«И смутился царь, и пошел в горницу над воротами, и плакал, и когда шел, говорил так: сын мой Авессалом! сын мой, сын мой Авессалом! о, кто дал бы мне умереть вместо тебя, Авессалом, сын мой, сын мой!» (2Цар, 18:33).
Убийство Авессалома не принесло мира стране; сразу вслед за ним взбунтовался некий Шеба, происходивший из того же колена, что и покойный царь Саул. Вместе с Шебой весь Израиль отпал от Давида, и царю пришлось посылать карательную экспедицию (2Цар. 20:2–22).
Наконец, престарелый царь впал в детство; он дрожал, не будучи в силах согреться, и утратил свою легендарную сексуальную мощь. Даже новая красавица по имени Абишаг, которую приставили к царю, не служила ему для утех. Отношения царя с Абишаг были чисто платонические. Она просто согревала его в постели своим телом (3Цар. 1:1–4).
Этим воспользовался еще один сын Давида, Адония, рожденный в Хевроне от женщины по имени Хагит. Он объявил себя царем.
«И заколол Адония овец и волов, и тельцов у камня Зохелет, что у источника Рогель, и пригласил всех братьев своих, сыновей царя, со всеми иудеями, служившими у царя» (3Цар. 1:9).
Как мы видим, в церемонии помазания Адонии на царство участвовали все его братья и все придворные. Царем его провозгласил первосвященник Авиафар. Однако в церемонии не участовали критяне и филистимляне, «херети и пелети», преторианская гвардия, которой командовал человек по имени Бенайя (Бенайяху). В ней также не участвовал придворный пророк Натан и второй первосвященник Давида, Цадок.
Услышав о происходящем, мать Соломона Батшеба поспешила в спальню к впавшему в немощь царю.
«Батшеба пошла к царю в спальню; царь был очень стар, и Абишаг шунамитянка прислуживала царю; и наклонилась Батшеба и поклонилась царю; и сказал царь: что тебе? Она сказала ему: господин мой царь! ты клялся рабе твоей Господом Богом твоим: сын твой Соломон будет царствовать после меня и он сядет на престоле моем. А теперь, вот, Адония, и ты, господин мой царь, не знаешь» (3Цар. 1:15–18).
Давид был шокирован словами Батшебы. Он немедленно призвал к себе Бенайю, командира критян и филистимлян, пророка Натана и первосвященника Цадока. Давид приказал Цадок и Натану немедленно помазать Соломона в цари Израиля возле источника Гихон.
«Он будет царствовать вместо меня. Ему завещал я быть вождем Израиля и Иудеи», – заявил царь (3Цар. 1:35).
Вскоре после этого Давид умер, а Соломон устроил жестокую и необычайно кровавую расправу над всеми, кто занимал сторону его брата. Адония был убит; военачальника Иоава командир критян и филистимлян Бенайя зарубил прямо у жертвенника (3Цар. 2:34). Первосвященник Авиафар был сослан в городок Анатот.
Царь Соломон сел на престоле Господнем, как и обещал престарелый Давид своей жене Батшебе.
Обещание это он дал в тишине спальни.
Семья царя Давида
Первое, что обращает на себя внимание в этом рассказе, – перед нами мрачная картина совершенно дисфункциональной семьи; ненавистей, распрей, предательства, интриг и крови. Автор нашего текста совершенно не щадит Давида. Нет давно перед нами ни удалого бандита, который разбойничал в иудейской пустыни, ни беспощадного и эффективного тирана, продолжившего по трупам свой путь наверх.
Перед нами – бессильный, выживший из ума старик, который не в состоянии совладать ни со своими сыновьями, ни со своими командирами. Его поразило самое унизительное из наказаний – половое бессилие, и даже красавица Ависага не может разбудить былого пыла этого альфа-самца, который насиловал жен своих врагов и завладевал гаремами соперников. Обычно такая тяжелая старость является результатом проклятия: но мы не слышим ничего о проклятиях, которыми был проклят Давид, если не считать предсказания пророка Натана да мелкой ругани жалкого Шимея.
Этот накал страстей и изощренность придворных интриг странно контрастируют с тем, что нам известно из археологии, а именно – с крайне скромным размером двора Давида. Мы вправе ожидать такие шекспировские страсти в гораздо более развитых дворцах: например, при дворе царя Ахава или его преемников. Странно, что они кипели в военизированном и бедном Иерусалиме.
Однако за этими шекспировскими страстями кроются иногда не менее важные, но более прагматические обстоятельства.
Так, наш рассказчик сообщает, что один из братьев Давида, Амнон, был убит еще до воцарения Соломона. Он изнасиловал свою сводную сестру и погиб от рук ее брата. Но, как мы уже говорили, мать Амнона звали Ахиноам. Так же звали одну из жен Саула, и мы знаем, что после смерти Саула Давид овладел его гаремом (2Цар. 12:8).
Завладение гаремом побежденного соперника на Древнем Востоке было одним из главным символических действ, утверждавших победу нового царя; оно свидетельствовало о его мощи, сексуальной силе и было универсальным символом доминирования. Мы легко можем понять причину, по которой Давиду было важно взять замуж жену Саула. Но мы также легко можем понять, какие проблемы происходили от рождения такого наследника, и вслед за Барухом Гальперном мы можем заподозрить, что если Амнон был действительно рожден от жены Саула, то причиной его убийства могла быть вовсе не изнасилованная им сестра.
