Говоря о том времени, когда будущий царь Давид скрывался в горах со своей шайкой от Саула, Библия сообщает: «Собрались к нему все должники, и все горькие душою, и он стал начальником над ними, и было у него около четырехсот человек» (1Цар. 22:2). Эти дружинники и будущие доверенные лица Давида не все были евреи. Среди них был, например, Урия Хеттеянин. А дружина Давида состояла из «шести сот гиттитов», то есть жителей филистимского города Гат (2Цар. 15:18). В этом смысле Давид командовал типичной шайкой ‘апиру.
Как мы уже говорили, египетская администрация времен зенита Среднего царства не фиксирует присутствия шашу в Ханаане. Зато там были шайки апиру. Амарнские письма – бесценный архив, состоящий из дипломатической переписки между двором фараона Эхнатона и его ханаанскими вассалами и назначенцами, имевшей место в 1360–1332 гг. до н. э., – полны жалобами на этих ханаанских казаков.
Шехемский князек Лабайя, повиновавшийся фараону только тогда, когда тот мог его к этому принудить, даже предпринял попытку основания собственного высокогорного княжества и с помощью шаек апиру захватывал одну за другой принадлежащие фараону территории, расплачиваясь с апиру шехемской землей.
Еще хуже дело обстояло на всем морском побережье от Ханаана до Сирии. Теоретически Египет мог сместить или защитить любого городского правителя в Ханаане, – но в древности тотальная власть над любой территорией часто бывала сколь жестока, сколь и призрачна из-за плохих коммуникаций, огромных расстояний и отвратительной логистики.
В случае Ханаана абсолютная власть фараона была ограничена возможностью послать экспедиционный корпус или хотя бы перебросить с одного места на другое ленивый, полуразложившийся, а то и подкупленный гарнизон. Египет был далеко, а шайки апиру – близко. Правители городов, формально подчинявшихся фараону, нанимали их для войны друг с другом; другие шайки сами грабили города. «Война апиру против меня жестока, – жаловался правитель прибрежного Библоса, – (наши) сыны (и) дочери ушли, (так же как) обстановка в домах, потому что они были проданы в Яримуте, чтобы сохранить нас в живых. Мои поля – жена без мужа, их не возделывают».
Дело шло к концу бронзового века. Это было время дворцовых цивилизаций – всеядных, но слабых и коррумпированных деспотий. Военные вожди и дворцовые бюрократии, повсюду приходящие к власти, впервые открыли для себя радости государственной монополии. Дворцы превратились в гигантские промышленные холдинги, при которых работали ткачи, гончары, ювелиры, кораблестроители и писцы. Международная торговля не отличалась от международной дипломатии: один дворец снаряжал государственно-торговую экспедицию с целью обмена своих товаров на товары соседнего дворца.
Не избежала окостенения и армия. Главной ее ударной силой были колесницы, – двухколесные боевые подвижные платформы, запряженные парой лошадей и несшие на себе двоих – колесничего и стрелка. Колесничий правил лошадьми, стрелок осыпал фронт войск противника стрелами.
Причина, по которой стрелок делал это не с лошади, заключалась, вероятно, в том, что лошадь была еще недостаточно приручена, и, разумеется, у нее не было ни стремян, ни седла. Как только лошади приручились достаточно, колесницы стали выходить из употребления.
Колесницы играли в тогдашней войне роль танков. Они были тяжелы в изготовлении и дороги в содержании; иметь на балансе колесницу под силу было только царскому дворцу. Разбойничьи шайки апиру играли в этой тяжеловесной военной экономике роль юрких млекопитающих, шныряющих между гигантских динозавров.
Апиру был специфический социальный феномен, характерный для эпохи малозаселенных земель и рыхлых государств, цари которых претендовали на тотальный деспотический контроль, но в реальности имели бюрократию и сеть госуправления менее развитую, чем любое современное государство.
Они были не столько «специфической этнической группой, сколько весьма проблематичным социально-экономическим классом. Апиру были земледельцы или кочевники, бежавшие со своей земли; иногда они становились бандитами, иногда продавали себя как наемников тому, кто больше заплатит, и во всех случаях они были подрывным элементом, мешавшим местным правителям или египетской администрации поддерживать стабильность своего правления».
В ботанике есть такое понятие: «рудеральные растения». Рудеральные растения – это спутники человеческой цивилизации, пышные сорняки, растущие на обочинах дорог, вдоль полей, на заброшенных пустырях. Это далеко не те же самые растения, что растут в непотревоженной экосистеме. Крапива и бурьян, сныть и полынь, горчица и мальва, – верные спутники цивилизации и не имеют никакого отношения к той флоре, которая на этой же самой широте цветет в заповедниках, заказниках и диких лесах.
