертвы Яхве! Жертвы Яхве может приносить только Аарон.