Что же касается другого сына Давида, Авессалома, то он был внуком царя Гешура Талмая (2Цар. 3:3). Гешур была небольшая территория, располагавшаяся на Голанах, и принадлежавшая впоследствии племени Манассии. Гешуриты, по-видимому, были одним из тех племен, которые впоследствии полностью растворились в Израиле, так же как кениты растворились в Иудее. Замужество Мааки было, очевидно, одним из способов союза с этой территорией. Авессалом был сын одного из царьков, существовавших на территории Израиля, и там же, на территории Израиля, он жил в течение трех лет после своего бегства (обстоятельство, которое заставляет нас заподозрить, что контроль Давида над Израилем оставлял желать лучшего). Поэтому нас не должно удивлять, что в ходе восстания Авессалома его поддержал весь Израиль.
Однако, конечно, самая подозрительная история, которую мы видим, – это история о прелюбодеянии Давида и Батшебы и смерти их маленького сына.
Начнем с того, что Давиду не было никакой надобности убивать Урию. Он мог просто приказать ему развестить с женой, и чувства самой женщины при этом не имели никакого значения. В той же самой 1-й книге Царств Ишбаал приказал своей сестре развестись, чтобы выдать ее замуж за Давида.
Поступок Давида труднообъясним и еще более труднодоказуем. Откуда, в самом деле, рассказчик знает, что Давид написал Иоаву письмо с приказом поставить Урию в самое опасное место? Умел ли царь Давид писать вообще? А если нет, как он доверил такое сомнительное послание писцу? Как можно с такой уверенностью атрибутировать смерть Урии приказам его босса? В конце концов, Урия был наемником и солдатом удачи, смерть была его ежедневным профессиональным риском.
Но главное – с какой стати наш рассказчик, который, как мы видели, обеляет Давида на каждом шагу, приписывает ему убийство, которое так трудно доказать?
И сам Девтерономист, и по крайней мере один из его источников занимаются откровенной Апологией Давида. Они идут на невероятные ухищрения, чтобы освободить Давида от подозрений в убийстве Саула, Ионатана, Авнера, Ишбаала, всего рода царского рода Саула. Давид являлся непосредственным бенефициаром всех этих убийств; без них он не стал бы царем Израиля, и даже если все эти обвинения были предъявлены ему его врагами, в них, безусловно, было много правды. И тем не менее Девтерономист лезет из кожи вон, чтобы его оправдать, и готов для этого строить самые головоломные и неубедительные комбинации.
С какой же стати Девтерономисту вздумалось обвинять Давида в единственном убийстве, которое ему было совершенно не нужно и недоказуемо, – убийстве, которого Давид, скорее всего, не совершал?
Более того. Девтерономист не просто обвиняет Давида сам. Он утверждает, что его обвинил не кто иной, как придворный пророк Натан, – тот самый, который предсказал Давиду от имени Яхве, что дом его будет править вечно, и вообще занимался самой неприкрытой лестью.
Придворный пророк – это весьма специфическая категория. Профессия придворных пророков на Древнем Востоке в начале железного века была хорошо известна, и занимались они тем же самым, что и Министерство Правды у Оруэлла. Они обслуживали власть. Представить себе, что пророк Натан выступит с критикой против Давида, – это так же вероятно, как представить себе, что ведущий главной новостной программы СССР обрушится с язвительной критикой на решения XXV партсъезда.
С какой стати наш апологет приписывает кровавому тирану Давиду убийство Урии, которого он, вероятно, не совершал, а придворному идеологу Натану – обличение этого убийства, которое тот никогда бы не мог себе позволить?
Рискнем – опять-таки вслед за Барухом Гальперном – предположить, что все это сделано ради одного, совершенно критического для нашего автора утверждения. А именно ради утверждения о том, что ребенок, зачатый Батшебой еще в то время, как она была замужем за Урией, умер. Он умер еще во младенчестве и не имел никакого отношения к великому царю Соломону, сыну Давида и Батшебы, который занял после своего отца законно унаследованный престол.
Ради этого наш автор строит самые удивительные конструкции.
Для начала он настаивает на том, что умершее дитя было точно дитя Давида и Батшебы. Он рассказывает длинную и путаную историю о том, как после того, как Батшеба забеременела, Давид вызвал Урию к себе. Давид хотел, чтобы тот переспал с женой и тем самым легитимизировал ребенка. Он специально приказал ему идти домой. Он даже послал в этот дом царское кушание. Но бедный Урия был так предан царю, что провел ночь в караулке возле дворца.
«Но Урия спал у ворот царского дома со всеми слугами своего господина, и не пошел в свой дом» (2Цар. 11:9).
Давид снова напоил его и снова отправил домой: и снова верный Урия ночевал в караулке.
Согласимся, эта сцена сколь остроумна, столь и маловероятна. Дом Урии был недалеко от Давидова: как мы помним, Давид увидел Батшебу со своей собственной крыши, и она купалась достаточно близко, чтобы царь без подзорной трубы мог разглядеть ее во всех подробностях. Урии, чтобы попасть домой, не то чтобы надо было брать такси и ехать из Коннектикута в Нью-Джерси.