ервого храма, почитали Богиню Неба и считали, что гнев богов обрушился на евреев из-за уничтожения богов монотеистами (Иер. 44:17).
Собственно, ортодоксальные монотеисты оказались в Египте уже в ходе войн диадохов в конце IV в. до н. э. В частности, Птолемей, по утверждению Иосифа Флавия, захватил и переселил из Иудеи сто двадцать тысяч человек. Только они были последовательные монотеисты.
Несложно заметить, что Артапан, живущий в III в. до н. э., примерно в то же время, когда представители последней волны миграции переводят на греческий Септуагинту, является представителем совсем другой традиции. Он является носителем идей домонотеистического иудаизма.
Более того, в его рассказе о Моисее мы встречаем несколько деталей, которые наконец дают нам возможность понять контуры альтернативных легенд.
Например, мы видим, что в рассказе Артапана война, которую Моисей вел в Эфиопии, и его бегство в Аравию были двумя совершенно разными событиями. Бегство было именно следствием успешной войны. Моисею пришлось бежать, потому что фараон приревновал его к его успехам. Эта зависть – вполне логичный мотив, который встречается в огромном количестве мифов. Фараон опасается Моисея, как Эврисфей опасается Геракла, и именно поэтому он отправляет его на все новые и новые подвиги.
Напротив, в рассказе Яхвиста бегство Моисея выглядит нелогично. Причиной его бегства служит тот факт, что он убил египетского надсмотрщика. Моисей был приемным сыном царевны и наследником фараона. Он мог убить тысячу надсмотрщиков, и ему бы никто слова не сказал. И вообще, если бы египетский царевич поставил себе целью улучшить бедственное положение евреев, он мог найти тысячу способов это сделать. Убийство мелкого надсмотрищика точно к таковым способам не относилось.
Уничтожив главную причину известности Моисея – его победоносную эфиопскую войну, – Яхвист/Редактор обессмыслил тем самым и его изгнание. Совершенно непонятно, с какой стати египетский царевич был вынужден спасаться бегством, совершив мелкую для его ранга шалость.
Точно так же совершенно непонятно, с какой такой стати мадиамский жрец удостаивает этого лузера руки своей дочери?
Что именно такого героического совершил Моисей? Отогнал быковатых хулиганов, пристававших к мадиамским девушкам? Геройство эдакого рода каждый день случается в барах, а описание Яхвистом всего эпизода конкурирует с известным письмом Юлия Цезаря за приз на самое короткое описание драки во всю историю человечества.
«Пришли пастухи и отогнали их. Встал Моисей и защитил их» (Исх. 2:17).
Совсем по-другому выглядит вся наша история, если предположить, что речь идет о лидере, вынужденном бежать за границу после первого раунда гражданской войны, о неудачливом претенденте на урей фараона, остающемся тем не менее влиятельной фигурой, о том самом человеке, на которого глухо намекает Элефантинская стела Сетнахта, о «вожде Египта», который заплатил чужеземцам, чтобы они сражались за него.
В таком случае женитьба этого человека на дочери вождя кочевников является тем, чем она, очевидно, только и может являться – военным союзом, в дополнение к золоту и серебру, о котором говорит Сетнахт. Это военный союз между лидером ханаанских (преимущественно) апиру и родственным им кочевниками-мадианитянами, обитающими на Синае или возле залива Акаба, возле их священной горы Хорив.
Именно там, на горе Хорив, новый зять мадиамского священника видит бога Яхве и провозглашает этого бога богом всех своих войск.
Это провозглашение и является системообразующим в истории будущей нации. Отныне все, кто следуют Богу нашего вождя, являются евреями. Все, кто не следуют, – не являются.
Его войска, – особенно если они принадлежат к обособленной этнической группе, как германцы в Римской империи или тюрки в Китайской, – считают его пропавшим без вести; может быть, им даже объявили о его смерти. Они растеряны. Они не знают, что делать. Вокруг кипит гражданская война, великое царство распадается на части. Чисто военные соединения постоянно пополняются людьми совсем других занятий, – рабами, занятыми государственными работами в дельте Нила и предпочитающими в это смутное время переквалифицироваться из угнетаемых в угнетателей, бродягами, разбойниками, их семьями. Возможно, у этих людей появляется новый лидер. И тут – старый возвращается с подкреплением из мадиамских кочевников.
Что он скажет войску? Как подтвердит лидерство? Очень просто: он лично говорил с богом!
Кроме этого, мы замечаем в рассказе Артапана важную историю о некоем Ханетотисе, которого фараон послал убить Моисея и который потерпел от него поражение и был им убит. Мы не знаем, сколько с собой у Ханетотиса было вооруженых людей, но мы можем предположить, что разгром Ханетотиса вряд ли обрадовал фараона.
Согласимся опять-таки, что история про поражение Ханетотиса – это куда более логичная история, чем история про убийство какого-то надсмотрщика.