Это растения-паразиты. Им для их успеха нужен человек, который вырубит лес, перевернет почву, вытопчет траву, и они зорко топчутся на границе обработанных садов и полей и норовят захватить эти поля каждый раз, когда человек забудет их обработать. Эти растения – паразиты созданной человеком экосистемы, которые воюют с ней и никогда не могут ее победить, потому что победа их оборачивается их угасанием. Если поле и пустырь действительно будут заброшены и на них вырастет крапива и бурьян, то триумф их будет недолгим: вскоре после этого ветер или животные принесут семена исконной, независимой от человека флоры, и крапива с бурьяном будут вытеснены сначала густыми кустарниками, а потом могучим лесом.
Апиру, как и казаки, – это рудеральные человеческие сообщества, появляющиеся в местах, где цивилизация не может себя защитить. Это ни в коем случае не классические кочевники, способные к более или менее автономному существованию. Это вольные шайки, процветающие там, где добыча богата, а государство – слабо.
Египетская оккупация Ханаана была одной из главных причин взрывного роста шаек апиру. Египет был достаточно силен, чтобы завоевать Ханаан, но он был слишком далек, чтобы реально контролировать всю его территорию, особенно бесплодные горы.
Правители ханаанских городов не имели права завести собственные войска, но всегда могли заплатить шайке. Они не могли содержать колесницы, но они могли натравить на соседа бандитов.
Срытые стены ханаанских городов делали их совершенно беззащитными. Чем менее защищенной становилась жизнь в обнищавших городах Ханаана, из которых египтяне высасывали все соки, тем более доходным становилось ремесло апиру. Чем более доходным становилось ремесло апиру, тем больше народа бежало из городов и подавалось в бандиты. Египтяне своими руками создавали ту самую опасность, из-за которой они и явились в Ханаан.
Миграция в Египет
Обнищание и обезлюдение египетской провинции Ханаан к концу XIII в. до н. э. было вызвано не только засильем апиру, но и массовым переселением пленных обитателей Ханаана в Египет.
Тутмос III хвастался, что переселил в Египет из Ханаана свыше 7300 человек. Аменофис II переселил 89 600 человек. Тутмос IV переселил обитателей Гезера в Фивы, а его сын Аменофис III заявлял, что его гробница была «наполнена рабами и рабынями, детьми вождей всех чужих стран, захваченных его величеством – их число неизвестно».
Далеко не все пленники оставались внизу социальной лестницы. Многие из них были дети ханаанских вождей, выросшие в заложниках при дворе. Некоторые делали карьеру. Хананеянин Бен-Озен из Башана стал главным глашатаем Рамзеса II и начальником отдела еды и питья. Хуррит Бенья стал верховным надзирателем над всеми царскими стройками; хананеянин Пас-Баал вырос до главного чертежника в храме Амуна, и главный врач «Особняка жизни» Бен Анат, тоже происходил из Ханаана.
В Египет перебрасывалась и еще одна очень важная группа азиатов – а именно военные отряды. На рельефах храма Эхнатона в Фивах мы видим хананейских телохранителей фараона, вооруженных копьями. Тутмос IV поселил группу военных из Гезера возле свой гробницы, и две тысячи девяносто три военных было поселено возле города Нато.
В современном мире, если вы победили противника, то вы редко набираете его солдат в свою армию. В древности же это было сплошь и рядом. Отряды нубийцев, завоеванных фараонами, перебрасывались в Ханаан, а ханаанские отряды, наоборот, перебрасывались в Нубию: и те и другие оказывались вдали от родичей, на незнакомой территории, и им ничего не оставалось, как воевать с врагами во славу фараона. На гробницах в Бени-Хасан азиатские наемники изображены рядом с египетскими воинами, а в Хатнубе они изображены бок о бок с воинами-нубийцами.
Часть этих азиатских войск оставалась в Египте еще со времен гиксосов: несмотря на хвастливые заверения Манефона о полном их разгроме, археология свидетельствует, что некоторые азиатские поселения в районе Авариса продоложали существовать. В них продолжали почитать ханаанских богов – Баал Цефона, Баалат, Кудшу и Анат. Ханаанское влияние было так велико, что Аменхотеп II даже избрал своим персональным богом Баала/Сета.
Все эти азиаты на службе в Египте не были представителями какого-то одного племени. Они говорили на одном, или почти одном и том же, языке и происходили из соседних территорий, но на этом их общность кончалась. На родине их кланы нередко воевали друг с другом. Некоторые были сыновья вождей, некоторые – чернорабочие. Одни были искусные ремесленники, других селили обособленными военными группами. Одних селили во дворцах, и они работали там слугами и водоносами, другие пели во храмах, третьи вкалывали в каменоломнях, кого-то присылали как знатного заложника, кого-то продавали с голоду родители, – но именно в Египте они все воспринимались как единое целое: «азиаты», «люди из-да песков», «подлецы», «народы лука». «Лучник не может стать братом жителю Дельты. Кто может посадить папирус в горах!»
Египетская империя стала для этих людей плавильным котлом. На территории метрополии понемногу стала накапливаться критическая масса как высокопоставленных, так и занимающих нижние ступени социальной лестницы чужаков.