И наконец, история Артапана добавляет важное измерение знаменитому змеиному посоху. Этот посох, с точки зрения Артапана, давал власть над Нилом – то есть над водяным драконом. Он давал власть разливаться Нилу. Именно поэтому Жрец, который ищет, чем заменить нехорошее для него слово нахаш (Элохист в этом слове, вероятно, ничего плохого не видит), заменяет его словом таннин (Исх. 7:12). Таннин, как мы уже говорили, – это не просто змей. Это дракон, водяное чудовище, крокодил, Тиамат.
Именно поэтому волхвы фараона, соперничая с Моисеем, пытаются сделать то же самое. Они не пытаются насылать жаб. Они пытаются командовать Нилом.
История о магическом поединке Моисея и фараона – так же, как история о женитьбе Моисея на кушитской царевне, – это не еврейская история. Это чисто египетская история. Эту историю не могли сочинить евреи, живущие в бесплодных горах и почитающие бога грозы. Эту историю могли сочинить только евреи, живущие в Египте, потому что история этого магического поединка – это история укрощения огромного водяного дракона – Нила. Дракона, разливы которого могут быть одновременно и величайшим благом, и величайшим несчастьем.
Почему Моисей, творя чудеса, не низводит на фараона огонь с неба? Почему он не воскрешает мертвых? Не исцеляет больных?
Потому что большая часть его чудес, если присмотреться внимательней, может иметь вполне естественные причины, связанные с разливом Нила.
Нил становится красным (его вода превращается в кровь), если обильные дожди смывают красную глину в его верховьях. Застоявшаяся, лишенная кислорода вода, в свою очередь, ведет к экологической катастрофе: и рыба в реке вымерла, и река воссмердела. Зато в этой стоячей воде размножаются жабы и песьи мухи. Изобилие этих мух и низкое качество питьевой воды, в свою очередь, ведет к эпидемиям: к мору животных (по версии Элохиста) и нарывам на людях и скоте (по версии Жреца).
Что могло явиться реальной причиной такой экологической катастрофы? Очень просто: неправильная эксплуатация ирригационных каналов.
Мы начали эту главу с упоминания о том, что главной причиной миграций ханаанского населения в Египет было то, что земледелие в Египте не зависело от зимних дождей.
Однако у сельского хозяйства в Египте было другое уязвимое место. Оно зависело от ирригационных систем, а ирригационные системы, в свою очередь, зависели от состояния государства. Египет в чистом виде являлся примером ирригационной экономики, как ее описывает Карл Виттфогель. Именно необходимость прокладки и ремонта каналов и государственного надзора за этим и породила египетскую бюрократию.
Каналы делали каждого египетского крестьянина де-факто государственным рабом, однако именно они позволяли поддерживать в Египте высокую плотность населения и необычайную для Древнего мира урожайность.
Однако в разгар смуты каналы оказывались заброшены, и поэтому каждая смута в истории Египта оборачивалась не только гражданской войной, но и экологической катастрофой. Мы можем предположить, что время, когда «земля Египта была низвержена снаружи», когда «сосед убивал соседа» и «сириец, выскочка, стал вождем и захотел подчинить себе всю страну», – было не очень благоприятное время для Египта. Это было время экологической катастрофы. Время, когда вода стала как кровь, когда от мертвой рыбы развелись жабы и мухи, а за ними – нарывы и эпидемии.
Удивительно, но все чудеса, которые связаны со змеиным посохом Моисея, неизменно связаны с водой. Этот посох превращает воды Нила в кровь; он раздвигает и сдвигает Красное море; в пустыне он высекает воду из скалы. Моисей никогда не пользуется своим змеиным посохом, чтобы накормить евреев или чтобы покарать отступников. Змея, в которую умеет превращаться посох, – это прежде всего вода, которая змеится по земле. Посох Моисея, даже утратив сходство с уреем, до самого конца сохраняет сродство с нахаш.
И снова канцлер Баи
Итак, мы искали одну вещь: мы пытались восстановить полный текст Элохиста, повествующий о Моисее. Этот текст не обязан был иметь ничего общего с реальностью. Мифы отражают не реальность, а психологические архетипы, или, как заметил по этому поводу Ролан Барт, «миф – это система знаков, претендующая на перерастание в систему фактов».
Однако мы получили несколько важных бонусов. Во-первых, мы получили веские основания полагать, что именно текст Элохиста был первоначальным текстом, с которым спорили два других – Яхвист и особенно Жрец, последовательно преуменьшающие заслуги Моисея. Это первородство Элохиста с археологической точки зрения вполне естественно, – ведь именно северное царство Израиль было куда более развитым и литературно продвинутым, чем южная Иудея, и вполне резонно ожидать появления системообразующего национального текста именно в Израиле.
Во-вторых, из-за этой первоначальной легенды на нас неожиданно глянули два, – а вовсе не один, – человека, чьи судьбы были неразрывно связаны.
Эти два человека вовсе не были разделены четырьмя столетиями. Они жили один за другим, и если фигура канцлера Баи действительно нашла свое отражение в Элохисте, то Баи, бесспорно, был прототипом именно Иосифа, – могущественного вельможи ханаанского происхождения, который стал «отцом фараону» и который пригласил отряды своих соплеменников в Египет, где они поселились в земле Гошен.